Хмельницкий. - Ле Иван. Страница 40

Казацкие послы хотели первыми явиться на прием, но, войдя в зал, уже застали там других гостей. Возле заветных дверей королевских апартаментов толпилось несколько человек в странном одеянии, то ли гражданском, то ли духовном, как у валахов или турок. Стройный монах, возможно, прелат какого-нибудь униатского братства или восточно-византийского ордена, громко говорил, горячо убеждая в чем-то своих товарищей.

«Не болгарскую ли слышу речь?» — мелькнула в голове Богдана мысль, вызвав грустные и такие близкие его сердцу воспоминания о Болгарии. Он даже шагнул вперед, чтобы лучше разглядеть духовника. И тут же остановился как вкопанный, напрягая память, стараясь вспомнить, где он встречал этого человека. Внутренний голос подсказывал ему. Какие могут быть сомнения — это он, это он!.. Но кто он? Служитель патриарха Лукариса? Или аббат костела, монах обители Алладжи?!

Богдан Хмельницкий подошел к ним и спросил:

— Болгары? Неужели мне грезится… Петр Парчевич?

Высокий молодой духовник резко обернулся, густые брови сошлись у него на переносице. На какое-то мгновение мысли унесли и его куда-то в бездну головокружительных догадок или снов.

— Брат… Богдан Хмель!!

И только теперь разошлись сведенные брови, засияло лицо, расплывшись в улыбке. Встретились братья, сыновья одной праматери славянки, которая хотя уже и ушла в небытие, но оставила своим детям безграничную любовь друг к другу!

Сошлись они, словно горы из известной пословицы, нарушив вечную веру в незыблемое «гора с горой не сходится». Вспомнил Богдан юношу Петра и застенок смертников в Пловдиве… Только сила реального мышления превращала того юношу заключенного в этого почтенного священника.

А здоровались теперь как братья, как родные, после горькой разлуки на берегу Дуная, по прошествии такой бездны лет! Не плакали и не смеялись эти взрослые дети своих плаксивых родителей. Только любовным взглядом ласкали друг друга. Потом разговорились, да и то не о своих чувствах. Судьба родины, патриотами которой они были, еще больше сближала их в этом зале.

Когда в дверях королевских покоев показался секретарь королевы Ронколи, Парчевич скороговоркой завершил их разговор:

— Не погиб еще болгарский лев [16], он не спит, а лишь дремлет… Так не упустим же подходящего момента для совместного нападения на Турцию…

Богдан Хмельницкий воспринял эти слова как заклятие.

В первый момент трудно было узнать королеву среди роскошно одетых дам и девушек, вышедших из открывшихся позолоченных дверей королевских апартаментов. Богдан больше присматривался к сопровождавшим их мужчинам, одетым в западноевропейские камзолы. Среди них он искал глазами Владислава IV.

Только услышав нежный голос, он оторвал свой взгляд от мужчин. Это приветствовала гостей на французском языке хозяйка, новая королева Речи Посполитой. Иероним Радзиевский уверенно перевел казакам речь королевы Марии-Людовики де Невер:

— Ее величество королева Речи Посполитой желает всем собравшимся здесь здоровья и успехов в их благородном деле. К большому огорчению, его величество пан король Речи Посполитой сейчас болен и не сможет никого принять. — И обратившись к казакам: — Ее величество пани королева Мария просит остаться здесь только рыцарей украинского казачества, панов полковников, и подойти к ней для деловой беседы…

Один из придворных не совсем вежливо попросил болгарских послов оставить зал. Королева считала удаление болгарских послов нарушением придворного этикета и словно просила извинения на латинском языке, приглашая казаков остаться в зале для разговора с ней. Кроме Богдана латинский язык знал и Барабаш. Нестеренко наклонился к Богдану, прислушиваясь к его переводу. Королева заметила это и довольно улыбнулась. Теперь она была уверена, что сможет свободно договориться с казаками.

