Чудовища, рожденные и созданные - Берва Танви. Страница 6

– Ладно, – говорит она. Затем добавляет, совершенно беспечно: – Ты знала, что новый цвет можно получить, смешав пигменты?

– Нет! – Я изображаю удивление на лице. – Серьёзно?

– Да, можно получить любой цвет, если у тебя есть три основных. – Пока она говорит, я изучаю её слабые руки, впалые щёки, медленное дыхание.

Затем приходит мама. Когда она где-либо появляется, её присутствие можно почувствовать мгновенно. Она… тёплая. Тёплая не как шероховатый воздух, который царапает кожу за порогом, а как костёр у моря холодными ночами.

Она даёт Лирии снотворное, хотя та выпрашивает «ещё пару минуток».

Мы укладываем Лирию в постель, и мама зовет меня выйти.

В тихом коридоре она стоит перед зеркалом и расчёсывает волосы. Её голова доходит мне только до подбородка. Всего несколько лет назад я бегала за ней вприпрыжку, собирая ракушки на пляже, едва доставая ей до пояса.

Мы похожи, как большинство матерей с дочерями. Вот только мамины полные губы, большие глаза и мягкое округлое лицо делают её миловидной. Смотришь на неё и думаешь о доме и безопасности. Я скорее что-то вроде сумбурной второсортной копии, изо всех сил пытающейся соответствовать.

Я задаюсь вопросом, о чём она хочет поговорить. Я снова забыла помыть посуду? Но нет – мы вчера отфильтровали немного воды. Сегодня вечером её не будет. Мы вынуждены экономить воду для нашей единственной мариленихи. Хотя какое применение мы можем найти для неё сейчас, мне неведомо. У нас нет самца, с которым её можно было бы свести. И она в любом случае специфичный экземпляр. Ни один земельщик не хочет купить её для гонки славы. Думают, что её сглазили.

– Больше не разговаривай так с отцом, – говорит мама. Я потрясена и уже собираюсь возразить, но меня останавливает пустота в её голосе. Мамина усталость давит на меня. Она гладит меня по волосам, абсолютно чёрным по сравнению с их с Лирией бронзовыми. – Ты и так уже делаешь многое. Вы оба с Эмриком. – Она удерживает мой взгляд своим. – Земельщики видят, как мы приручаем мариленей, а всё, что выглядит как власть в руках съёмщика, обжигает их кровь. Но остерегаться следует страхов и зависти нам подобных. Край отщепенцев – опасное место для жизни, всегда помни об этом. – Я раньше думала, что родители преувеличивают то, как люди нас воспринимают. Но стоило мне пойти в школу, и это стало ясно, как морские кристаллы. Там нам не место. Только здесь, друг с другом. – Помнишь, о чём ты мечтала больше всего?

Несмотря на тьму, наступающую на меня со всех сторон, я бормочу:

– Летать.

Мой тон вызывает улыбку и на лице матери.

– Ты не дашь отцу и малейшего повода выместить на тебе свой гнев снова. Поняла? И пообещай мне сегодня, что никогда не прервёшь свой полёт.

Она может говорить обиняками сколько угодно, но решение отца не идёт у меня из головы. Сегодня я видела, что с нами сделает нехватка денег. Не успей Крейн вовремя…

– Как мы оплатим новое лечение Лирии, мама? Как выберемся из долговой ямы?

– Я не позволю, чтобы одна дочь пожертвовала собой ради другой. – Она переходит к гневной решимости. Я никогда прежде не видела её такой. Дальние родственники и друзья рассказывали мне, что мама раньше смеялась и выражала своё мнение столь открыто, что это всех раздражало, а папа смотрел на неё так, словно она была для него целым светом, и был по уши влюблён.

Теперь это звучит как мифические истории об эмпирейских старейшинах.

Сколько себя помню, она всегда прощала отца. Он думает, что мы не знаем. Вот только сложно не заметить синяки на теле матери, когда обнимаешь её и она вздрагивает от боли.

Как вдруг до меня доходит, что мама делала все эти годы.

Я держу язык за зубами.

Именно тихие страдания матери определяют моё решение. Я ни за что не отправлюсь на рынок невест совета, но и не стану просто сидеть сложа руки, как папа.

