Девяностые - Сенчин Роман Валерьевич. Страница 63

А, к черту такие мысли! Вот-вот приедет Борис, нужно его достойно встретить. Одеться покрасивее, накрыть на стол и стоять у двери в ожидании звонка. Броситься ему на шею, зацеловать.

– Любимый, любимый мой! Так тебя ждала! Ми-илый…

– Я… без… опозданий, – отвечал Борис, прижимая ее к себе, после каждого слова целуя.

– Разувайся, любимый, твои мохнатки в нетерпении.

Расцепили объятия, Марина отступила на шаг, любуясь, как Борис снимает туфли, меняет их на мохнатые просторные тапочки.

– А я тебе приготовил подарок, мурлыска, – объявил Борис и достал из кейса пеструю коробочку. – Ты, кажется, давно хотела карманный компьютер… Вот, пожалуйста – «Покет Пи-Си». Можно играть, писать, смотреть, слушать, закачивать и скачивать. – Он улыбнулся, давая понять, что говорит шутливо.

– Спасибо, милый! Неужели это мне?

– Естественно.

– Я так мечтала-а!.. – И Марина обвила руками шею Бориса.

Маленькими порциями пили «Хванчкару», закусывали, смотрели друг на друга. По традиции пока старались особенно не говорить – успеют наговориться чуть позже, а сейчас надо привыкнуть друг к другу после двух дней разлуки.

В комнате полумрак, окно задернуто шторой. Однотонно шелестит кондиционер, гоняя воздух… Марина смотрит на своего мужчину, и те два дня, что они не виделись, кажутся ей бесконечно длинными; Борис сегодня какой-то новый и в то же время такой родной, единственный человек на свете… Сейчас, в эти минуты он только ее, она его никому не отдаст. Она сейчас живет только им.

Ему сорок восемь. Он подтянут, энергичен, седые пряди на лбу и висках только украшают его. Борис – заместитель главного редактора одной из центральных и влиятельнейших газет страны и одновременно член совета директоров огромного издательского концерна. Марина знает его лицо мягким, нежным, но иногда оно становится властным, твердым, и в такие моменты она мысленно называет его по имени-отчеству: Борисом Эдуардовичем.

– Сними, пожалуйста, галстук, – шепотом просит Марина.

Борис улыбнулся, снял черный с золотыми жилками галстук, расстегнул верхнюю пуговку сорочки.

– Так?

– Да, милый, спасибо.

– А мяско – объедение просто!

– Жестковато, – лукавя, не соглашается Марина.

– Нет, правда, объедение.

– Да? Я очень рада, что тебе нравится. Я ведь готовила его для тебя, любимый.

Борис снова улыбнулся. Вокруг рта появились добрые, ласковые морщины.

– И вино чудесное. Я принес «Шардоне», но по сравнению с настоящей «Хванчкарой» оно, конечно же…

– «Шардоне» мы выпьем потом, – тихо говорит Марина, – после.

– Да, после.

Борис вытер салфеткой губы, руки, взглядом позвал Марину. Она пересела к нему на колени, стала перебирать его волосы, осторожно водила пальцами по бороздкам морщин на его лице.

– Тебе не тяжело, любимый?

– Нет, мурлыска, ты ведь легкая, как перышко. – Он наклонил ее голову к себе, поцеловал. – Пойдем?

Взял на руки и понес в спальню.

…Они лежат рядом, одеяло отброшено. Марина поглаживает себя внизу живота.

– Представляешь, я его до сих пор в себе чувствую… такой горячий, сильный… – Она положила голову ему на плечо. – Спасибо, любимый!

– И тебе, – Борис обнимает ее, крепко прижимает к себе. – Ты самая лучшая женщина в моей жизни.

– А ты – лучший мужчина на свете.

– Ого!..

Они тихо смеются, целуются. Это, кажется, может продолжаться вечно, но оба, хоть и подсознательно, следят за временем, они помнят, что в одиннадцать за Борисом придет машина и они расстанутся. Он поедет домой, к своей законной семье. И нужно успеть наговориться, поделиться друг с другом тем, что случилось за эти два дня, пока они не виделись.

– Как программа? Успешно прошла? – спрашивает Борис, закуривая; он курит нечасто, стараясь не выходить из нормы пять сигарет в день.

– В целом нормально вроде бы… Но, знаешь, тяжело. Как-то… – Марина вздыхает, чувствует, как на нее накатывают отступившие было усталость и брезгливость. – Так… А тебе не удалось посмотреть?