— Неожиданная болезнь короля не дала ему возможности получить удовольствие от беседы со своими верными друзьями казаками. Он просил передать вам свои извинения и вот это письмо пану генеральному есаулу. Я, как королева, должна заменить своего мужа Владислава в разговоре с казаками. Речь идет об одном и том же военном деле… — заговорила она не спеша, словно нанизывала слова, как бусы, на нить. Но, произнеся слово «дело», задумалась, словно колебалась, продолжать дальше или нет.

— Если воля его величества выражена в послании, переданном по его ведению пану генеральному есаулу, — Богдан указал на письмо, которое Барабаш прятал уже во внутренний карман, словно что-то украденное, — мы с радостью услышали бы ее из уст вашего величества королевы Речи Посполитой.

Интригующее послание короля, переданное казачеству через Барабаша, не на шутку задело Богдана. Или, может быть, король в тот момент забыл о нем? Но вполне возможно, что кто-то хочет перехитрить короля, противостоять воле владыки? Возможно, в спешке послание переадресовали кому-нибудь из казацких старшин?

Королева улыбнулась. Неужели она уловила его настроение? Надо быть осмотрительнее!.. А как очаровывает и успокаивает воинов, особенно приднепровских казаков, улыбка коронованной женщины! Королева посмотрела на Радзиевского как на заговорщика. Будто подтвердила какую-то предварительную договоренность. Почтенный пан из свиты королевы уже закрывал дверь за последним болгарином из посольства Парчевича. Королева, словно хозяйка праздничного торжества, а не делового, приема, радушно говорила:

— Мне приятно было слышать о благородном поведении отважных казачьих старшин, достойно ответивших на дерзость коронного офицера мосье Самуэля Лаща. Мосье Радзиевский подробно доложил об этом королю. Королевский стражник получит не только нагану [17]. — Королева еще ласковее улыбнулась казакам, употребив единственное польское слово, почему-то пришедшее ей на уста. — Капитан Лащ-Тучанский, говорят, очень нетерпим и ведет себя крайне непристойно. Это уже переходит всякие границы. В западных странах добропорядочность государственного служащего является законом!.. По поручению больного короля обязана сообщить казацким рыцарям, что войны против Крыма и Стамбула не будет… Убедить дворянский сейм Речи Посполитой в том, что турецкий султан вместе с крымским ханом являются плохими соседями нашего государства, было тяжело даже королю.

— Очень странно, что шляхтичи уже на улице чванливо хвастаются этой победой над королем, — ответил Богдан Хмельницкий, воспользовавшись паузой, которую словно умышленно сделала королева. — Поэтому мы очень признательны пани королеве за информацию о надменном поведении шляхтичей в сейме. Но нас это не остановит, ваше величество. Казацкие полки, подготовленные по требованию короля для похода против турок, не сложат оружия, коль оно уже находится в их руках. Вон братья болгары просят нас помочь им избавиться от турецкого гнета. Существующие реестры не удовлетворяют казаков, и мы требуем увеличить их, но паны шляхтичи только посмеиваются над этим. А должны были бы… во всяком случае, умнее, по-государственному, подходить к этому вопросу, учитывая, что по соседству существует жадный на ясырь, коварный враг. Мы хотим, ваше величество, через вас выразить свои верноподданнические чувства его милости королю, заверить в нашей преданности и уважении к нему. Просим вас быть нашим посредником и ходатаем перед ним. Пусть он разрешит увеличить реестр казаков, чтобы этим освободиться от крепостной зависимости хотя бы тем украинским воинам, которые по воле короля уже вооружились для ведения задуманной королем войны против султана.

— Полковник радует нас такой благородной защитой вооруженных казаков и солидарностью с болгарами. А положение с вооруженными казаками, как мне кажется… не такое уж катастрофическое. Вооруженные воины, да еще такие отважные рыцари, как украинские казаки, именно сейчас очень нужны для войны в Европе.

— Казаки не будут воевать за победу венского цесаря и за господство католиков, по существу иезуитов в Европе! — горячо возразил Хмельницкий.