Прелюдия (СИ) - Горохов Александр Викторович. Страница 45

Мы очень сильно ошибались, надеясь на то, что берлинцы, вооружённые преимущественно гражданским оружием, очень быстро почувствуют на своей шкуре, что значит сражаться с регулярной армией. Почувствуют и прекратят сопротивление. Увы! Гибли они на баррикадах, которыми были перегорожены берлинские улицы, десятками, но им на смену приходили всё новые и новые защитники. По улицам города невозможно было передвигаться из-за огня с верхних этажей даже из охотничьих ружей. Жолнежам приходилось полностью зачищать каждый дом в квартале, чтобы продвинуться дальше.

Сказалась и наша недооценка роли тяжёлой артиллерии в такого рода боевых действиях. Дело в том, что традиционно польская армия располагала лишь полевой артиллерией, приданной пехотным, конным и танковым батальонам. А мощности орудий калибром 75–76 мм оказалось недостаточно даже для разрушения тех самых баррикад и уж тем более — домов, порой, превращённых в настоящие крепости. Не говоря уже о танковых пушках, калибром 37 мм. Какую-то помощь оказывала авиация, но только если удавалось точно попасть в ту же самую баррикаду или нужный дом. Так что иногда, чтобы расчистить путь пехоте в пределах одного квартала, приходилось делать четыре-пять самолётовылетов.

К счастью, мы не успели переформировать чехословацкую армию, построенную по иным принципам, и уже в ходе городских боёв пришлось срочно перебрасывать в Берлин чехословацких артиллеристов, тяжёлые орудия которых прекрасно проявили себя в Нюрнберге. Даже самые гордые кавалерийские офицеры теперь осознали, что далеко не все проблемы можно решить лихой кавалерийской атакой. Только стоило это осознание десятков тысяч жизней польских воинов!

Да, до начала войны с Советской Россией нам нужно будет проделать огромную работу по реорганизации нашей артиллерии. Соответствующее задание маршал уже выдал Генеральному Штабу: ознакомиться с соответствующими наработками англичан и французов и к середине ноября подготовить предложения по организационной структуре отдельных тяжёлых артиллерийских частей.

До начала войны с Россией… Нам бы ещё закончить разгром Германии!

Южная группировка войск всё-таки смогла пробиться к Саару и соединиться с французскими оккупационными силами, отрезав Вюртемберг и Баварию от остальной Германии. Но, к сожалению, не удалось задушить ополчение этих земель нехваткой оружия и боеприпасов. Несмотря на все наши протесты и угрозы фашистское правительство Австрии наотрез отказалось перекрывать австро-германскую границу и запрещать переход через неё «добровольцев» как из самой Австрии, так и из Италии. И в австрийском министерстве иностранных дел лишь руками разводят на вопросы о том, откуда на фронте с баварцами берутся итальянские танкетки L3/33, итальянские противотанковые и полевые орудия, итальянские винтовки и пулемёты. Австрияки кивают на швейцарцев, швейцарцы на австрияков, а Муссолини и вовсе разводит руками: «ничего не знаю и даже не догадываюсь, как такое могло получиться».

Центральная группировка войск тоже дошла до оккупированной французами территории в Рейнской области. Но вместо наступления на север ей пришлось оставаться примерно на линии Мюнстер — Ганновер — Магдебург, поскольку часть входящих в неё войск мы были вынуждены перебросить на помощь северной группировке, завязшей в боях за Берлин. Не в сам Берлин, а на прикрытие его с запада и северо-запада, вдоль Эльбы, до поворота реки на северо-запад. Далее же от этого места вплоть до Ростока (примерно по линии Магдебург — Росток) стоят в обороне те части северной группировки, что не входили в германскую столицу. В бывшую германскую столицу, поскольку военная клика этой страны успела сбежать в Киль.

Да, генерал фон Баухич и его так называемое правительство бросили жителей Берлина на произвол судьбы, а сами сбежали под защиту корабельной артиллерии, поближе к Кильскому каналу, по которому у них, когда и там запахнет жареным, есть надежда драпануть в Северное море, а из него в какую-нибудь Аргентину или Парагвай. Но даже если это им удастся, то никакой опасности они представлять не будут. А позже можно будет потребовать их выдачи как военных преступников, разжигателей войны в Европе.

