КГБ в смокинге. Книга 2 - Мальцева Валентина. Страница 56

Витяня выразительно повел плечом и закурил очередную сигарету.

— Перестань дымить! — крикнула я, чувствуя, как резонирует у меня в ушах собственный голос. — И так тошнит!

— Перебьешься! — гаркнул Мишин и выпустил густую струю дыма. — Ты лучше сними этот долбаный парик и хомут. А то у тебя такой вид, словно ты уже того…

Не знаю, был ли этот совет психологическим маневром с целью отвлечь меня от происходящего, или дурацкий облик стареющей и вдобавок затылочно травмированной дамы на самом деле действовал Витяне на нервы, но предпринятые мной усилия по демаскировке в какой-то степени стерли остроту тех страшных минут, когда вертолет то падал отвесно, как тяжелый, гудящий камень, то резко взмывал вверх, отчего все мои внутренности в едином порыве стремились провалиться в тартарары…

Шея под корсетом, как я успела выяснить на ощупь, покрылась мелкими противными пупырышками, а волосы под париком были спрессованными и сухими, как невостребованный стог прошлогоднего сена. Попытавшись расчесать их, я не сразу поняла бесперспективность этой затеи: проще было соскрести с себя скальп.

В этот момент где-то сбоку один за другим раздались три хлопка. С таким звуком обычно лопаются из-за перепадов напряжения стосвечовые лампочки.

— Что это, Витяня? — заорала я, чувствуя, как моментально ослабли и мелко задрожали ноги. Хлопоты, связанные с внешним видом, почему-то показались мне совершенно излишними.

— Салют в нашу честь, подруга, — ответил Витяня, присев на корточки и вглядываясь в иллюминатор. — Только почему-то не из бутылок с шампанским…

— Они что, СТРЕЛЯЮТ в нас?!

— А что они, по-твоему, должны делать? Чепчики подбрасывать?

— Попали?

— Ты почувствуешь, когда попадут, — отмахнулся он, продолжая изучать что-то в иллюминаторе. — Или не почувствуешь. Что, кстати, даже лучше…

— На что ты намекаешь?

— А ты, Мальцева, деградировала, пока мы были в разлуке…

Я даже не огрызнулась, бдительно прислушиваясь к реву винтокрылой машины. Лишенная зрительной информации (смотреть в иллюминатор мне было страшно), я пыталась определить на слух. Как мне показалось, хлопков больше не было. Или был еще один, но на значительном удалении от нас. Первым Добрым знаком стало исчезновение пронзительного свиста. Постепенно винт стал вращаться в прежнем режиме, да и вертолет как-то выровнялся и перестал проваливаться в бездну.

Пилот снова обернулся к нам. Его длинные светлые волосы слиплись на лбу каким-то причудливым узором, словно искусный мастер только что сделал ему укладку.

— Садимся! — крикнул он по-английски. — Приготовьтесь!

— Какие-то проблемы? — улыбаясь, поинтересовался Мишин, и я чисто автоматически обратила внимание на потрясающее хладнокровие моего одноклассника.

— В прошедшем времени, — тоже улыбнулся пилот и вдруг подмигнул мне: — Но поторопитесь. У вас пара минут, не больше!..

За стеклами иллюминаторов по-прежнему стояла ночная мгла, но когда Витяня, послушно отзываясь на вспышку красной лампочки, с грохотом отодвинул в сторону дюралевую дверцу, снизу нас обдало терпкой свежестью морозного утра.

— Быстрей! — крикнул Витяня и исчез в проеме двери.

Я подошла к черному, распахнутому зеву ночи и увидела, что вертолет завис над землей примерно в двух метрах. Внизу уже стоял Мишин и протягивал мне руки. Времени на раздумья не было, и, прижав к груди сумку, я с закрытыми глазами прыгнула вниз, попав через долю секунды в железные руки Витяни.

По-моему, я еще находилась в своем коротком полете, когда вертолет, разбойничьи свистнув огромным, чуть обвисшим, как казачьи усы, винтом, рванулся ввысь и исчез в низких, подернутых беловатым флером облаках.

