Трудно быть львом - Орлев Ури. Страница 14

Я кивнул головой. Тогда мама достала мои любимые пластинки и поставила несколько из них. Она объяснила мне, что это пластинки, которые любит ее сын. И снова вытерла слезы в уголках глаз. Может быть, рассказать ей правду? Все с самого начала? Ведь я могу представить ей тысячу тысяч свидетельств, что я на самом деле ее сын. Напомнить ей разные детали, известные только нам двоим. Из детства. Или даже из последних лет. Мне почему-то казалось, что она и сама начинает что-то подозревать, пусть даже бессознательно. Я было уже подтянул к себе дощечку для письма и выдвинул коготь большого пальца, но — остановил себя. Пусть лучше верит в мое якобы секретное задание. И подозревает сколько ей хочется. А я буду посылать ей каждую неделю успокоительные телеграммы.

Мама вышла из комнаты, чтобы принести себе сахар. Я быстро написал на дощечке:

Я подвинул дощечку к собаке. Она прочла, и я сразу же стер написанное.

— Это займет еще много времени, — проговорила она своим странным голосом индийского волшебника. — Но я стараюсь.

Мама вернулась.

— Кто-то разговаривал здесь, господин лев? — с беспокойством спросила она.

Я отрицательно покачал головой. Мама улыбнулась про себя.

— С тех пор как мой сын исчез, — сказала она, — мне то и дело кажется, что я слышу его голос. Я не уверена, что вы сможете меня понять. Вы, я думаю, не в силах представить себе, что чувствует мать, когда в один прекрасный день… что я говорю?! в одну страшную ночь ее единственный сын внезапно исчезает из дома, и притом самым странным, поистине непостижимым образом, а потом только посылает тебе странные телеграммы, которые ничего не объясняют. Я даже не знаю, где он находится! Это сводит меня сума…

Она помолчала, а потом как-то странно взглянула на меня и задала тот же вопрос, который когда-то задал мне Гиди:

— Вы когда-нибудь… Я хотела спросить… Вы когда-нибудь были женаты?

«Что мне ей сказать? — раздумывал я. — Конечно, правду, как она любит». Я отрицательно покачал головой. Мама что-то хмыкнула. Похоже, она мне не поверила.

— Вы имеете в виду, что не были женаты, как это принято у людей? А была ли у вас жена-львица?

Я решил соврать, чтобы не вызывать у нее лишних подозрений, и кивнул в знак согласия. Теперь я был в ее глазах самым обычным львом, как все. Во всяком случае, в этом отношении.

— Где это было? В Африке?

Я снова соврал. Ложь во спасение разрешается. У нее есть даже название, которого, правда, нет в словаре — «Чистая ложь».

— Я тоже была замужем, — вздохнула мама. — Тридцать лет.

И она стала рассказывать мне о моем отце — и то, что я уже знал, и кое-какие детали, которые мне были неизвестны. В основном смешные детали. Наша собака слушала ее и виляла хвостом с явным удовольствием.

— А вы ей нравитесь, моей собаке, — сказала мама.

Я написал на своей дощечке:

В ответ я услышал рассказ о себе. Обо всем, что я знал, но в особом ракурсе. Может, это был ее вариант для львов. Каким я был изнеженным мальчиком и как отец не мог научить меня отвечать ударом на удар. Я только плакал, а потом в школе дети всегда били меня. Отец хотел научить меня борьбе дзюдо или боксу, но повторилось то же самое. Я не хотел отвечать на удары. Видно, она и в самом деле так думала. Нет, это верно, в детстве я действительно не хотел отвечать на удар, но вовсе не потому, что с раннего возраста был убежденным противником насилия. Я просто боялся ответить и получить вдвойне. «Может, я был труслив? — подумал я вдруг. — Знала ли наша собака об этом, когда превращала меня во льва?» Я уже не помнил, рассказывал ли я ей все эти подробности, когда мы с ней были в доме отдыха.

На прощанье мама пригласила меня иногда приходить выпить ведро теплой воды и съесть целый шоколадный пирог, а если захочу, то и два. Я шаркнул лапой и кивнул. И действительно, с того дня я навещал ее каждую неделю, в четверг, и с радостью видел, что ее настроение все более улучшается после очередной телеграммы, которую она накануне получала от меня из очередной далекой и неназванной страны.

