Сэр Евгений [СИ] - Тюрин Виктор Иванович. Страница 30

- Мой телохранитель. Джеффри. И еще один солдат. Хью.

- Джеффри я знал еще молодым парнем. Думаю, узнаю и сейчас.

Он позвонил в большой серебряный колокольчик. Дверь отворилась, и на пороге показался молодой послушник. В этот момент мне показалось, что за его спиной что-то мелькнуло. То ли смазанный силуэт, то ли тень. Правда, в следующую секунду я уже считал, что мне это просто почудилось.

- Приведи ко мне Джефрри, телохранителя этого господина! А другой солдат, пусть пока подождет за воротами. Ступай!

После взаимных узнаваний разговор как-то незаметно переключился на тему войны с перечислением имен врагов и друзей, дат, мест сражений. Первые пять минут я прислушивался к беседе, а затем откровенно заскучал. Спустя минут пятнадцать, аббат, наконец, вспомнил о своих обязанностях хозяина и взялся за свой колокольчик, а еще через полчаса отец - госпиталий, в чьи обязанности входило устройство гостей аббатства, расселил нас. Мне предоставили две комнаты из ряда покоев, предназначенных для именитых гостей аббатства, а Хью и Джеффри поселили в большой комнате, предназначенной для паломников и путников из простолюдинов. Только я закончил осматривать свои покои, как мне принесли обед, причем настолько скромный, что я возмущенно подумал: - Мало того, что аббат с загибами, так еще и кормят, словно милостыню подают. Да через неделю с такой едой у меня живот к позвоночнику прилипнет!'.

Это недовольство вызвала миска каши с парой сухарей и стаканом слабого, разведенного водой, вина. Пока ел, попробовал понять странное поведение аббата, но потом все же пришел к выводу: - Ты же его совсем не знаешь! Может он такой по жизни. Нервный и подозрительный'.

После знакомства с хозяйством монастыря, мне дали отдохнуть пару часов. Только я успел положить голову на подушку, как мгновенно заснул. Сначала раздался гулкий удар колокола, разбудивший меня, я еще собирался понежиться в кровати, но и тут мне не дали отлежаться - раздался стук в дверь. Чертыхнувшись, я встал с кровати и открыл дверь. Это оказался юноша - послушник, которому было поручено отвести меня в храм на молитву. Отстояв около часа на коленях, я, с несказанным облегчением, был отпущен. Погулял по двору, пообщался с монахами, после чего наступило время ужина. Его отличие от обеда заключалось в том, что на этот раз каша была приправлена медом, а вместо сухарей лежал большой ломоть хлеба. Хлеб оказался единственно вкусной вещью, из того, что я съел сегодня за день. Пышный, ноздреватый, мягкий. После такого несытного ужина аппетит у меня разыгрался еще больше, но мысли о еде перебил пришедший за мной монах, который отвел меня в скрипторий - монастырскую библиотеку. После часового рассказа об истории создания монастыря и святынях, хранившихся в его стенах, я снова был отправлен на молитву. С каждым часом мое пребывание в аббатстве нравилось мне все меньше и меньше. Вышел во двор и не поверил своим глазам. Еще только начало вечереть, а монахи уже гуськом тянулись в спальное помещение.

'Блин! Словно курицы спать ложатся! Впрочем,… монах же мне сказал, что у них первая утренняя молитва в четыре утра! Офигеть можно! Хорошо хоть здесь без меня обойдутся! Зато на утренней мессе, в полвосьмого, я должен быть в церкви! И так каждый день! Да здесь хуже, чем в армии!'.

Я недовольно покрутил головой. Некоторое время бродил по двору, ловя на себе время от времени недовольные взгляды привратника. Остановился в раздумье: чем бы заняться? Над головой висели звезды. Ветерок принес из-за каменной монастырской стены пряный аромат лугов и леса. Спать не хотелось - днем выспался, зато хотелось есть.

'Может наведаться на кухню? Хлеба взять или… - не успел додумать эту мысль, как от здания отделилась темная фигура и направилась ко мне. Я заметил ее в темноте, когда та прошла под одним из двух факелов, торчащих над аркой входной двери жилого строения аббатства. Рука, самопроизвольно потянувшаяся к кинжалу, висящему у пояса, тут же опустилась, когда я узнал молодого послушника, очевидно, бывшего вроде слуги при аббате.

- Господин аббат, просит вас зайти к нему.

- Сейчас?!

- Да, господин. Если вы, конечно, ничем не заняты. Он сейчас находиться в своем кабинете.

