Трудно жить в России без нагана (СИ 7.01.2012) - "Nazgul". Страница 27

— Сынок! Когда послужишь, с моё — ты тоже будешь ходить летом без шинели! — отнимает у бедолаги флягу, мощно глотает. Шумно выдыхает, занюхивает обшлагом. Восхищенно крутит головой, но флягу не отдает, озирается, фокусирует глаза — Э! Да тут — полный беспредел! — ну и артист! Что он забыл в армии?

В кадре — вид сверху. На свет появляется огромная плотницкая рулетка (явно выпрошенная у боцмана, и когда только успели?). Ринат замеряет "длину тормозного пути", от поддельной кучи "гэ", до борозды в мятой траве, радостно бормоча под нос:

— Слон, говоришь? Тогда, почему на ногах подковы? Эко занесло-то как, живность на повороте… Ау, разгильдяи, кто первый назовет марку транспортного средства? А кто не назовет — наряд вне очереди!

— Лошадь! — гудит Балбес… — Девочка.

— Рыжая! — изрекает Эстет…

— Обоснуйте! — Саляев делает глоток, смачно закусывая пучком черемши (клянусь — во фляге вода!).

— Вот! — Варнаков показывает на лужу, окаймляющую кучу, — У жеребца то же самое было бы не здесь!

— И вот! — Эстет тычет клок шкуры, как бы снятый с острого сучка (глупость, натяжка, но, уже снято!).

— Молотки! — радуется Саляев, — А мальчик при девочке был? Кто не скажет — два наряда вне очереди!

— Да! — хором ответствуют испытуемые, тыча руками в сторону висящей на кустах бурятской шапки.

— О це бриль! — под Папондопулу из "Свадьбы в Малиновке" сипит Саляев, — Как раз мой размерчик!

Очень жизненно и ни слова правды. Шапку бы бурят никогда не бросил — плохая примета. Лошади — не подкованы. А народу этот стеб — нравится… Озверели? Да ничуть! Просто поменялась восприятие жизни. Как на фронте…

Доказать? Ещё эпизод фильма. На этот раз документально точный. Своими глазами с борта наблюдал.

Боцман, который отныне и пожизненно — "Экселенц". Четко "погоняло" прилипло. "Бабье слово — как банный лист!" С шумом тянет в себя воздух, озирая мгновенно изменившийся пейзаж. Мятую луговину и тела убитых на ней. Бледен… Шарит по карманам, отыскивая там не существующий, оставшийся в прошлой жизни "мобильник"…

— Влипли! В милицию бы надо сообщить, — мирные рефлексы, из совсем недавней, размеренной жизни.

— Звони! — добродушный Саляев протягивает ему армейскую рацию, — Заодно — и в "скорую помощь"!

— Э-э-э, — машинально поискав клавиатуру набора, боцман возвращает средство связи владельцу, — Эх!

— Раздумал звонить? — деланно удивляется хохмач, — Ну ты, Константин Никифорович и лют! — резко поворачивается к собеседнику спиной и делает несколько "добивающих" выстрелов. Распростертые в траве тела, в бурятской одежде, картинно дрыгают руками и ногами, изображая свою безвременную кончину.

Начало — чистая правда. Елена ручной камерой репортаж снимала. Дальше — беспардонная "фентези". Герои добровольцы не побрезговали, ради прикола, напялить бурятские тряпки, и побарахтаться в них на лужайке. Хотя из одежонок торчали не по местному длинные руки-ноги. Тома им, за эпидемиологическую расхлябанность, уже вставила… А орал тогда Ринат, не страшась Гаагского трибунала, совершенно другое:

— Раненых — добить! Трупы — раздеть догола и обыскать! Лошадей — ободрать! Время пошло! — сами сравните, кино и правду жизни. Тушки, между прочим, сначала сфотографировали нагишом, а после ещё и обезглавили. Для надежности. И с лошадок шкуры спустили, едва ли не быстрее, чем с их хозяев… Ловкачи. Экономика средневековой войны! Бой закончен, но отдыха нет — трофеи ж пропадают. Мясо, шкуры, вещи. Хабар сразу надо собрать, обработать, не дать ему потеряться или испортиться. Май месяц на дворе! Тепло.

Кстати, эпизод, для атмосферности, не желаете? Вполне правдивый? Предельно честный? Сам снимал.

