Вечер и утро - Фоллетт Кен. Страница 6

Снаружи Эдгар задумался, как поступить, и решил пойти к себе домой. Дом, конечно, спалили налетчики, но, возможно, он отыщет семью или какую-то подсказку по поводу того, где могут быть родичи.

Самый быстрый путь вел по берегу. Направляясь к морю, Эдгар гадал, уцелела ли его лодчонка. Он привязал ее в отдалении от ближайших домов, так что, если повезло, она ждет хозяина в целости и сохранности.

По пути к морю он столкнулся с матерью, которая возвращалась в город из леса. Заприметив родное – суровое, жесткое – лицо и узнав целеустремленную походку, Эдгар испытал такое облегчение, что едва устоял на ногах. Матушка держала в руках бронзовый котелок – наверное, единственное, что успела забрать из дома. Взгляд ее был полон грусти, но плотно сжатые губы говорили, что сдаваться она не намерена.

Когда она увидела Эдгара, то грусть в глазах мгновенно исчезла. Матушка обняла его, прильнула лицом к его груди и всхлипнула:

– Мой мальчик, мой Эдди! Ты жив, хвала небесам!

Он обнял ее в ответ и зажмурился, чтобы не разреветься. До этого мига он сам не понимал, как сильно за нее волновался.

За спиной у матушки стояли Эрман, смуглый, как она, но скорее озлобленный, чем решительный, и Эдбальд, светлокожий и веснушчатый; а вот отца не было.

– Где отец? – спросил юноша.

– Он велел нам бежать, – ответил Эрман. – А сам остался в мастерской.

Очень хотелось упрекнуть братьев за то, что они бросили отца, но сейчас было не до взаимных обвинений; вдобавок и сам Эдгар прятался от викингов.

Матушка разжала руки.

– Мы возвращаемся домой, – сказала она. – Если есть куда возвращаться.

Они двинулись к берегу. Матушка шагала быстро, нетерпеливо, словно торопилась узнать правду, какой бы горькой та ни была.

– А ты быстро удрал, братишка, – проворчал Эрман. – Почему ты нас не разбудил?

– Я всех разбудил, – возразил Эдгар. – Это я ударил в монастырский колокол.

– Ну да, рассказывай.

Это было вполне в духе Эрмана – затеять ссору в такое время. Эдгар отвернулся и промолчал. Ему было плевать на брата и его слова.

На берегу выяснилось, что лодка Эдгара пропала. Наверняка ее забрали викинги, уж они-то разбираются в добротных кораблях. К тому же лодку увести проще, чем корову, – привязал к корме одной из ладей и тащи за собой.

Неприятная потеря, но Эдгар ничуть не огорчился. Подумаешь, какая ерунда, по сравнению со смертью Сунни.

Шагая по берегу, они наткнулись на тела женщины и юноши возраста Эдгара. Явно мать и сын. Быть может, викинги ее убили, когда она пыталась помешать им забрать ее сына в рабство.

В нескольких ярдах лежал еще один труп. Эдгар заглядывал в лицо каждому телу, узнавал друзей и соседей, но отца среди них не было, и он начал надеяться, что папаша, возможно, все-таки выжил.

От дома остался только очаг, над которым возвышалась железная тренога.

Поодаль от развалин лежал отец. Матушка испустила душераздирающий крик и упала на колени. Эдгар присел рядом с ней и обвил рукой подрагивающие плечи.

Отцу отсекли правую руку по самое плечо – должно быть, топором, – и он, похоже, истек кровью. А ведь совсем недавно это была рука сильного и умелого мужчины. На глаза Эдгара навернулись слезы, горечь утраты в груди мешалась с гневом.

Он услышал слова Эдбальда:

– На двор посмотрите.

Эдгар встал и вытер глаза. Сначала он не понял, что именно видит, пришлось снова протереть глаза.

Двор сгорел. Лодка на помосте и запас древесины превратились в груду золы заодно с бочонком смолы и веревкой. Уцелел только точильный камень, на котором еще вчера острили инструменты. Среди пепла Эдгар разглядел обугленные кости, слишком мелкие для человеческих, видно, бедный старый Грендель сгорел прямо на цепи.

На этом дворе хранилось все семейное богатство.

