У каждого своя война - Тюрин Виктор Иванович. Страница 60
Пока подручные связывали руки за спиной осужденному на казнь лучнику, сам палач забрался на козлы и проверил, насколько крепко привязана веревка и хорошо ли затягивается петля. По его свирепому лицу и уверенным движениям было видно, что ему нравиться такая работа. Закончив приготовления, он сделал рукой приглашающий жест и сказал: – Давайте его сюда, парни!
Подручные помогли подняться смертнику на импровизированный эшафот, где палач накинул ему петлю на шею. Я тронул поводья, заставив сделать лошадь несколько шагов, остановив ее в десятке ярдов от места казни. Взглянул в лицо осужденному. Его взгляд, как и весь его вид, был жалким и помятым. На какую-то секунду в его глазах вспыхнула искорка надежды, но сразу погасла под моим жестким и непреклонным взглядом. Глядя прямо смертнику в глаза, я сказал:
– Ричард Дженкин, ты приговариваешься к смерти за то, что дважды нарушил приказ! Сначала своего командира, Уильяма Кеннета, затем мой личный приказ! – я оглядел собравшихся солдат. – Так будет с каждым, кто оспорит или ослушается моих приказов!
Я сделал паузу, но ответом стала полная тишина, и тогда я продолжил: – Твое последнее слово, Дженкин!
– Я… не знаю. Я не хотел! Оно само так получилось! Я молю… Пощады… – тут его голос прервался. – Господин! Милостью Божьей заклинаю!
Я отрицательно качнул головой и лучник замолчал. Некоторое время смотрел пустым взглядом в пространство, затем стал лихорадочно оглядываться по сторонам и, наконец, истерически закричал: – Где священник?!! Мне положен священник!! Я хочу исповедоваться!!
Я предугадал это желание и поэтому еще раньше послал несколько конных солдат в ближайшую деревню, чтобы узнать, где здесь ближе всего находится церковь. Поэтому не спели прозвучать его просьба, как из расступившихся рядов солдат вышел священник. Около двадцати минут англичане в благоговейном молчании слушали исповедь своего бывшего собрата по оружию. В конце процедуры священник дал поцеловать крест осужденному лучнику, а затем отошел от эшафота и встал на колени. В наступившей тишине было слышно, как он в полголоса молится. Палач подтянул петлю на шее осужденного, после чего спрыгнул на землю. Сделал знак своим подручным, которые уже были готовы выбить козлы из ног приговоренного, после чего посмотрел на меня. Я кивнул. Как только выбитая из-под ног осужденного колода отлетела в сторону, лучник рухнул вниз, затем веревка резко натянулась, и тело смертника как-то странно дернулось, потом подпрыгнуло и закачалось, как маятник из стороны в сторону. Я бросил внимательный взгляд на тело повешенного. Судя по положению головы и оттянутым вниз носкам, висевший в петле лучник был, без сомнения, мертв. Подозвал Кеннета и священника, которым вручил по серебряной монете, после чего сказал:
– Похороните Дженкина как положено! Уильям, выделишь людей! Идите! Затем найдя глазами Дика, скомандовал: – Пленных, сюда!
Когда пленных наемников выстроили передо мной в несколько рядов, я спросил их:
– Офицеры среди вас есть?!
Ответом мне стало молчание. Выждал минуту, а потом сказал: – Вы что же ублюдки думаете, здесь только одно дерево с крепкими ветвями?! Или у нашего палача не найдется в запасе веревок?! Второй раз спрашивать не буду! Если прямо сейчас…
Не успел я договорить, как два человека вышли из толпы сами, а третьего вытолкали сами разбойники. Вылетев от мощного удара в спину, он рухнул прямо под ноги моего коня.
– Граво среди вас есть?
– Я – Граво.
Один из вышедших разбойников, мощного сложения человек с длинными мускулистыми руками, сделал два шага вперед. Он двигался, по-медвежьи косолапя, и был такой же большой, как этот зверь. Со свирепым взглядом, главарь бандитов даже сейчас выглядел, несмотря на свой растерзанный вид, настоящим мужчиной.
– Как же это тебя, такого матерого зверя, взяли? – полюбопытствовал я.
