Минута после полуночи - Марич Лиза. Страница 5

– Ну, да, есть, конечно, технический персонал, – сказал он, словно отвечая на собственные мысли. – Костюмеры, двое охранников, уборщица, осветители… Но все они не имеют к этому никакого отношения. Это, – он постучал пальцем по бумаге, – сделал кто-то из четырех солистов.

– Солистов только четверо? – удивился Алимов. – А где же хор, оркестр?

– Хор, оркестр и статисты занимаются в другом помещении. Сводные репетиции начнутся в июле, когда все будут знать свои партии.

– Человек с улицы? – спросил Алимов.

Красовский покачал головой.

– Исключено. Оба входа – парадный и артистический – контролируются внешними видеокамерами. Охранники строго предупреждены и от мониторов не отходят.

Алимов задумчиво поворошил сложенные листы.

– А вы сами кого-нибудь подозреваете?

– Нет, – быстро ответил Красовский. Слишком быстро, словно готовился к вопросу. – У людей такого уровня, как Ирина, всегда полно «доброжелателей». В принципе, это мог сделать любой человек, который приходит сюда на репетицию.

Алимов понял, что больше из мецената ничего выжать не удастся.

– Когда Ирина Витальевна получила эти… послания?

– Мне передала их ее домработница неделю назад. Она нашла их случайно, когда делала уборку. Естественно, встревожилась за свою хозяйку.

– А сама Ирина Витальевна не встревожилась?

Красовский пожал плечами.

– Наверное, она не придала им значения.

Алимов ничего не сказал, только отметил: если не придала значения, почему не выбросила? Не та эта корреспонденция, которую любовно хранишь и время от времени перечитываешь.

– Я не уверен, что смогу вам помочь, – сказал он медленно.

– Назовите любую сумму.

– Дело не в этом. Я привык отрабатывать деньги и не уверен, что сейчас это удастся. Не могу же я постоянно находиться в театре!

По тому, как блеснули глаза мецената, Алимов понял, что он подготовился к этому вопросу.

– Можете. Вы послушайте, не торопитесь отказываться. У вас сейчас нет ни одного крупного дела, а с фотографированием неверных мужей ваши помощники отлично справятся сами, так? Летом начинается мертвый сезон, так что вы даром теряете деньги на аренду и зарплату. А я вам предлагаю контракт до середины сентября. Вы занимаете здесь какую-нибудь штатную должность… предположим… – Красовский сделал вид, что задумался. – Советника по вопросам безопасности! Звучит солидно и достаточно обтекаемо. График у вас будет свободный, так что вы успеете контролировать дела в агентстве. Ну, а гонорар, как я уже сказал, назовете сами. Договорились?

Нужно было ответить «нет», но Алимов неожиданно для себя произнес:

– Не знаю.

– Какие нужны слова, чтобы вас убедить?

Лицо Красовского стало строгим, почти суровым. Неподвижные мышцы на лице с лихвой компенсировались холодной живостью его глаз.

– Значит, так, – начал Алимов. – Я начну работать, но не могу гарантировать результат. Если я пойму, что не приношу пользы, то откажусь. В любом случае вам придется оплатить время, которое я потрачу на ваше дело. Обещаю, что работать буду добросовестно.

Красовский внимательно выслушал, едва заметно кивая головой после каждой фразы.

– Это все?

– Нет. Я бы хотел познакомиться с труппой.

– Так чего же мы ждем? – спросил меценат.

Поднялся с кресла, потянулся к трости и с грохотом уронил ее на пол. Алимов торопливо нагнулся и подал тяжелую палку. Меценат кивнул и захромал к двери. Прежде чем последовать за ним, Алимов бросил быстрый взгляд на фотографию женщины в изящной металлической рамке, стоявшую перед Красовским. Мать, жена, дочь?

Лицо женщины он разглядеть не успел.

Светящаяся коробочка сцены…

Светящаяся коробочка сцены в темном зале выглядела игрушечной.

Красовский шел впереди по узкому проходу между рядами. Палка глухо постукивала по серому ковровому покрытию. Выбрав крайнее место в четвертом ряду, меценат оглянулся и сделал гостю знак: садитесь.

Алимов пробрался в середину ряда за спиной Красовского, уселся, обнял спинку переднего сиденья и уткнулся подбородком в слегка колючий бархатный ворс. На него пахнуло пылью и духами.

