Смерть и танцующий лакей - Марш Найо. Страница 8

— Она моя троюродная сестра, — примирительно пробормотал Джонатан. — И все мы к ней очень привязаны.

— О да. — Николас продолжал обращаться только к Клорис. — Небесное создание. Я просто обожаю ее.

Клорис начала о чем-то говорить с Уильямом. Глядя на старшего брата, Мандрэг подумал, что если кто-нибудь из семьи Комплайнов и стремился заключить мир, то это был вовсе не Уильям, и решил, что Уильям не такой уж рассеянно-дружелюбный, как могло показаться. Между тем разговор, направляемый Джонатаном с помощью Мандрэга в роли подручного, шел весьма оживленно. Но во всем, что говорилось, чувствовалась глубоко затаенная враждебность. Когда неизбежно заговорили о войне, Уильям с обманчивым простодушием рассказал, какие забавные проклятия он слышал от одного солдата в дозоре в адрес тех, кто получил теплые местечки в тылу. Миссис Комплайн тут же объявила Джонатану, как Николас загружен работой и как мало у него остается времени для сна. Сам Николас поведал, какие усилия он прилагает, чтобы получить перевод в действующую армию. Он был даже у одной очень важной особы. Но, видимо, попал в злосчастную минуту.

— Господин был настолько желчен, — рассказывал Николас, бросая выразительный взгляд на Клорис, — что я решил, что ему кто-то перебежал дорогу в сердечных делах.

— Тем не менее, — откликнулась Клорис, — у него не было ни малейшего основания держать себя так с незнакомыми людьми.

Николас отвесил ей еле заметный поклон. Джонатан начал длинный рассказ о своей работе председателя местного комитета по эвакуации и вел его с таким остроумием, что, казалось, с каждой фразой настороженность слушателей ослабевала. Мандрэг, который был также не лишен своеобразного чувства юмора, рассказал о том, как некий, представьте, хорист, неожиданно для себя стал участником ультрасовременной пьесы. Подали чай, во время которого перестали болтать о смешных случаях.

«Господи, — думал Мандрэг, — только бы ему это удалось, и все сошло гладко». Он поймал взгляд Джонатана и заметил в нем торжествующий блеск.

После чая хозяин предложил немного прогуляться, и Мандрэг, зная, какое отвращение Джонатан, подобно ему самому, питает ко всякого рода моционам, хмыкнул про себя. Просто Джонатан не хотел рисковать и устраивать в гостиной еще одну неприятную встречу. Если повезет, гости приедут, пока все будут на прогулке, и увидятся уже в более благоприятной обстановке, когда будут подавать шерри и коктейли.

Все собрались в холле, когда вошел Джонатан в серо-зеленом тирольском плаще. Выглядел он в нем довольно чудно, но Клорис Уинн, которая, по-видимому, решила, что ей нравится хозяин дома, сказала несколько любезностей по поводу его одежды. Мандрэг, который решил, что ему нравится Клорис, присоединился к ней. В последнюю минуту Джонатан вдруг вспомнил про какой-то важный телефонный разговор и попросил Мандрэга заняться гостями. Свой плащ он накинул на плечи Николасу. Плащ свисал тяжелыми складками и делал его фигуру загадочно-романтичной.

— Великолепно, Ник, — сказал Джонатан, и Мандрэг заметил, что и миссис Комплайн, и Клорис были того же мнения. Плащ подчеркивал особую лихость, которая, казалось, была отличительной чертой Николаса. Все вышли из дома в холодные сумерки угасающего дня.

— Но ты должна понять, — сказал по-немецки доктор Харт, — что для меня это просто невыносимо.

— Ты смешон, — ответила ему по-английски мадам Лисс. — И пожалуйста, Фрэнсис, не говори по-немецки. Пора оставить эту привычку.

— А почему бы мне и не говорить по-немецки? Всем известно, что по происхождению я австриец, что я получил британское гражданство только потому, что ненавижу этот мерзкий нацистский режим и что мы, подчеркиваю, мы, британцы, воюем с ними.

— Ну, все равно, сейчас немецкий язык недолюбливают.

— Ладно, могу и по-английски. И на самом понятном английском языке я говорю, что, если ты будешь продолжать свой роман с капитаном Николасом Комплайном, я приму самые решительные меры, чтобы…

— Чтобы что? Кстати, мы едем слишком быстро.

— Чтобы положить этому конец.

— И как же ты это сделаешь? — спросила мадам Лисс, с видом тайного удовольствия кутаясь в меха.