Не тратя времени на разговоры, Витяня схватил меня за руку и потащил вперед. Я покорно, ни о чем не думая, следовала за ним. После бурного эмоционального всплеска, пережитого в минуты обстрела, мною овладела полнейшая апатия. В таком состоянии, как говорила моя приятельница, меня запросто можно было размазывать черенком ложки по стене. Впрочем, по мере все более крутого закручивания драматургии моих мытарств я стала привыкать к этим резко континентальным сменам настроения. Меня уже не пугали адреналиновые протуберанцы, то загонявшие душу в угол животного страха, то подбрасывавшие ее под облака безумного ликования, то опускавшие на дно полнейшего безразличия. Как я догадывалась, мой организм, даже не согласовав данный вопрос с разумом, избрал собственный, автономный путь психической саморегуляции и именно таким образом спасал меня от переизбытка эмоций, от сверхнагрузок, от экстренной госпитализации в многопрофильном психдиспансере…

Я пыталась оглядеться, чтобы сообразить, где же мы находимся, однако вокруг было темно и безлунно. Единственное, в чем я была уверена по недавнему опыту, — это не лес. Но и не горы: земля под ногами была мягкой и даже рыхлой. Снега почти не было — так, мелкие грязноватые пятна, ненавязчивое извещение о том, что от места, где еще вчера бушевала белая метель, мы удалились на весьма приличное расстояние. А может, все это мне просто казалось, и я находилась все там же, неподалеку от Лодзи, в лесу, куда вернул нас ревун-вертолет, так и не сумевший прорваться сквозь пограничные заслоны…

Тишина вокруг стояла жуткая. То есть — ни звука, ни шороха, точно в подземном гроте с природной звукоизоляцией.

Неожиданно метрах в ста что-то резко блеснуло и погасло. Видимо, это мне не померещилось, поскольку в ту же секунду Витяня резко ускорил шаг. Чтобы поспеть за ним, я была вынуждена бежать, думая с внезапной тоской, что после этих бесконечных кроссов по пересеченным местностям необъятного лагеря социализма даже самая искусная педикюрша не сможет восстановить первоначальную форму моих ступней.

Тут Витяня резко остановился и… Нет, я не ошибалась: мой бывший одноклассник принюхивался. Как охотничий пес, выбирающий единственно верный путь к дичи. Понимая всю неуместность вопросов, я молча хватала воздух открытым ртом, мысленно уже нарисовав для себя огромный бокал с шипучей минеральной водой.

Принюхивался Витяня долго, минут пять. Все это время я буквально боялась шелохнуться, чувствуя всеми трясущимися поджилками, что подполковник КГБ Виктор Мишин, он же несостоявшаяся звезда советского балета, он же профессиональный шпион и убийца, не станет попусту терять драгоценное время. Моя вера в его инстинкты была сродни отношению ворошиловских стрелков к заветам товарища Сталина. Другими словами, я ни на секунду не сомневалась в компетентности этого матерого, вышколенного двуногого зверя во всем, что касалось нюансов выживания. Если бы в тот момент Мишин, ради того же выживания, приказал мне сжевать собственные колготки, я сделала бы это не задумываясь и ни о чем не спрашивая, что в нормальных условиях мне вообще-то не присуще.

По тому, как его пальцы больно стиснули мою ладонь, я поняла, что Мишин наконец определился. Увлекая меня за собой, он резко повернул влево и решительно зашагал к какой-то определенной, известной только ему цели.

В этот момент стало светать. Светать особенно, по-зимнему, когда первые проблески наступающего утра ощущаются поначалу как легкое, почти невидимое дыхание ночи. И в этом зыбком, дрожащем свете я увидела то, чего увидеть не ожидала никак, — отрезок черной неширокой ленты шоссе между крыльями бурых крестьянских полей, а у обочины — темно-вишневый «мерседес» с мигающими подфарниками. Так рождаются видения. Ибо миражная эта машина из совершенно иной жизни смотрелась в заурядной сельской местности как бриллиантовая диадема на лбу горничной из гостиницы «Золотой колос», что на ВДНХ.

Приблизившись к машине метров на тридцать, я услышала, что мотор «мерседеса» включен. Правда, работал он очень тихо, почти неслышно, даже не работал, а по-кошачьи сыто мурлыкал. Как зачарованная, я остановилась, не в силах оторвать взгляд от этого роскошного темно-вишневого призрака. Витяня же, абсолютно ничем не удивленный, бросил коротко: «Погоди!», выхватил из внутреннего кармана полупальто пистолет, передернул затвор и крадучись направился к «мерседесу». Убедившись, видимо, что там все в порядке, он махнул мне рукой и сам, не дожидаясь меня, сел в машину.