Желудь (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич. Страница 25
— Даже если ты прав, — задумчиво произнес Вернидуб, — даже если мы можем отбиться с твоими придумками, то соль мы откуда брать будем? А иное? Они же пресекут всякий торг с нами.
— Ежели идти вверх по Великой реке, то можно найти путь с волоком в другую большую реку, что впадает в море на севере. Там тоже есть соль. Торг вести сложнее. Но ежели менять железо на соль — сдюжим.
— Нам и самим то железо надобно.
— Когда я найду помощников, то оно будет. Это не так сложно.
— На то немало сил требует. Каждый нож тяжелым потом обойдется.
— Есть у меня кое-какие мысли, как это все улучить и ускорить. — ровно сказал Неждан.
— Вспомнилось?
— Именно так. Видимо, кто-то подсказывает… нашептывает. Я ведь те монеты медные взял не просто так.
— Я заметил. — кивнул Вернидуб. — Мы все удивились твоему интересу. Для чего они тебе?
— Чтобы добыть немного грома из дуба[2] и с его помощью сделать липкое железо, которое другое к себе притягивает. С его помощью можно будет руду обожженную очищать, отбрасывая песок и прочее. Она богаче с того станет. Что позволит очень сильно уменьшить трату угля на плавке. Да и с переработкой криц я кое-что придумал. Нужно только белую глину найти…
Произнес Неждан и замолчал, сосредоточившись на строгании. Его же собеседнику нужно было услышанное осмыслить, поэтому он тоже взял некоторую паузу.
Так-то с магнитом парень был не уверен. Просто где-то попадалась статья, описывающая такой способ добычи электроэнергии. Вот он и решил попробовать. Картофеля-то и лимона под рукой не наблюдалось.
Долго сидели в тишине.
Вернидуб косился на парня и думал.
— А это что ты задумал? — наконец, спросил седой, кивнув на деревяшку. — Ты ведь давно ее заготовил и сушил в тени. Ради чего?
— На сырость и зиму-то, обувка.
— Чего? — удивился седой.
— В какой обуви мы ходим зимой? Лапти на пару онучей. А ежели оттепель или иная сырость? Поршни брать? Так они тоже промокают. От восхода до полудня — пару раз точно воду пустят. А сырые ноги по холоду — верная дорога к хворям.
— Дерево тоже промокает. — заметил Вернидуб.
— Есть одна тонкость… — улыбнулся Неждан и начал рассказывать…
Решая эту весьма нетривиальную проблему с обувью для межсезонья и зимы, парень решил сделать ставку на деревянные башмаки. На кломпы. Брал мягкую породу, чтобы легче обрабатывал. В данном случае — липу. В том числе и потому, что она однородная весьма. Сушил. Грубо обтесывал топором. Потом острагивал ножиком, формирую внешнюю геометрию.
Следом собирался взять каменное долото и осторожно выбрать полость под ногу. Частью. Сколько достанет. А потом уже в ход пойдут угольки и банально прожигание. Муторно и долго, но вполне реально.
Для защиты же от промокания Неждан планировал пропитать полученные башмаки льняным маслом. Вареным. Его ведь требовалось совсем немного. Промазал. Подержал на солнышке, чтобы оно превратилось в полимер[3]. Потом еще. И еще. На горячую, разумеется.
Носить эту жуть он планировал, набивая соломой и подвязывая к ноге обычным лыковым хомутком. Ну и на обмотки одевая. А зимой — на две.
Главная беда — семена льна. Но они нашлись — несколько «хвостов» еще его родитель высадил. Вон — росли по дальним углам. Давить масло, правда, муторно придется. Считай на камне другим камнем растирать семена над керамической емкостью. А потом пытаться это все отжать вручную через тряпку.
Но ему много и не надо.
Им.
Для Вернидуба он также собирался сделать что-то подобное. Ну и про запас. Особенно если удастся найти еще семян льна…
— … и ты постоянно так рискуешь, — произнес, покачав головой Вернидуб, когда парень завершил свой рассказ. — Столько всего ведаешь уже, и готов в драку вступить из-за мелочи.
— Это — не мелочи. — нахохлился Неждан.
— Прыгать на кабана было, конечно, очень здраво. — улыбнулся седой, резко изменив контекст. Он-то прекрасно понял, что парень имеет в виду нарастающий его конфликт с роксоланами. — Ты ведь дуриком помереть мог.