– Я сражался и убил двух твоих солдат, прежде чем кто-то обрушил меч на мой шлем. Похоже, он был из той подлой породы, которая, которая вместо того, чтобы скрестить клинки, глядя друг другу в глаза, предпочитает бить в спину. Впрочем, какие солдаты – такой и командир! Только и умеете, что бить исподтишка! Не хочешь померяться со мной силами?!
– Браво, Граво! Ищешь легкой смерти?! Сразу говорю: если твои солдаты могут на нее рассчитывать, то ты – нет!
Толпа пленных после моих слов заволновалась, загудела. Я молчал, выдерживая паузу, в ожидании ответа главаря. Напряжение начало расти. Некоторое время тот крепился, но потом не выдержал:
– За что мне такая немилость?!
– А может ты еще, и жить хочешь?!
– Даже зверь всякий жить хочет, что про меня-то говорить? Похоже, тебе что-то от меня нужно, иначе к чему ты этот разговор завел. Говори!
– Мне нужно, чтобы ты со своими трусливыми ублюдками, – ответил я, – выманил Джерико из города.
– За это ты мне подаришь жизнь. Да?!
– Да!
– А моим людям?!
– И твоим людям!
– Согласен!
Спектакль был разыгран так великолепно, что Джерико до самой последней секунды не догадывался, что происходит под стенами города. Сначала на его глазах, так же как и на глазах нескольких сотен горожан, наблюдавших с городских стен, был разыгран бой, где войска графа схватились с отрядом Граво, который на девять десятых состоял из переодетых англичан. Красные следы на одежде, предсмертные крики и мнимые мертвые, лежащие на траве, прекрасно дополнили картину боя, превратив ее в шедевр театрального искусства.
Когда конница и швейцарцы начали теснить людей Граво к лесу, Джерико решил, что момент для удара в спину настал. Ворота города, быстро распахнувшись, выпустили стремительно рванувшийся вперед конный отряд во главе с Джерико. Всадники неслись вперед, одновременно развертываясь в ширину. Стремительно сокращая расстояние, тяжеловооруженная конница готовилась сокрушить, судя по всему, растерявшихся и суматошно пытавшихся перестроить свои боевые порядки швейцарцев, которые, казалось, только сейчас увидели приближающегося врага. Видя смятение в рядах врага, из глоток наемников вырвался радостный рев, который подхватило высыпавшее из городских ворот беспорядочной толпой городское ополчение.
Войска графа Анжело ди Фаретти при виде нового врага начали лихорадочно строить оборону, чтобы выдержать новый удар. Хотя мой план успешно реализовывался, но латная конница могла сама по себе наделать нам хлопот. Сейчас все зависело от швейцарцев, но их было слишком мало чтобы представлять серьезную преграду. Альпийские горцы выстроились в пять рядов, между которыми я поставил лучников, хотя лейтенант швейцарцев сильно был этим не доволен. Наш спор прекратил граф, который неожиданно для меня встал на мою сторону. Мне даже не так сильно досталось за мою самодеятельность по разгрому отряда Граво. Конечно, если бы дело закончилось поражением, то вся вина была бы возложена на меня, а так как победителем стал я, то… В подобных случаях говорится: победителей не судят! После всего происшедшего, я представил графу свой новый план, который был рассмотрен и сразу, что весьма удивительно, одобрен.
Как только стали видны черты лиц и раскрытые в крике рты конников Джерико, я опустил забрало, поправил щит и удобней взял копье. Я находился в первом ряду своих латников. По обеим сторонам от меня сидели в седлах мои неизменные телохранители.
Половина моих солдат все еще продолжали делать вид, что сражаются с легкой кавалерией графа, но меня это уже не касалось, так как я со своими людьми должен был помочь швейцарцам выстоять. Уже потом когда люди Джерико основательно завязнут в порядках швейцарцев, придет время всех остальных вступить в сражение.
Я не сомневался, что как только латники Джерико приблизятся, их должны будут смутить некоторые моменты потешного боя, но я исходил из того, что в такие моменты воин, охваченный горячкой боя и готовый схватиться с врагом, не сразу поймет, в чем дело.
«Даже если у наемников и появились подобные сомнения, то они явно запоздали, – так я прокомментировал начавшуюся стрельбу английских лучников.