– К сожалению. Как раз совещание у главного было, проблем по горло.

– Да? Серьезные?

– Не смертельные, – улыбнулся Борис, провел ладонью по ее спине. От шеи до ягодиц. – Сейчас везде проблемы.

– Эт точно…

– Ну и как? Вижу, ты не в восторге.

– М-м… Да, восторгаться особенно нечем. Понимаешь, сегодня впервые, кажется, так всерьез поразилась людям… в отрицательном плане… их отношению к этому вопросу, ну, к проституции. Я вот пригласила семь человек гостей, и из них двое категорически за легализацию и, значит, за нее в целом, как таковую. Они – не против нее! Еще трое – милиционер, учительница, борец с абортами – против, но они люди такие, недалекие. Двух мальчишек-киношников я не считаю. А эти, которые «за», врач и доцентша, умные люди, интеллигентные, такие и формируют общественное мнение. И они так спокойно, уверенно, убежденно так: нужно узаконить, в этом нет ничего ужасного, нужно придать цивилизованные формы… – Марина разволновалась, села на постели. – Я возьму сигарету?

– Возьми, – пожал плечами Борис, несколько раздосадованный, что разбередил, оказывается, свежую и болезненную ранку; попытался отвлечь Марину: – Что, мурлысь, пойдем попробуем «Шардоне»?

– Пойдем, любимый… Да. – Но она не поднялась, вместо этого продолжила говорить сквозь нервные, мелкие затяжки: – А зрители, их звонки!.. Ты бы послушал только! Ни одного звонка, чтобы твердо сказали: это позор, бесчеловечность, это недопустимо… Большинство же за то, чтоб была, и открытым текстом, понимаешь?! Особенно одна тетка, пожилая уже… У нее дочь – проститутка, сама не работает, не может работу найти, еще кто-то в семье. И она с такой, знаешь, даже радостью, с вызовом: дочь нас кормит, а что такого, если государству на нас плевать. Вот, мол, вам – родную дочь на панель пришлось выпустить…

– М-да. – Борис затушил в хрустальной пепельнице окурок, покряхтывая, поднялся. – Ясно, ясно… – Стал одеваться. – Успокойся, мурлыска моя, что же поделаешь, таковы сейчас люди.

– Но надо же как-то… Куда мы так скатимся? Что со страной будет, с обществом?

– Это общая проблема, везде она. В каком государстве нет проституции?.. Кстати, забавный случай вспомнил! – И, присев на деревянное раздвижное креслице возле туалетного столика, Борис стал рассказывать: – Лет десять назад уже это случилось. Один мой знакомый поехал в Париж. В командировку, и первый раз сам по себе, без сопровождающего, без наблюдения. И решил попробовать… Кхм, ну, как говорится, за деньги. Интересно же, советский человек, а тут свобода, тем паче – Париж… В общем, нашел пляс Пигаль, взял девицу на час, купил вина, устриц; она его в комнату привела. Сидят, выпивают, он французский немного знает, болтают. Не торопится – хорошо. Ей тоже, судя по всему, приятно. И, хе-хе, ровно через час она его выставляет: всё, время вышло, хочешь дальше – плати. А он только стал созревать для… гм… для этого самого. В итоге пришлось доплачивать.

Марина пристально посмотрела на Бориса, спросила тихо, с боязнью:

– А у тебя с ними ничего не было?

Он улыбнулся, потрепал ее по голове:

– Я предпочитаю честных женщин, мурлысь!.. Что, надо продегустировать «Шардоне», а то уже времечко…

– Да-да, конечно.

Борис ушел в комнату. Марина накинула халат, подняла с пола презерватив. Растянутый, с густой белесой жидкостью внутри, он был мягкий и приятный на ощупь. Пока несла в туалет, потирала тоненькую резину подушечками пальцев. Несла осторожно, как будто что-то хрупкое, слабенькое, живое.

– Слушай, а где у нас штопор? – спросил Борис из комнаты.

– Кажется, на столе и лежит, – с неожиданным раздражением отозвалась она, бросила презерватив в унитаз, спустила воду.

Снова они друг напротив друга. По глоточку пьют вино, ласкаются взглядами. Но, видимо, что-то в лице Марины не так, потому что Борис попросил:

– Пожалуйста, успокойся, родная. Главное, что мы счастливы. Так?