Старые деньги - Чайка Мирослава. Страница 1

Мирослава Чайка

Старые деньги

Глава 1. Не в своей тарелке

(Вторая половина восемнадцатого века)

Михаил Николаевич Алабин задумчиво сидел за массивным столом из красного дерева, таким же старым и покосившимся, как и он сам. Тяжелым гранитным пестиком он монотонно водил в каменной ступке, разминая белые причудливые кристаллы, и глядел в окно на скользящие по Неве парусные лодки. В последнее время он часто погружался в воспоминания, поскольку о будущем думать не было смысла, впереди его ждало только одно значимое событие – похороны. Но он точно знал, что на них не будет приглашен в качестве гостя, а станет главным героем.

Позади послышался шорох, пламя свечи вздрогнуло, оповещая Алабина – в зале он не один. Старик не обернулся, он и без того знал: вошел адъютант Ее Величества, а точнее, его ученик Алексей Ростовцев. Однако то, что произошло дальше, заставило Алабина пожалеть, что он пренебрег осторожностью. Скользнула черная тень в отражении стрельчатого окна, а затем резкая боль пронзила его желтое сморщенное тело. Удар острым предметом пришелся в область шеи. Старик издал приглушенный стон и машинально схватился за огромный циркуль с длинной заточенной иглой, которая глубоко вошла в его дряблую плоть.

– Алёшка, что ты творишь? – захрипел Алабин, закашлявшись. В горле глухо заклокотало, а на тонкой батистовой рубахе начало расти пятно бурого цвета.

Высокий широкоплечий юноша продолжал держаться за циркуль, и когда Михаил Николаевич обернулся, умоляя о пощаде, он даже не вздрогнул, а только сильнее утопил толстую иглу в шею своего учителя. Несмотря на ужас происходящего, лицо Алексея было прекрасно, его не исказили ни гримаса отчаяния, ни печать сомнения. Волевой подбородок был уверенно приподнят, взгляд ясных голубых глаз прям и чист. Казалось, он не просто уверен в том, что делает, а даже гордится своим решением.

– Ты должен открыть мне секрет философского камня. Немедленно! – объявил Алексей звучным баритоном, словно созданным вести за собой полки.

– Это невозможно, – отозвался старик, хватаясь иссохшей рукой за полы камзола юноши, – его может знать только магистр!

– У нас нет времени на правила, императрица в гневе! Скоро они придут за тобой! Будут пытать и сгноят в казематах!

– Я тебе не верю. С нами Апраксины, Гагарины, Трубецкие, Куракины, Лопухины…

– Все кончено! Франции грозит революция – теперь масоны под запретом, – опуская руку с циркулем, сдавленно проговорил юноша тоном, каким говорят только о смерти самого близкого человека.

Старик чувствовал, как под белоснежной рубашкой растекаются теплые струйки крови. Он взял в руки носовой платок, хотел приложить к ране, но вдруг отбросил его в сторону и заговорил устало:

– Что ж, сын мой, на все воля Бога, я раскрою тебе секрет приготовления Эликсира Мудрецов, или, как ты говоришь, философского камня, но помни, эти знания не принесут тебе славы, но лишат тебя покоя.

– Старик, ты в своем уме? Я хочу лишь защитить великий секрет нашей масонской ложи. Мне одному это под силу! Ты слишком стар, а остальные раскрыли себя.

– Я хорошо знаю людей, Алёшка. Как только высшее знание, дарующее богатство, здоровье и даже бессмертие, окажется у тебя в руках, ты позабудешь, что такое честь и долг.

Алексей угрожающе сжал кулаки и резко дернул головой, будто старик дал ему пощечину.

– Ни-ког-да! – отчеканил он как на параде.

– Ладно, ладно, – обреченно проговорил Михаил Николаевич, снимая с шеи шнурок с ключом, и направился к подвесному шкафчику. Он тяжело дышал, руки дрожали, но как только открылась дверца и перед глазами замерцали в пламени свечи мензурки и склянки, заполненные разноцветными порошками и жидкостями, лицо старика просияло. – Хорошо, я научу тебя, как добыть философский камень. Но прежде, чем приступить к работе, надень, как положено, фартук из шкуры ягненка и белые перчатки.

