Среди овец и козлищ - Кэннон Джоанна. Страница 32
– Можно я передам, если вы не против? – Она улыбалась, кончики пальцев нетерпеливо дрожали.
Почтальон колебался, затем указал на свою бляху.
– Это мне работы может стоить, – сказал он. – «Королевская почта», знаете ли. Мы на государственной службе. Как полиция.
– Полиция? – удивилась Дороти.
– Да, и пожарные тоже, – добавил почтальон.
– Пожарные? – переспросила Шейла.
Он улыбнулся, развернул велосипед. И поехал вниз по улице, поскрипывая колесами.
– Все же интересно, из-за чего весь сыр-бор? – Брайан кивнул на то место, где только что стоял почтальон.
– Фотографии, – ответила Шейла.
– Вещественные доказательства, вот что! – Дороти снова достала платочек. – И говорить тут не о чем, ясно, как божий день. Готова побиться об заклад, в этом доме он до сих пор прячет снимки бог знает чего.
– О господи. – Шейла снова привалилась к каменной кладке.
– Не знаю. Я всего этого просто не вынесу, – пробормотала Дороти. – Прямо голова идет кругом.
– А ты что думаешь, Брайан? – Джон чувствовал, как тревожно забилось сердце в груди. – Считаешь, мы все в опасности?
Брайан уставился на Джона так пристально, что тот, не в силах вынести этот взгляд, отвернулся и посмотрел на подъезд к дому Дороти Форбс.
– Думаю, если бы тогда мы приняли необходимые меры, ну, раз уж выпал такой случай, то теперь не были бы в таком дерьме. – Брайан по-прежнему не сводил с него глаз. – Думаю, если б прислушались ко мне, если б поддержали, все теперь было бы иначе.
Джон обернулся к нему.
– Но ведь ты всего-то и сказал, как это важно, держать язык за зубами.
Брайан принялся расхаживать по тротуару, засунув руки в карманы.
– Это, – многозначительно заметил он, – и есть самое главное.
– Что? – воскликнул Джон.
– Понимать, в чем разница, черт побери! – крикнул в ответ Брайан.
Джон смотрел, как Брайан переходит улицу и направляется к дому два. Вот он остановился у дома Дороти Форбс, поддел мыском туфли кусок щебенки и отшвырнул в сторону.
Там лежало сто тридцать семь таких камушков, а теперь осталось сто тридцать шесть.
Джон точно это знал. Только что пересчитал.
Шейла затворила входную дверь. Она все еще слышала, как взвизгивает и наверняка размахивает своим платочком Дороти – в точности как и в ту ночь, когда были сделаны фотографии.
Даже теперь Шейла могла отчетливо проиграть все в памяти. Точно фильм, который она извлекала в особых случаях. В тех случаях, когда ей хотелось убедить себя, что все они невиновны, что поступили так с самыми лучшими намерениями. Ведь следовало подумать о детях. Правда, Кейти тогда у нее еще не было, но была Лайза, а мать всегда должна подавать детям пример. Слава тебе господи, миновали времена, когда орудием воспитания был ремень. Детей надо было учить, как выживать, показывать им, как избежать искушения и синяков, а также мужчин, намеренных использовать их в своих низменных целях.
Таких мужчин, как папочка Лайзы.
Таких, как Уолтер Бишоп.
Если не она подаст пример своим детям, то кто? И дело тут не просто в похищении ребенка. Все остальное тоже играет роль. То, как он оглядывал тебя, разбирал, словно по косточкам, когда ты проходила мимо. В том, как пряди седых волос падают ему на плечи, в том, как до блеска вытерт и засален его пиджак. В самой его наружности. А потом еще и эти фотографии. Они стали последней соломинкой. Да ребята вообще бы туда не сунулись, если б Уолтер не похитил ребенка. Тут все и началось, как цепная реакция. Тогда все они были еще мальчишками, и ничего плохого на уме у них не было. Она это точно знала, стоило на них только посмотреть.
2 декабря 1967 года
В хозяйственных сумках, которые Шейла несет домой, бренчит и позвякивает. Как она ни старается выпрямить руки, как ни старается держать их подальше от тела, они звенят, точно церковные колокола, выдавая ее с головой.
Впрочем, никто этого не слышит, кроме Лайзы. Субботний день, улицы опустели, все обедают, поедают сейчас фасоль на тостах, опустошают банки с супом, от разогретой еды валит пар – это хоть как-то компенсирует установившийся к началу декабря легкий, но кусачий морозец.