'Чего ему еще надо? Вроде же все обговорили. И по деньгам для нашего содержания вроде сошлись. Может быть, о моем отце поговорить хочет? Воспоминания и тому подобное. А толку говорить! Ведь он знает о моей потере памяти! Хотя,… может быть, он решил мне еще один допрос устроить?!'.

В памяти тут же всплыло странное поведение аббата при нашей встрече. Есть какая-то связь или он просто хочет поговорить с новым человеком? В любом случае, надо было идти, хотя бы для того, чтобы поддержать хорошие с ним отношения. Ведь насколько я уяснил из предыдущего с ним разговора: на спасение моей новой души от происков дьявола и возвращение памяти уйдет не менее месяца. К тому же других вариантов скоротать вечер у меня просто не было.

Войдя, я не сразу увидел хозяина кабинета, так как на этот раз, он сидел не за столом, а в массивном кресле у камина, где ворошил уголья кочергой. Напротив него стояло пустое кресло.

- Добрый вечер, Томас, - сказал аббат, не поворачивая ко мне головы. - Проходи. Восстановил силы после долгой дороги?

Я ответил не сразу, так как сначала мне надо было проглотить слюну, в одно мгновение скопившуюся во рту. Дело в том, что на каминной полке стоял кувшин, а рядом с ним было блюдо, на котором лежало несколько кусков копченого мяса и ломтей того самого вкусного хлеба.

- Э - э… Добрый вечер, господин аббат! Да. Со мной все в порядке.

- Рад за тебя, но не буду испытывать твое терпение. Бери и ешь! Но перед тем как вонзишь зубы в мясо, будь так добр, налей мне стакан вина.

Минут десять в кабинете стояла тишина, пока я ел. Все это время аббат делил свое внимание между камином и мною, глядя, как я уписываю за обе щеки мясо и хлеб. Наконец, почувствовав приятную сытость, я налил себе стакан вина и сел в кресло напротив хозяина кабинета. Некоторое время мы молчали, пока, наконец, аббат не прервал затянувшееся молчание.

Уже через пару дней, я не находил ничего странного ни в самом аббате, ни в наших с ним вечерних беседах. Тот оказался умным, образованным, не лишенным юмора, человеком, знавшим много интересного и поучительного для меня. Темы для разговора он находил самые разные. История, политика, религия, войны, жизнь простого народа - все это давало мне отправные точки для собственных размышлений. От него я узнал об истоках политического и военного противостоянии Англии и Франции, о нравах королевских дворов Европы, так и о жизни самих придворных. Немало узнал о правилах рыцарских турниров, о геральдике, рыцарстве как классе со своими особенностями и привилегиями. Тактика и стратегия, осада и оборона, военные хитрости и засады. В военном деле он тоже оказался докой, а вот с жизнью простого народа был знаком довольно приблизительно: сказывалась дворянская кровь, но даже из его отрывочных знаний я почерпнул немало любопытного для себя. Многие факты из его рассказов мне казались смешными или интересными, а другие же выглядели дикими и страшными. Взять, хотя бы, обычное городское кладбище. Мало того, что оно располагалось, чуть ли не в центре каждого города, к тому играло двоякую роль: как место успокоения усопших, так место свиданий и развлечений, а еще для деловых встреч. Проститутки бродили здесь в поисках богатых клиентов, а влюбленные целовались и объяснялись в любви. Никого при этом не смущал смрадный запах, исходящий из открытых братских могил, которые не зарывали потому, что было невыгодно, так как трупы привозили сюда почти без перерыва. Места не хватало и поэтому приходилось отрывать уже старые захоронения, сваливая груды костей в кучу.

Немало я так же узнал о жизни монахов. Об их распорядке дня, жизни и труде. Впрочем, не столько в теории, сколько на практике. Узнал, что у монахов в монастырях и аббатствах проходят по утрам, своего рода 'производственные', совещания в помещении, под названием 'зал капитула'. Здесь заслушивались отчеты не только монахов, возглавляющих основные направления жизнедеятельности монастыря, но и самого аббата, а при необходимости проводились разбирательства и суды над провинившимися членами обители. Именно тогда я узнал о другом понятии слова 'дисциплина'. Здесь речь уже шла о кнуте из веревок, к битью которым приговаривали монаха, виновного в нарушении устава аббатства или монастыря. В самом начале эта самая 'дисциплина', использовалась добровольно для умерщвления плоти, а уже потом превратилось в средство наказания.