– Я же сказал, нам не до церемоний, – сдержанно процедил Алексей.

– Бери, иначе даже если отрубишь мне руку, я больше ничего не скажу.

Молодой человек нехотя натянул перчатки, фартук и подошел к алхимической печи по названию атанор, потом взял в руки протянутый Алабиным стеклянный шарообразный сосуд.

– Вначале возьми философской ртути и накаливай, пока она не превратится в красного льва. Дегидрируй этого красного льва на песчаной бане с кислым виноградным спиртом.

– С этим? – спросил молодой человек, принюхиваясь к парам спирта.

– Надеюсь, это не все твои познания в алхимии? – скривился старик. – Давай, лей сюда и выпари жидкость, а затем собери отдельно жидкости различной природы – когда они загорятся, появится зеленый лев. Сделай так, чтобы он пожрал свой хвост, и ты увидишь, что потратил все эти долгие часы не напрасно.

– То есть я увижу сам философский камень?

– Кто знает… – тяжело вздохнув, проронил старец и уставился на пламя свечи. Так в оцепенении он сидел несколько минут, пока Алексей выстраивал пузырьки в ряд, сверяясь с записями, которые только что сделал. И только спустя минут десять Михаил Николаевич поднял усталые подслеповатые глаза и равнодушно спросил:

– А что теперь будет со мной?

– Я убью тебя с честью, как Мастера Хирама, Великого Каменщика. Укол циркулем ты уже получил, теперь осталось ударить в висок угольником, и вон, видишь, в углу молот? Им я и покончу с тобой.

Алабин не боялся смерти, жизнь давно стала ему в тягость. Дряхлое тело больше не наслаждалось, а бесконечно страдало. Он обреченно опустил руки на колени и прикрыл глаза, но если бы Алексей был повнимательнее, то заметил бы, как под пушистыми седыми усами старца мелькнула хитрая улыбка. Самый главный ингредиент философского камня он скрыл – пот влюбленной рыжеволосой девственницы, всего пара капель, но без них его философский камень был бесполезен.

***

(Первая четверть двадцать первого века. Выборгское шоссе. Загородная резиденция Сухаревых)

Камиль отбросила со лба золотисто-рыжую прядь и осторожно провела пальцем по массивной полке антикварного серванта. Ее внимание привлекли миниатюрные скульптурки из слоновой кости, похожие на японские нэцкэ. Она с большим интересом изучала фигурки животных, длинношеих аистов и крупных рыб. Но когда ее взгляд упал на скульптурку смеющегося старика, прижимающего к себе искусно вырезанную черепаху, девушка не выдержала и взяла ее в руки.

Отполированная до блеска за несколько столетий сотнями рук, фигурка, казалось, несла в себе древнюю тайну. Глаза старца в мягком прищуре будто посмеивались над бренностью бытия, а беззубый рот заставлял зрителя последовать его примеру и тоже расплыться в улыбке.

Девушка поторопилась к окну, занимавшему всю стену просторной промерзшей комнаты, чтобы в свете солнечных лучей полюбоваться нэцкэ, но ее внимание привлек молодой человек. Он, слегка пританцовывая, суетился во дворе у мангала и ворошил раскаленные угли шикарной медной кочергой с витой ручкой, которая по праву могла занять место в этой необычной комнате, напоминающей музей.

Снег искрился в лучах заходящего солнца, как кристаллы двойной соли на холоде, а юноша у мангала излучал такую беззаботную радость, что девушке захотелось выскочить на улицу и подставить лицо причудливым снежинкам, чтобы они садились ей на нос и щеки, а потом таяли, оставляя мокрые следы на коже. Парнишка в расстегнутой дубленке-авиаторе и черных коротких кедах явно не боялся замерзнуть. Вместо шапки его густые светлые волосы прикрывали громоздкие наушники, а бежевый шарф висел на пушистой заснеженной ветке голубой ели, росшей в нескольких шагах от мангала.