Глава девятая

Я отправляюсь в Америку

Еще до того, как мы подписали контракт с теле- и кинокомпаниями, было ясно, что нам с Цвикой придется ехать в Америку. И что находиться там придется довольно долго. Не меньше года, а то и два. Остальные пункты в контрактах не вызывали никаких сомнений, и эти компании были уверены, что мы с Цвикой сможем выехать вместе с ними или вскоре после них. Но у нас были определенные трудности. Я беспокоился о маме. Рухама отказалась уезжать посреди учебного года и усложнять детям жизнь с новой школой, новым языком и совсем другой культурой. Как-то вечером мы все собрались обсудить этот вопрос. Я написал:

Цвика сказал:

— Если мы хотим по-настоящему разбогатеть, нам не миновать ехать в Америку. Я думаю, что стоит в поте лица поработать год-два, чтобы потом жить припеваючи. Я твой импресарио, Давид, и я позабочусь о твоей маме. Я найду людей, которые будут присматривать за ней, когда мы уедем.

Рухама окончательно решила, что не поедет с нами, по крайней мере сразу. Может быть, присоединится к нам в следующем году.

— Поезжайте пока вдвоем, — сказала она. — А когда получите первые выплаты, Цвика сможет часто выбираться домой, чтобы повидать нас и провести несколько дней с детьми. Хоть каждый месяц.

Гиди тоже попросил слова.

— Я не хочу, чтобы папа уезжал, и я не хочу, чтобы наш лев уезжал. По-моему, мы должны поехать все вместе. Я думаю, что мы с Шаем запросто одолеем те трудности, о которых говорила мама. В чем проблема? Я знаю многих ребят, которые поехали со своими родителями в Америку. Даже в нашем классе. Вот у Ави и Офры отца назначили послом в Сан-Франциско, так они сразу поехали с ним.

— А ты подумал, что будет с бабушкой и дедушкой? — спросила Рухама. — Ты хочешь, чтобы они остались здесь одни?

— Пусть они тоже едут с нами, — сказал Шай.

— Дедушке нельзя ехать, — сказала Рухама. — Он должен быть здесь, близко к больнице. Ты же знаешь, он очень болен.

— О чем спор? — сказал Цвика. — Мы же расстаемся ненадолго. Я буду приезжать каждый месяц на целую неделю и всю эту неделю буду с вами. Если, конечно, наш лев не будет возражать. Представляете, как будет здорово?!

— А с кем я буду спать, когда лев уедет? — спросил Шай, чуть не плача.

В конце концов, мы все-таки сумели их успокоить, и Цвика начал переговоры с разными авиакомпаниями, чтобы меня посадили в обычном пассажирском классе. Но однажды ночью мне приснилось, что я уже в самолете и вдруг его мотор закашлялся и заглох. От страха я тут же проснулся — даже до того, как самолет начал падать. Я растолкал Цвику и, когда он проснулся — что всегда занимало у него много времени, — торопливо написал ему на дощечке:

Цвика не поверил своим глазам.

— Плыть? Морем? А вдруг ты заболеешь морской болезнью? И потом, это же очень долго — плыть в Америку морем. И как я их уговорю, чтобы тебе разрешили плыть в обычной каюте и гулять по палубе?

Я написал:

— Ладно, — сказал Цвика и зевнул. — Поговорим завтра утром.

И тут же уснул. Я тоже уснул и, когда снова увидел во сне, что лечу на самолете, у которого заглох мотор, уже не испугался — ведь я знал теперь, что поплыву в Америку морем! На грузовом корабле!

После долгих поисков выяснилось, что нам повезло. В Хайфу как раз в эти дни пришел канадский грузовой корабль. Он прибыл из Африки через Суэцкий канал, а из Хайфы поплывет прямо в Нью-Йорк с большим грузом слоновой кости и антилопьих рогов, гепардовых, леопардовых и львиных шкур, а также медной руды. Возможно, он прихватит еще и обработанные в Израиле алмазы, но этого нам не сказали. Это был маленький, но надежный корабль — так, во всяком случае, заверял капитан, — и на нем было пять пассажирских кают. Две из них занимала английская семья, которой принадлежал груз шкур, еще в одной каюте жил капитан, а две оставшиеся каюты освободились в Хайфе, потому что занимавшие их пассажиры решили остаться на некоторое время в Израиле.