Убийца с реки Дженеси. История маньяка Артура Шоукросса - Олсен Джек. Страница 16

Я не получил от этого никакого сексуального удовольствия. Я просто испытал удовлетворение, как будто я сделал что-то правильно.

Проведя вдали от дома полгода, Арт получил отпуск, и я присоединилась к нему на две недели на Гавайях. К тому времени он уже получил звание рядового 1-го класса. Те две недели стали нашим отложенным медовым месяцем, и он был нежен, когда мы впервые занялись любовью. Мы катались на лодке со стеклянным дном и видели затонувшие корабли в Перл-Харборе, ездили в Дайамонд-Хед и на ананасовую плантацию Доул, ходили на фестиваль цветения сакуры. Он был милым, хорошим мужем, но в то же время немного капризным. Я думала, это просто из-за войны. Он рассказал много забавных историй из армейской жизни, но никогда и словом не обмолвился о боевых действиях.

Я удивилась, узнав, что большинство его друзей были чернокожими. Среди моих знакомых было немного чернокожих, мне нравилось находиться в их обществе. В них много жизни, много юмора, здравого смысла. Я поняла Арта, когда он сказал, что лучше ладил с черными, чем с белыми. Они были изгоями, как и он.

Из Вьетнама он вернулся в сентябре 1968 года, и мы провели его отпуск в коттедже за домом моих родителей в Клейтоне. На вторую ночь после возвращения, уже дома, я дотронулась до него, когда он спал, и он чуть не сломал мне челюсть. Потом Арт ужасно переживал из-за этого, говорил, что ему приснилось, будто он вернулся во Вьетнам. Он плакал и повторял снова и снова: «Я не хотел тебя ударить». С тех пор я держалась на расстоянии, когда будила его. Он называл это флешбэками.

После отпуска его перевели в Форт-Силл, на оружейный склад, ремонтировать оружие, и мы проделали весь путь до Оклахомы с нашим котом Смоуки, а также с кучей одежды и консервов. Арт не сел бы за руль моего маленького английского «Форда» с правосторонним приводом, если бы меня не было с ним. Вождение его пугало. После того как «Форд» сломался и мы купили подержанный «Катласс», Арт вообще отказался садиться за руль.

Мы нашли маленькую квартирку в Лоутоне, и каждый день я возила его в Форт-Силл и обратно. К этому времени у него была пара армейских нашивок, он чинил винтовки и другое оружие. Несколько месяцев наша жизнь шла нормально. Он много читал – военные рассказы, книги по истории, про спорт, но в основном научную фантастику. Мы вместе посетили индейскую деревню. Он жаловался на местную рыбалку, но ему нравилась охота на гремучих змей и другие развлечения на свежем воздухе. Я в качестве волонтера преподавала в рамках программы по ликвидации неграмотности и была постоянно занята.

До этого у нас было все хорошо с сексом, но теперь у Арта начались проблемы. Он или слишком быстро кончал, или испытывал проблемы с эрекцией. Его это беспокоило, потому что он чувствовал, что не доставляет мне удовольствия. Я советовала ему расслабиться: «Не торопись. Ты должен радовать не только меня, ты должен радовать себя».

После этого ситуация немного улучшилась. Я разговаривала с ним, успокаивала, и дела у него пошли лучше, но проблемы с оргазмом у него все равно оставались. Я не знала, что с этим делать.

Он все больше времени проводил наедине с собой, часто бывал задумчивым и угрюмым, не мог заснуть. Совершал долгие прогулки, ходил кругами без всякой цели. Я пыталась понять, что с ним такое. Я знала, что он повидал какие-то ужасные вещи. Он отправился во Вьетнам, не понимая толком самого себя, не имея представления о собственной значимости. Пролитая там кровь только понизила его мнение о себе, теперь он считал себя подонком, отбросом общества, сумасшедшим убийцей. Похоже, я так и не смогла переубедить его. Арт чувствовал себя неудачником; он ничего не мог сделать как следует, он был никому не нужен. Он сказал мне, что у него никогда не было друзей. Иногда он впадал в депрессию, и я говорила: «Ничего, поплачь. Это естественное желание. Если ты немного поплачешь, хуже от этого никому не станет».