— На следующей неделе я увезу тебя в Лондон.

— С какой целью? Вот уже Уинтон. Прошу тебя ехать немного медленней.

— Вернувшись оттуда, — сказал доктор Харт, сбавляя скорость, — мы объявим о нашей женитьбе. Скажем, что все произошло без шума в Лондоне.

— Ты что, с ума сошел? Мы уже тысячу раз обсуждали. Ты прекрасно знаешь, как это повредит твоей практике. Ко мне является женщина с жуткими морщинами. Я вижу, что ничем не могу ей помочь, более того, даже не могу притвориться, что могу ей помочь. Я советую ей сделать пластическую операцию. Она спрашивает, не знаю ли я какого-нибудь хирурга. Я называю два-три имени, среди которых твое. Я рассказываю, какие успешные операции ты делал здесь, в Большом Чиппинге, в то время как другие врачи — или в Лондоне, или за границей. Она обращается к тебе. Но как я могу сказать клиентке с таким же независимо-уверенным видом: «Конечно, конечно, обратитесь к моему мужу. Он прекрасный хирург»? Ну а ты, мой друг, ты, который во всеуслышание везде заявлял о полной бесполезности массажа, о том, что косметические салоны обирают бедных глупых женщин, о том, что все кремы и лосьоны — полная чепуха, как ты себя будешь чувствовать в роли мужа косметички Элизы Лисс, владелицы салона красоты «Студия Лисс»? Вот уж тут благородная леди Херси Эмблингтон найдет что сказать, и, будь уверен, не в нашу пользу.

— Хорошо, в таком случае оставь свою работу.

— А вместе с ней половину моего, вернее, нашего дохода. А кроме всего прочего, мне нравится моя работа. Мне доставляют удовольствие победы, одержанные в стычках с леди Херси. «Студия Лисс» растет и разветвляется, и я хочу оставаться во главе дела.

Дорога пошла вверх из долины Пен-Куко к плоскогорью Ненастий, и доктор Харт прибавил скорость.

— Видишь там, за деревьями, крышу большого дома? — неожиданно спросил он.

— Да, это же Пен-Куко. Там сейчас никто не живет. А что?

— А ты знаешь, почему дом пуст? Я тебе напомню. Два года назад жившая там старая дева свихнулась и совершила убийство, и после суда родные так и не вернулись в эти места.

Мадам Лисс взглянула на своего спутника: резко очерченный профиль, тяжелый подбородок, светло-серые глаза, характерная бледность лица, присущая некоторым здоровым людям.

— Ну и что, — пробормотала она, — что из этого?

— Ты, конечно, слышала об этом несчастье. Говорили, что она убила свою соперницу. Обеим было где-то от сорока пяти до пятидесяти пяти. Возраст опасный и для мужчин, и для женщин. Мне пятьдесят два.

— Ну и какой вывод я должна сделать? — безмятежно спросила мадам Лисс.

— Ты должна сделать вывод, — ответил доктор Харт, — что в определенном возрасте люди могут решиться на крайние меры, если чувствуют, что могут лишиться, как бы это сказать, предмета своей привязанности.

— Фрэнсис, дорогой, это грандиозно. Я должна ждать, что ты нападешь из засады на Николаса Комплайна? А какое ты выберешь оружие? Кстати, его шпага при нем? Боюсь, она не очень острая, но ведь можно надеяться, что он все-таки сумеет защитить себя.

— У тебя с ним роман?

— Если я скажу «нет», ты не поверишь, если я скажу «да», ты впадешь в неистовство.

— Тем не менее, — спокойно сказал доктор Харт, — я хотел бы знать.

— Николас приглашен в Хайфолд. У тебя будет возможность посмотреть и решить самому.

Последовало долгое молчание. Дорога сделала крутой поворот и вышла на плоскогорье. Какое-то время они ехали вдоль покрытых снегом холмов. Справа был виден застывший от холода лес, окружавший имение Пен-Куко, оцепеневшие дороги, медленно поднимавшиеся столбы дыма, а еще дальше, где-то в темноте, скрывался город Большой Чиппинг. Слева припушенные снегом холмы плавно переходили в долину, называвшуюся, по аналогии с плоскогорьем, долиной Ненастий. Тучи, как мрачный покров, закрывали все небо от края до края, и разбросанные там и сям коттеджи, построенные из светлого местного камня, казались почти черными, в то время как крыши неподвижно светились отраженным светом. Одинокая пушинка снега села на ветровое стекло и соскользнула вниз.