— Мог, — нехотя согласился Неждан.
— А ведь я не ведал про особенности льняного масла. Что, ежели его сварить, оно особым становится и может защитить дерево от воды. И про поршни липовые не слышал. Да и никто в округе о том не ведал.
— И что с того?
— Беречься тебе надо. Беречься.
— Если честно, то я не вижу в этом смысла особого.
— Но почему? — немало удивился седой.
— Вот принес я много всяких знаний. И что дальше? Они вам нужны? Не думаю. Ты же видел взгляд Гостяты. — мрачно произнес парень.
— Твой отец с Гостятой и повздорил. Али не помнишь?
— Мне без разницы вся эта мышиная возня. Мне важно то, что я для него враг.
— Не говори глупостей!
— Тот сармат. Как его звали?
— Арак.
— Тот Арак ему ближе, чем я. Но я Гостяту не осуждают. От дружбы с Араком он уважаем. Сдает своих. Тех, кто промыслом живет, подсказывает. Услуживает. А до него иные.
— Я сказывал, что будет, ежели так не делать, — возразил Вернидуб.
— А я сказывал, что будет, ежели дух иметь да за свое стоять! — рыкнул Неждан. — Я вам тут не нужен. Только всю воду мучу. Начну железо делать. И что? Сами же и сдадите. Али забыл, как о прошлом кузнеце сказывал?
— Там другая ситуация была.
— Разве? — усмехнулся парень. — Он стал мастером добрым. Его сарматы и приняли. А потом с торга продали. Главное, чтобы у нас доброго железа было в обрез, как и соли, и иного. Чтобы держать нас за глотку. И не давать ни вздохнуть, ни пернуть. Али не видишь того?
— Ты что туча дождевая, — покачал головой седой. — Грозовая.
— Предлагаешь мне, как дитю малому, радоваться пустому? Нет. Видно, рано я пришел. Надо уходить. Смертью или еще как. Мне тут не место.
— Не дури!
— А что не дури?
— Арак же сказал — это лето и два будущих брать с тебя дани не станет. А потом по шкурам и сахару не в четверо, а в трое от обычного.
— Ежели добро делать стану, то придет Арак и скажет — пошутил я. А если стану ругаться, так просто заберет все. Али нет?
— Небеса не дадут.
— Небеса останавливают зло, только вручая копье в руки тех, против кого оно обращено. Под лежачий камень вода не течет. Для Арака и прочих — мы что скот, разве что говорящий. Они нам оставляют столько, чтобы не сдохли. Остальное так или иначе вытягивают.
— Дурной у тебя нрав. Ой, дурной. — покачал головой Вернидуб.
— А какой он должен быть? Гостята мой враг. Арак — тоже. Как я должен мыслить о своих будущих летах? Что они станут вокруг меня песни петь да танцы танцевать?
— Гостята не враг тебе.
— Чего они с отцом не поделили?
— Не ведаю.
— Но слышал.
— Слышал, что, перепив меда, подрались из-за чего-то. Но кто там прав, и из-за чего была драка — не ведаю. Да и тебе надобно выслушать обе стороны, а не только отца стороны держаться.
— Почему?
— Потому что Гостята дядя тебе. Родич.
— Хорош родич, — нахмурился парень. — Хотя я слова отца не помню. И судил по его поступкам, ибо сказано: по делам их узнаете их. — выдал он на-автомате один из основополагающих христианских принципов.
— Он видел, что Арак ярился, и старался сгладить это.
— Он ограбить меня он хотел помочь.
— Арак был в своем праве. Он мог взять в четверо от десятой части всего, добытого охотой.
— Мясо я ему с удовольствием бы вручил. Из отхожего места. Тщательно переваренное. Прямо корчагой бы черпал. Щедро. От души.
— Мясо по традиции не берут, только шкуры.
— Мы по кругу одно и то же обсуждаем который уже раз?
— Несчетно.
— Как ты видишь, убедить меня ты не в силах. Посему мыслю, по весне я соберу свои пожитки, провожу тебя, а потом и сам куда-нибудь отправлюсь.
— Ой дурень… — покачал головой Вернидуб. — В рабство захотел? И это хорошо еще, если в рабы решат продать, а то убьют и поминай как звали.