«Мне не разрешали плакать в детстве, даже когда меня шлепали», – признался он. Я никогда этого не понимала. По его словам, мать говорила ему: «Какой же ты мужчина, если плачешь». Получалось так, что всякий раз, когда он говорил о чем-то плохом в своей жизни, он винил в этом свою мать.

Он был достаточно нежен, но ни разу не смог произнести: «Я люблю тебя». Слово на букву «Л» заставляло его сильно нервничать. Я могла это сказать, а он нет. Он хотел, чтобы я все время его обнимала. Он был милым, и его легко было любить, но он и понятия не имел, как отвечать тем же. Арт хотел, чтобы кто-то был рядом с ним, чтобы он не чувствовал себя одиноко. Когда он хотел быть рядом, то становился тихим и спокойным. Он прямо поглощал мою любовь. Однажды я спросила:

– Что твои родители считали любовью?

– Давать мне то, чего я хотел.

Думаю, они никогда не понимали, чего на самом деле он хотел – чтобы его обнимали и любили. Ко мне он относился как собственник. Я была его женщиной, и он не хотел, чтобы другие солдаты разговаривали со мной. Он даже обижался на моих родителей. А может быть, он понял, что они о нем думают. Моим отцу и матери он никогда не нравился, они с самого начала говорили мне, что он ни на что не годится. Мама сказала однажды: «У меня просто такое чувство. У тебя с ним не будет ничего, кроме неприятностей. Но тебе двадцать лет, и ты меня не слушаешь. Ты влюблена, и это все, что ты видишь».

Я постоянно пыталась выяснить, что его гложет. Знала, что было бы неразумно выпытывать у него ответы, но кое-что просочилось наружу само собой. Он ненавидел власть и начальство, у него всегда возникали неприятности из-за того, что он вел себя неуважительно. Он приходил домой, негодуя по поводу сержанта или лейтенанта, и я говорила: «Это же армия. Там ты должен делать то, что тебе говорят».

Он отвечал, что хочет, чтобы к нему относились с уважением. Я говорила, что в таком случае ему лучше найти другое занятие. Тогда он просто бормотал что-то и уходил.

В таком подавленном состоянии он пребывал несколько месяцев. Я спрашивала, как у него прошел день, а он отвечал: «Не хочу об этом говорить». Арт ужинал и отправлялся на трехчасовую прогулку. Однажды он рассказал мне, что пару раз терял сознание во время таких прогулок, один раз на несколько минут, а другой – примерно на час. При этом он не мог вспомнить, где был и что делал.

Однажды ночью он вернулся, дрожа и обливаясь потом, я обняла его и спросила, что случилось. Он сказал, что думал о Вьетнаме. Потребовалось много времени, чтобы вытянуть это из него.

– Я должен был убить ее, – сказал он и заплакал.

Я спросила:

– Убить кого?

Он сказал:

– Ребенка. Девочка перевозила бомбы для Вьетконга. Вопрос стоял так: убей ты, или убьют тебя.

Он сказал мне, что тот случай в деревне Май Лай ничто по сравнению с тем, что видел он. Это не давало ему покоя, разрывало его душу. Я решила, что он отождествляет себя с детьми, потому что сам в детстве подвергался унижениям.

Однажды вечером Арт пришел домой и сказал мне, что устроил большой пожар в кустах рядом с казармами.

– Я просто бросил спичку в траву. Не хотел ничего поджигать. Но огонь занялся, а потом – фух!

У него заблестели глаза. Я заметила, что когда он делал что-то не так, то никогда не признавал вину, всегда оправдывался, говорил, что это произошло случайно.

Огонь очаровывал его, как маленького мальчика. Он зажигал спички одну за другой и бросал их в пепельницу. Поначалу я думала, что это просто нервное. У него часто случались сильнейшие перепады настроения – в одну минуту он был гиперактивен, а в следующую уже сидел, опустив голову на колени. Я заговаривала с ним, а он даже не обращал на меня внимания. Арт и раньше был угрюмым, но теперь это состояние только усугублялось. Иногда я говорила с ним три или четыре минуты, прежде чем он приходил в себя. Я дарила ему много любви и внимания, но думаю, что этого было недостаточно.

Однажды днем Арт позвонил с места службы и сказал, чтобы я не забирала его после работы – его отвезет домой сержант. Потом добавил: «Ты лучше займись ужином», – и повесил трубку. Он становился все более властным, но причину видела в том, что на него давят.