Феликс убил Лару - Липскеров Дмитрий Михайлович. Страница 33
Олег уехал в Россию за пчелами, чтобы наладить в ауле пчелиное дело, а она без конца намывала дом, чтобы хоть на минуту забыть о муже… Она даже съездила в районный центр, в город Чолпон-Ата. Ходила по рынку, что-то покупала: приправы, чеснок, кусочек мяса… Остановилась выбрать Олегу рубашку – и увидела в метрах ста, возле бочки с разливным квасом, офицеров, пьющих из больших граненых кружек и о чем-то беседующих. Она узнала в них своего мужа Сашу Бычкова и его товарища Олега Протасова.
Позже она села в автобус, который довез ее до военной части, откуда она дошла до своего маленького домика, где принялась готовить рассольник и крутить пельмени для мужниного гостя, который должен явиться к обеду.
Она подарила Саше новую рубашку, которая подошла ему, будто шилась на его плечи. К обеду явился гость, прапорщик Олег, который давно не пробовал домашней еды. Ее рот был, как всегда, полуоткрыт, а гость жадно глотал пельмени, сдобренные молекулами женского тела чужой жены.
А Саше Бычкову в детстве неудачно вырезали аденоиды, и он навсегда потерял обоняние. Вкусовые рецепторы некоторое время функционировали, но и они вскоре угасли. Ноздри и мозг Олега были совершенно здоровыми, и гость чувствовал что-то мучительно сладкое в рассольнике, настолько необъяснимое, что он изредка взмахивал головой словно молодой ретивый конь…
Саша Бычков быстро привык к приобретенным недостаткам, а к старшим классам и вовсе позабыл о былых проблемах.
Он ел все, что стряпала жена, любил ее нежно – за заботу, за молчаливую покорность, за уют и чистоту в их маленьком доме, – но за пару лет истории их семьи ни одна из ее молекул не была распознана и расшифрована его мозгом. Он любил ее просто, незатейливо, а она даже не задумывалась о том, что в их интимной жизни происходит не совсем то, что могло бы сделать ее абсолютно счастливой. Она и сама думала, что счастлива, потому что пришла к нему тургеневской девушкой, чистой и непорочной, наполненной романтикой русской литературы. Ей не с кем было сравнить целостность ее мужа Саши, кроме как с героями книг, а он и внешне и внутренне был сравним с положительными персонажами. А еще Саша Бычков был похож на известного актера, сыгравшего в шедевре советского кино белогвардейца, которого застрелила баба-большевичка… Тогда Ольга, еще совсем юная и светлая, в первый и в последний раз плакала. Ей на мгновение показалось, что в этом фильме убили справедливость мира. Она не поверила в правдивость этой истории, позволила чужому художественному замыслу завладеть ее сердцем, а потому восстановила в себе уверенность, что мир – справедливое место, в котором люди в тенистых беседках шепчут о любви, немного страдают от легких недопониманий и мужчины сражаются на дуэлях за женщин, а не женщины стреляют возлюбленным в лицо… Имея в семье достаток, она прожила до двадцати с небольшим лет все в той же тургеневской ауре, окончив попутно литинститут, сочиняя стихи в духе прошлой эпохи, из-за чего интерес педагогов к ее способностям к третьему курсу угас, так как девушка не взрослела в своем творчестве, и не менялись ее взгляды на эту жизнь.
Потом, двадцать девятого апреля, перед самым Первомаем, ее родителей застрелили в собственной квартире. По пуле в голову и по пуле в сердце. Она чудом спаслась, выйдя за шампанским для маленького праздника… В квартире все было перевернуто, как при обыске в пятидесятые, будто искали что-то… Тогда таких убийств в СССР не было. И самое трагичное, что отец только накануне вернулся из длительной командировки по азиатским регионам и должен был следующим утром докладывать в министерстве о своих успешных геологоразведочных изысканиях…
Мир все же перестал быть тургеневским. Он раскололся на Раскольникова, «Неточку Незванову», Шаламова в списках, Ивана Денисовича, Бродского, но в нем все же осталась самая малость от Наташи Ростовой и совсем чуточку от Ассоль.