Театр Алимов любил, но на оперных спектаклях не был ни разу. Поэтому сейчас с любопытством и удовольствием наблюдал за тремя женскими фигурками на светящейся сцене.

Две женщины пели, стоя у края деревянного помоста. Одна – высокая, статная – имела фигуру амазонки. Свет софитов отражался в ее гладких каштановых волосах, как в зеркале. У женщины был теплый низкий голос, который, кажется, называется контральто. Лица амазонки Алимов не видел, но по голосу чувствовал, что она молода. А судя по уверенным манерам – еще и красива.

«Хороша, – подумал Алимов. – Настоящая примадонна».

Рядом с ней худенькая женщина в брючках и свитере цвета топленого молока выглядела бесплотной тенью. Пела она негромко, вполголоса, теряясь за ясным могучим звучанием примадонны. Неожиданно худышка остановилась, топнула ногой и раздраженно бросила концертмейстеру:

– Мира, стоп! – повернулась к амазонке и убедительно попросила: – Анжела, сделай милость, не гуди как колокол!

Амазонка прижала к груди красивые руки.

– Ох, прости, Ира, все время забываю, что в твоем возрасте трудно репетировать в полный голос!

Алимов откинулся на спинку кресла и озадаченно нахмурился. Ирина? Анжела?.. Выходит, роковая примадонна, из-за которой разгорелся весь сыр-бор, эта невзрачная худышка?

Красовский шевельнулся в кресле, поднялся и пошел к сцене. Сделал знак концертмейстеру, и она сняла руки с клавиатуры.

– В чем дело, Мира? – не поняла амазонка. – Почему остановились? Кто здесь? – Она козырьком приложила руку ко лбу. – Никита Сергеевич, вы?

Алимов заметил, как изменился ее голос.

– Я, – ответил Красовский, поднимаясь на сцену по шаткой приставной лестнице. – А где все остальные?

Амазонка подошла к бархатным кулисам и позвала:

– Марат, Анатолий Васильевич!

Алимов, пригибаясь, перебрался ближе к сцене. В конце ряда притаилась знакомая фигура. Стас Бажанов смотрел на амазонку не отрываясь. В глазах секретаря полыхало восторженное безумие.

Прекрасная амазонка негромко заговорила с Красовским, заглядывая ему в глаза. В ее голосе звучала тревожная нежность.

Красовский отвечал односложно, пожимал плечами, нетерпеливо постукивал концом трости по легким замшевым туфлям. Примадонна села на стул в глубине сцены и начала рассматривать кольцо на пальце правой руки.

Из-за кулис показался высокий, представительный мужчина лет пятидесяти с шевелюрой цвета соль с перцем. Он был одет с элегантным артистическим шиком. Из-под рукавов серого клетчатого пиджака выглядывали белоснежные манжеты с запонками, в вырезе рубашки виднелся шелковый шейный платок.

– В чем дело? – спросил он. – Ира, ты же сказала, что мы не нужны еще полчаса… Ох, простите, Никита Сергеевич, я вас не увидел.

– Поставьте стулья, Анатолий Васильевич, – отозвался Красовский. – Мне нужно несколько минут вашего внимания.

– Момент! – отозвался мужчина.

Он ловко расставил на сцене три стула – для себя, блистательной амазонки и симпатичного мужчины лет тридцати с интеллигентной чеховской бородкой, одетого в джинсовый костюм. Примадонна осталась сидеть на своем месте чуть позади коллег.

– Ну вот, все в сборе, – подытожил Красовский. – У меня есть пара вопросов. Анатолий Васильевич, почему вы до сих пор не были у гримера? Он жалуется, что не может начать работу над муляжом!

Артистически одетый мужчина поерзал на стуле.

– Зайду, – сказал он без энтузиазма.

– Давно пора. Почему раньше не зашли?

Мужчина ощупал гладко выбритые щеки.

– Прошу прощения за подробности, у меня было раздражение на коже. Восковые маски при этом нежелательны.

Амазонка насмешливо фыркнула.

– Анжелка, не смейся, а то побрею! – вполголоса пригрозил мужчина.

– Ради бога! У женщин полно собственных проблем! – откликнулась амазонка.