— Дед, почему ты их фашистами назвал? — отцы командиры, самые опытные мясники, в четыре руки, разделывают вертикально висящую тушу. На заднем плане личный состав дерет шкуру со следующей по очереди лошаденки. Сортирует трофеи. Тщательно, по швам, обыскивает снятую с бурятов одежду. Пыхает фотовспышка. Мы, тут, и за милицию, и за паталогоанатомов, и за душеприказчиков… Обстановка к беседе, гм… располагает, — Дикари, они и в Африке — дикари. Зверство-то, по-моему, в пределах допусков. Не?

— Фашисты… — Константин Никифорович отвлекся от кровавой работы. Точит ножи… Это надо делать каждые пять минут… Рядком, на старой тряпице, по номерам, разложены бруски и сам инструмент. Окунув чистовой, графитовый брусок, в миску с водой, боцман волнообразными движениями направляет лезвие… — Фашизм — название "смысла жизни". Фашисты, кстати, мил человек — получше наших демократов. Просто бандюги. Если решили убить — сразу говорят. Честно. "Мы вас всех убиваем, за то, что вы — недочеловеки". Признаки, различия такие-то. Ясные. Здесь и сейчас фашисты — буряты. Но, если бы их не случилось — были бы фашистами тунгусы. А для них всех, враги — мы! Кто не похож на своих — не человек. Люди — только они.

— Странно, а почему тунгусы не сразу фашисты, а только после бурятов? — Саляев, раздетый до трусов, крутит на подвесе тушу, вгрызаясь в неё клинком. Толстые пласты парной конины, то и дело, отрываются и звонко шлепаются вниз, на подстеленный кусок брезента. Меня приставили фотографировать процедуру и думать над её ускорением. М-мдя… Семь мертвых коней — это, грубо, три тонны мяса и костей. За краткие часы их надо качественно обработать, не отвлекая слишком много народа от занятий… Съемка ориентиров, взятие образцов, разведка подходов — тоже святое. Плюс охрана. В голову пока ничего дельного не пришло.

— Про Дерсу Узала, писателя Арсеньева, книжку читал? Там, старый тунгус, все живое, "другой люди" называл. Одушевлял природу. Смекаешь? Для него, и бурундук, и тигр, 'другой', но всё же — "люди"… Их можно убить только на еду. Попросив прощения… Для развлечения, ни в коем случае, — боцман протягивает раздельщику отточенный клинок и принимает в работу затупившийся, — А эта шпана, — жест в сторону, где, рядом с барахлом, двумя кучками лежат убитые, — резвилась. Развлекались чужими муками, чужой смертью.

— На войне, как на войне, — коренастый и узкоглазый, Саляев, явно огорчен бесславной кончиной юных всадников. Не, наверно, ему лошадей жалко. Или степная кровь татарина почувствовала родственные души? — Фига они, в наглую, прямо на бойцов, галопом поперли? Видели же, что мы не местные… И безоружные…

— Дурак ты, Ринат — боцман внезапно легко разгибается, в полный рост, — Они не воевали, они ж "место зачищали". Айнзатцкоманда, проводила "окончательное решение тунгусского вопроса". Нас, тоже хотели… "немного эршлоссен", — кривится, словно от горечи, смачно сплевывает, в кучку отбросов, — Тут не война — чистый геноцид. Можешь такое понять? "Резать всех прочих, что бы очистить землю для своих потомков"

— Как американских индейцев, что ли? — господи, штампы пропаганды продолжают работать. Если где геноцид, то в нем виноваты проклятые империалисты и их пособники. Нацисты, фашисты, расисты… не мы.

— Как коренных жителей, — боцман, похоже, читал со мною одинаковые книжки. Ну, естественно, мы ж почти ровесники… О далеких материках, о первобытных народах. — Интересно, бурчит он себе под нос, — а эти, лешаки, чего подставились? Сидели бы себе в лесу… Буряты, рыбу не едят… и не ловят. Чащи боятся…

— С голоду они из леса вылезли, — неожиданно меняет тему Саляев. Вы сами гляньте — там, ребята, их рядком положили. Сущие дистрофики! — мысль неожиданная. Рассмотреть тунгусов у меня возможности не было. Незадачливых рыболовов собрали ещё с утра. И накрыли, в тени, собственным жалким барахлишком.

— Тогда ясно! — оживляется боцман — Их специально подловили… Потому, кони свежие… и нет следов боя. Знали, что с голодухи и отчаяния, тунгусы сами к речке полезут. Даже не мешали им стойбище ставить. И после, так делать будут, уже наши, русские… Сначала — голодом морить, а потом, на ловах — дубьем… Думаешь, они сами собой, на Байкале, дочиста повывелись?