Для Ольги наступило время принятия иных реалий. Казалось, что после такой трагедии она начнет писать что-то эмоциональное, выплескивая из души нестерпимую боль, но она, наоборот, бросила стихосложение раз и навсегда. Мир не для стихов, в нем слишком много прозы.
Она все больше сидела дома, в просторной квартире на Фрунзенской набережной, продолжала читать книги из богатой отцовской библиотеки и часто разбирала родительские вещи, мамины кофты и пиджаки отца, иногда засыпая возле гардероба, а как-то, очнувшись увидела смятый крохотный кусочек тетрадного листа с начертанной на нем оборванной картой. Какая-то равнина, две небольшие горыблизнецы, между ними речка. На одной из гор отцовской рукой был нарисован круг, внутри которого начертаны лишь две буквы: «Au». Она была дочерью геолога, а потому открыла карты регионов Советского Союза и с упорством, которого не знала прежде, через неделю отыскала похожее место в Центральной Азии…
В очереди за молоком она увидела прекрасного молодого человека, с погонами лейтенанта, так похожего на белогвардейца, застреленного женщиной в лицо. Ей не нужно было проявлять инициативу – офицер сам ее заметил, раскрасневшись щеками, будто не лето блистало своим теплым июлем, а сильный январский мороз прихватывал лицо. Он нестерпимо долго решался с ней познакомиться, а потом, купив молока в розлив, подошел к ней:
– Это молоко для вас, – и протянул бидон.
Она опешила.
– А вы?
– Мне не нужно…
– Зачем же купили?
– Для вас.
– Вместе с бидоном?.. Возьмите взамен мой…
На следующий день они катались на речном кораблике, пили газировку с тройным сиропом и ели мороженое с розочкой в вафельных стаканчиках.
А вечером они целовались…
Саша окончил военное училище и прилетел в Москву для назначения. У них было совсем мало времени, и он сделал ей предложение, и она его с радостью приняла.
Он привел ее к своим родителям, как раз находившимся в отпуске между прилетом из Японии и поездкой с гастролями в Амстердам.
В известном районе ХЛАМ, как его называли в народе, где когда-то построили дома для литераторов, художников, артистов кино и эстрады, на Черняховского, 5, Саша познакомил ее со своими родителями – артистами цирка лилипутов, всей небольшой труппой получивших в этом доме квартиры. Весь вечер они пили самоварный чай, сидя на высоких стульях за большим столом.
Ей особенно понравилась Сашина мама Лара, сантиметров пятьдесят ростом, которая не могла скрыть гордость за сына, временами так и вспыхивая щеками от счастья. Маленькая женщина то и дело оглядывалась, будто проверяла, как там дела, все ли хорошо, пока сын с отцом разыгрывали шахматную партию: высокий, под два метра, офицер и его отец ростом вполовину – 99 сантиметров. Лара говорила Ольге, что муж ее – один из самых высоких маленьких людей в мире. Остальные в трупе ему по пояс. За рост и стать она и полюбила Феликса в молодости.
Лилипуты-коммунисты – а как тогда было без партбилета выехать на Запад, – маленькие люди вытащили из комода запыленные иконы, зачем-то купленные много лет назад на Тишинке. Они хоть и не верили в Бога, но кое-что знали о Нем, а именно: что Иисуса распяли на кресте евреи. Они сунули доски детям для целования, а потом сыграли негромкую свадьбу, уговорив за четвертной билет пельменную на улице Усиевича встать на «санитарный день» и наварить пельмешей для всей лилипутской братии.
Она смотрела со стороны, как трехлетние дети со звонкими голосами, с морщинами на лицах курят, пьют водку и вино, кричат «Горько!». А под вечер эти маленькие люди, подвыпив, танцевали впритирку медленные танцы, жарко обнимались и целовались по-взрослому в сигаретном дыму, а потом, желая счастья до гроба, прощались с молодоженами – как оказалось, навсегда.
Через два года службы Сашу стальным шариком из рогатки убили малолетки, и друга его ранили тяжело. Родители Саши находились на гастролях в Индии, и им до конца гастролей даже не сообщили о смерти сына… Феликс и Лара никогда не приезжали на могилу сына, сохранив его в памяти живым…
А еще потом, после похорон, Сашин друг стал жить с ней.