– А что у нас будет на ленч? – спрашивает Лайза. На ней пальто с капюшоном и застежкой на деревянных пуговицах. Пальто стало маловато в плечах, и Шейла сомневается, что дочка сможет проходить в нем до конца зимы.
– Что еще за «ленч» такой? – сердится Шейла. – А где нормальные слова, «обед» и «чай»?
– У шикарных людей принято говорить «ленч».
– Может, и так. Но что ты, шестилетняя соплячка, знаешь о настоящем шике?
Лайза не отвечает. Вместо этого начинает волочить ноги по тротуару.
– Не шаркай. Ботинки совсем новые.
– Я хочу быть шикарной! – Мелкие камушки так и разлетаются по асфальту.
– Так вот, мы с тобой не шикарные люди, – нравоучительно замечает Шейла, – и потому будем говорить «обед». И большое вам спасибо за внимание. Иначе все соседи просто перестанут с нами общаться.
Они переходят улицу возле автобусной остановки, только тут Шейла их и замечает. Двое ребятишек, стоят у дома номер одиннадцать. И в том нет ничего необычного. С тех пор как молва об Уолтере распространилась по округе, ребята стали частенько прогуливаться возле его дома. То крикнут что-нибудь, то бросят в окно камешек и тут же разбегаются. Как-то раз Шейла видела, как один из таких мальчишек писал в саду Уолтера, но она отвернулась и сделала вид, что ничего такого не заметила.
Ведь они никому не причиняют вреда.
Пялятся на его окна, эти двое. Один высокий и костлявый, другой ростом пониже, свитер заправлен в брюки. Каждому не больше двенадцати.
Она кричит через дорогу, спрашивает, что они тут делают.
– Да просто гуляем, – кричит в ответ Длинный.
Коротышка оборачивается, улыбается ей. В руках футбольный мяч, но он вроде бы играть не собирается.
– Смотрите у меня, чтоб без глупостей. – Она берет Лайзу за руку, тянет к своей калитке. – И поаккуратней там.
– Не волнуйтесь! – кричит в ответ Длинный. – Мы можем за себя постоять.
Шейла не сомневается в этом ни на секунду.
Они все еще ошиваются там, пока она распаковывает сумки и находит среди покупок банку супа из бычьих хвостов для Лайзы. Правда, теперь подростков уже трое, и Шейла, глядя из окна, видит, что к ним готовы присоединиться еще несколько. Длинный заходит в сад к Уолтеру. И когда спрыгивает обратно со стены, в руках у него ветка. Он размахивает ею, точно боевым трофеем, а остальные толкаются, кричат и стараются отнять у него ветку. Коротышка отбрасывает футбольный мяч на лужайку у дома, он катится по траве и опавшим листьям, пока не попадает в канаву.
Эрик Лэмб тоже наблюдет за ними. Шейла видит его в окне дома, они смотрят друг на друга.
А когда отворачивается, то видит, что ребят стало еще больше. Теперь уже, наверное, их не меньше дюжины, и в ее гостиную врывается шум. Несколько человек пробрались в сад к Уолтеру, вопят у окон, взглядами ищут поддержки у остальных. Среди них она видит и ребят постарше, лет пятнадцати-шестнадцати.
«Ублюдок», – кричит один из них. И на лице Шейлы появляется невольная улыбка.
Лайза стягивает пальто, надевает ролики.
– Куда это ты собралась? – спрашивает Шейла, оборачиваясь к ней.
– На улицу, – отвечает Лайза. – Поиграть.
Шейла оборачивается к ребятам.
– Никуда ты не пойдешь, – говорит она. – Во всяком случае, не сейчас.
Уолтер появляется в одном из окон нижнего этажа. Кричит что-то насчет того, что они вторглись на его территорию, что он вызовет полицию. Ребята лишь хохочут, передразнивая его, находя слова, которые пристало знать только их родителям. Уолтер выглядит таким маленьким и беззащитным в оконной раме. Лицо его раскраснелось от гнева, он потрясает кулаками в воздухе, но ничего этим не добивается. На секунду Шейле приходит мысль: неужели такой слабый и нелепый человек может представлять хоть какую-то опасность? Но затем она вспоминает отца Лайзы, и своего отца, и всех остальных мужчин, которые так любят рядиться в овечьи шкуры и строить из себя саму невинность.