Польша никогда не простит им того, что именно из-за них нам пришлось менять наши планы. А ещё — проливать польскую кровь, забирая себе то, что вот-вот должно было упасть нам в руки само: Латвию и Эстонию. Эти продажные прибалты, едва мы были вынуждены переключить внимание на остатки Германии и подавление немецких бунтов в Силезии, Померании и Восточной Пруссии, тут же спелись с москалями и впустили большевиков на свою территорию. Особенно — московский агент Пятс, ещё с 1905 года симпатизировавший коммунистам. Когда польские войска займут Ревель, его следует повесить на фонарном столбе.

Я не зря вспомнил про немецкие бунты на недавно присоединённых землях. Эти чистоплюи из Лиги Наций «выразили возмущение жесткостью польских солдат при подавлении протестов гражданского населения». Стреляли и будем стрелять во внутренних врагов, жгли их дома и будем жечь, отправляли в лагерь в Берёзе Картузской и будем отправлять.

Нет, одной Берёзы Картузской уже не хватает для всех смутьянов. Пока мы в ней содержал только коммунистов да некоторых украинских террористов из Кресов Всходних, лагерь ещё справлялся со своим назначением. Ничего, у нас есть хороший опыт 1919−23 годов, и восстановить лагеря с очень хорошо знакомыми русским названиями «Тухоля», «Домбе», «Стшалково», «Щипёрно», «Вадовице», «Брест-Литовск», «Пикулице» недолго. Тем более, не так уж и много времени осталось до того момента, когда они снова наполнятся краснозадыми москалями.

Пусть Лига Наций сколько угодно марает бумагу своими, «коммюнике», «заявлениями» и «возмущениями». Размещение смутьянов в той же Берёзе Картузской не есть тюремное заключение, применить которое можно лишь по приговору суда, а пребывание в лагере не есть наказание за совершение преступления. В постановлении о его создании прямо прописано право направлять кого-либо на исправление по представлению начальника полицейского околотка или главы воеводства без всякой судебной волокиты. Всего-то на три месяца. Правда, эти три месяца можно, хе-хе, продлять на новые три месяца. Вплоть до бесконечности. Пока смутьян либо не перекуётся, либо не отдаст Богу душу.

Да, надзиратели иногда перебарщивают, забивая до смерти тех, кто, например, недостаточно низко им кланяется или, несмотря на категорический запрет, пытается разговаривать друг с другом. Но воспитательные меры, такие, как требование передвигаться исключительно бегом даже при переноске тяжестей, запрет сидеть (для этого бетонный пол камеры зимой заливается водой), ограничение сна (половину ночи разрешается только стоять, а не лежать), помывка в бане не чаще раза в полгода, очень хорошо помогают понять, кто пан, а кто холоп. А для особо непокорных существует «красная дорожка»: раздетым догола ползать по камням от столба до столба. Плохо ползёт или жалеет собственную шкуру — помочь дубинками, чтобы дорожка ярче от его крови покраснела.

Кое-кто из немецких «гражданских лиц», схваченных во время городских боёв (никто не разбирается, на самом ли деле он был в этот момент с оружием в руках или кому-то это только показалось), уже «исправляется» этими методами. Причём, как я слышал, отношение к ним со стороны надзирателей даже хуже, чем к тем коммунистам, с которых начинался лагерь в Берёзе Картузской. И я понимаю этих простых поляков: ведь кое-кто из них либо сам долгие годы жил под германским игом, либо имеет родственников, которых чванливые немцы не считали за людей. Пусть надзиратели тренируются: меньше года осталось до того момента, когда «Берёза» и прочие лагеря, указ о воссоздании которых уже издал пан Игнаций Мосцицкий, снова наполнятся москалями, среди коих немало коммунистов.

42

Дмитрий Новиков, 14 ноября 1939 года

Зима, как всегда, пришла совершенно неожиданно. Не помню уже, кто из юмористов сказал эту фразу, но ведь так оно и есть!