Вопреки усилиям отца, я так и не научилась сдаваться.

Глава 4

Я ухожу из дома до того, как Эмрик проснётся. Может, он и слабее физически, но наверняка пришёл в себя достаточно, чтобы взвиться, если узнает, что я собралась на чёрный рынок базы. Официально это заброшенный склад. Так что, конечно, торговцы-съёмщики могут хранить там товары в течение недолгого времени и грызться друг с другом, никому не мешая. Однако, как и всякое явление, на которое земельщики закрывают глаза, это место немногим больше, чем центр незаконной торговли и криминальное гнездо. А ещё пристанище мятежников.

Так что нужно убедиться, что Эмрик не идёт за мной.

Я прошмыгиваю в укрытую брезентом сеть кварталов съёмщиков. Испещрённый ручейками воды и слоями мёртвых жуков белёсый переулок ведёт дальше в район, от которого родители велят детям держаться подальше. Стены натурального чёрного цвета разрисованы грубыми граффити, выцветшими символами банды отступников «Ковчег свободы» и смолой, оставшейся с графенофильтрующих заводов.

Вот только опаловые трущобы, как их называют земельщики, мне никак не обойти. Здесь живёт Крейн. Вернее, отец-земельщик бросил её здесь, когда она появилась на свет, а её мать-съёмщица умерла при родах. По его словам, обязанность отца – выплачивать ежемесячное пособие в обмен на её согласие никогда его не искать.

Истёртая, покрытая коркой дорога приводит к камням, торчащим над водосточными трубами то тут, то там. Воздух наполняют ужасные резкие запахи. Дома здесь – голые пещеры, даже без решётчатых ставен, как в других кварталах.

Одна из соседок Крейн окликает меня.

– Не видела моего сына? Он ушёл в лавку на углу.

Этот вопрос поражает меня, словно удар. Как всегда.

Её сын – съёмщик, который однажды просто исчез. Вероятно, его бросили в океан правоохранители-земельщики за то, что он сделал. Может, плохо отозвался о совете и на него донесли. Или сделали козлом отпущения. И нам не следует это обсуждать. Если мы не хотим быть следующими.

Охотники играют в игру со смертью. Но мы всегда возвращаемся с края пропасти. Я ни разу не теряла близкого человека. Никогда не знала, каково это – смотреть в пустоту и пытаться вспомнить, как всё было раньше.

– Прости, Ремида, – говорю я старушке в сотый раз. – Нет.

– Он скоро вернётся… – Она скрывается за жестяным листом, служащим дверью.

Мне бы следовало что-то сказать. Утешить её. Случись подобное с нами и останься мама одна, мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь проявил участие.

Но тут я замечаю плакат, приклеенный к двери Крейн.

Это приглашение от «Ковчега свободы» с одной фразой, напечатанной жирным шрифтом:

Уж поверьте: Крейн всюду найдёт друзей, даже среди мятежников. Я срываю лозунг с двери, прежде чем в неё постучать.

Крейн отвечает с помятым лицом. Волосы собраны на макушке, отчего брови с острыми краями кажутся более угловатыми, чем обычно. Татуировка в форме буквы «С» покрывает большую часть правой стороны лица. Она, наверное, только что встала с постели, но в ушах у неё уже поблёскивают камушки.

Зевая, Крейн произносит:

– Чего тебе надо посреди ночи?

Я протискиваюсь мимо неё.

Тесные стены комнаты вытесаны из островной зазубренной чёрной породы. Здесь ничего нет, не считая плоского валуна, который мы выудили из моря. Крейн использует его в качестве стола. Прямо сейчас на нём стоит глиняная миска, до краёв наполненная апельсинами в сиропе. Я беру ломтик, позолоченный липкой патокой. Такое кушанье – роскошь.

– Слуга отца-земельщика сказал, что тот пребывал в хорошем расположении духа. Даже предложил подкинуть ещё один билет на арену, если надо.

– Гонка славы в самом деле поднимает всем настроение, а? Даже твоему отцу-земельщику, предпочитающему сохранять анонимность, – замечаю я.

– На очереди новость о твоём старике, который наконец-то займётся делом и перестанет обвинять тётушку Лилу в своём скудоумии.

Какой бы мрачной ни была шутка, я смеюсь.