Эдгар понял, что потеряли они не только двор, но и все средства к существованию. Даже если найдется кто-то, согласный заказать лодку у трех подмастерьев, строить ее нет дерева, нет инструментов для работы по дереву и нет денег на покупку всего, что им могло бы понадобиться.

Матушка, верно, припасла в кошеле несколько серебряных пенни, но лишних денег в семье никогда не водилось, а доходы папаша вечно тратил на покупку древесины. Он любил повторять, что хорошее дерево лучше серебра, потому что его труднее украсть.

– У нас ничего не осталось, и работать нам нечем, – проговорил Эдгар. – Что, разрази меня гром, мы будем делать?

2

Суббота, 19 июня 997 г.

Епископ Уинстен Ширингский натянул поводья на вершине холма и посмотрел вниз, на городок Кум. От самого городка, собственно, мало что осталось, лучи летнего солнца падали на серую пустыню.

– Даже хуже, чем я ожидал, – сказал Уинстен. Единственным признаком того, что жизнь все-таки продолжается, были несколько неповрежденных кораблей и лодок в гавани.

Приблизился брат епископа, Уигельм.

– Всех викингов до единого надо сварить заживо!

Уигельм был таном, принадлежал к богатым землевладельцам. На пять лет моложе тридцатилетнего Уинстена, он до сих пор частенько впадал в ярость по любому поводу.

На сей раз Уинстен согласился.

– На медленном огне, – прибавил он.

Их разговор услышал старший из единокровных братьев. По обычаю, имена в семье давали схожие, так что старший, сорокалетний, носил имя Уилвульф, но откликался на Уилфа. Он был элдорменом [4] Ширинга, то есть правителем той части западной Англии, где находился Кум.

– Должно быть, вы раньше не видели города после набега викингов. Да, вот так это выглядит.

Они направили коней к разрушенному городу, за спинами держались немногочисленные вооруженные воины. Уинстен знал, что со стороны они смотрятся внушительно – трое высоких и крепких мужчин в дорогой одежде, верхом на отличных конях. Уилвульф надел синюю рубаху до колен и кожаные башмаки; Уигельм выбрал красное, а сам Уинстен облачился в простую черную накидку до щиколоток, как подобало священнослужителю, однако пошитую из отменной ткани. На шее у него висел большой серебряный крест на кожаном ремешке. Все трое братьев щеголяли пышными светлыми усами, но бород не носили, как было заведено у богатых англов [5]. Густые светлые кудри ниспадали на плечи Уилвульфу и Уигельму, Уинстен брил макушку, по обыкновению всех священнослужителей. Словом, братья казались людьми зажиточными и важными, какими и были на самом деле.

Безутешные горожане бродили среди развалин, копались в мусоре и складывали жалкие кучки уцелевшего имущества – обезображенные огнем предметы металлической кухонной утвари, почерневшие от пламени костяные гребни, треснувшие горшки и испорченные инструменты. Рядом куры клевали землю, а свиньи с хрюканьем рылись в пепелище в поисках чего-либо съедобного. Пахло пожарищем, и Уинстен вдруг понял, что старается задерживать дыхание.

Чем ближе подъезжали братья, тем больше горожан поворачивались к ним, тем больше лиц светились надеждой. Многие были знакомы с братьями, а те, кто никогда не видел их раньше, по облику догадывались, что приехали люди могущественные. Кто-то громко поздоровался, кто-то захлопал в ладоши. Горожане бросали свои скорбные дела и следовали за братьями. Судя по выражению лиц, жители Кума твердо верили, что эта величавая троица все исправит.

Братья остановили коней на открытом участке между церковью и монастырем. Мальчишки, отталкивая друг друга, кинулись принимать поводья, когда они спешились. Навстречу шагнул приор Ульфрик, седые волосы которого почернели от грязи и копоти.

– Милорды, город отчаянно нуждается в вашей помощи! Люди…

– Помолчи! – перебил Уинстен, и его звучный голос раскатился над печальным гомоном толпы. Братья ничуть не удивились, поскольку Уинстен заранее предупредил их о своем намерении.

Горожане послушно умолкли.

Уинстен снял крест с шеи и высоко воздел над головой, затем повернулся и медленно, как положено на службе, двинулся к церкви.