Трудно быть львом - Орлев Ури. Страница 15

Я откликнулся на эти новости одним-единственным словом:

Мы купили билеты. У меня, понятно, не было никаких вещей, так что мне нечего было паковать. Рухама и дети поехали с нами в Хайфу. Расставание было тяжелым.

Поднявшись на палубу, мы увидели там старого англичанина и мальчика в возрасте Шая. Говорили они, понятно, по-английски, и я обрадовался, что у меня будут товарищи по путешествию, с которыми я смогу общаться. После третьего гудка корабль поднял якорь и отошел от причала. Мы еще долго видели Рухаму и двух детей, которые махали нам белыми платками. Я думаю, что Рухама захватила с собой платки специально для этой цели.

Как я уже сказал, на корабле было пять удобных кают. Каюта номер пять была отведена мне, а соседняя, четвертая, — Цвике. В кабине номер три жил капитан, а в двух остальных расположилась английская семья из четырех человек: двое молодых, дедушка и внук. Старика звали Уильям Симпсон, его сына — Уильям Симпсон-Второй, а его внука — Уильям Симпсон-Третий. Женщину величали, разумеется, «госпожа Симпсон». Это была семья охотников за львами. В самых страшных снах мне не могло прийти в голову, что когда-нибудь моими соседями окажутся люди, охотящиеся на таких животных, как я. Впрочем, поначалу я этого не знал, и мне казалось, что это обычная английская семья, в которой почему-то не хватало няни для мальчика. Их профессию я узнал только на третий день плавания, когда во время прогулки по палубе встретил старого Симпсона, и он, очевидно по привычке, поднял свою трость, направил на меня и сделал вид, что стреляет. Его внук сначала испугался, увидев меня почти рядом. Он спрятался за спиной деда, но потом вспомнил, видимо, что он будущий охотник, выглянул из-за дедовой спины, нацелился в меня игрушечным ковбойским пистолетом и тоже крикнул: «Пафф!» Чтобы доставить им удовольствие, я тут же перевернулся на спину и притворился убитым.

Дедушка Уильям радостно воскликнул:

— Мы попали! Лев убит! Где наши грузчики? Где шкуродеры?!

Потом он повернулся к внуку, который все еще прятался за ним, и объяснил ему, что я не настоящий лев, я только похож на тех львов, которых так часто показывают по телевизору. Мальчик осмелел, и дед подвел его ко мне познакомиться. Они оба пожали мне лапу — сначала дедушка, потом внук. Как положено настоящим джентльменам, они вежливо представились, и вот тогда-то я узнал, какова их семейная профессия.

Наутро, в четвертый день нашего плавания, я встретил маму маленького Уильяма. Она гуляла с сыном на палубе. Мальчик с возбуждением указал на меня пальцем и рассказал матери, как он вчера «охотился» за мной вместе с дедушкой. Мать сделала ему замечание:

— Да, я видела, Уильям, но не нужно показывать пальцем. Это невежливо.

«Смотри-ка, — подумал я, — ее вовсе не беспокоит, что снаружи я лев, и она ведет себя со мной вежливо и уважительно, зная, что внутри я человек». Она тоже мне понравилась, и я уже хотел это как-то выразить, но тут по палубе пронесся сильный порыв ветра и снес ее шляпу. Я подпрыгнул и ухитрился поймать ее своими когтями. Когда я возвращал ее, то увидел, что немного порвал ткань. Тем не менее госпожа Симпсон ничего не сказала — просто поблагодарила меня, надела порванную шляпу на голову и продолжила свою прогулку с сыном.

А вот господин Симпсон-Второй мне не понравился. В нашу первую встречу он молча глянул на меня, мысленно оценивая, очевидно, стоимость моей шкуры и гривы, и продолжил читать свою книгу.

Уже на пятый день плавания палуба корабля превратилась в африканскую саванну, по которой бегал лев, то есть я, и где в засаде прятались охотники, то есть старый господин Симпсон и его внук. До конца плавания я съел деда Уильяма шестьдесят шесть раз, а его внука восемьдесят семь раз. У деда было больше опыта. Он убил меня девяносто шесть раз, а внук — всего лишь тридцать девять. Может быть, даже меньше, но я иногда притворялся, что убит, чтобы он не так огорчался. Его отец пользовался ясной погодой, чтобы загорать на палубе и читать свою профессиональную литературу, и по-прежнему мне не нравился. Он тоже не особенно мной интересовался. Его жена, напротив, мило улыбалась мне всякий раз, когда мы встречались.

Матросы вначале возбуждались, когда видели меня — наверно, потому, что я был не просто лев, но и телевизионная звезда. Однако через несколько дней они ко мне привыкли, и я уже не производил на них большого впечатления.

Через одиннадцать дней мы прибыли в Нью-Йорк. Там мы попрощались с семейством Симпсон. Они пожали руку Цвики и мою лапу. Даже Симпсону-Второму, этому профессиональному охотнику за львами, пришлось, несмотря на явное отвращение, совершить это ритуальное «лапопожатие», чтобы не позорить себя при всех. И с этим мы расстались.

Пока мы были на корабле, я думал, что стал их товарищем и теперь мы никогда не потеряем связь. Но в минуту прощания я вдруг отчетливо понял, что мы никогда в жизни больше не увидимся и это наше знакомство на корабле относится к тем «знакомствам на час», у которых нет продолжения. На мгновенье мне стало грустно, но потом я подумал, что у нас все равно не было общего языка.

Я не знал тогда, что меня еще ждет сюрприз.

Глава десятая

Фотожурналист. Похищение. Я беру свою судьбу в свою лапу

В нью-йоркском порту меня встречала такая же огромная толпа любопытствующих, как и в тот памятный день в иерусалимском зоопарке. Полиция с трудом спасла нас оттуда. В одном из нью-йоркских отелей-небоскребов для нас была заранее заказана огромная квартира со специальными службами и с посадочной площадкой для вертолетов на крыше. И здесь тоже начались бесконечные пресс-конференции, похожие друг на друга как две капли воды, а потом обследования бесчисленных научных групп в бесчисленных университетах по всем Соединенным Штатам. Каждый раз такие встречи были связаны с утомительными перелетами из конца в конец страны с той разницей, что здесь все было за плату, а плату эту мы повышали от месяца к месяцу, втайне надеясь, что наши клиенты испугаются и оставят наши души в покое. Напрасные надежды! Если бы мы сами не положили этому конец, то могли бы провести остаток жизни в поездках такого рода. Но так или иначе, деньги текли рекой, и Цвика нанял целый штат секретарш и секретарей, телохранителей и шоферов.

Каждую неделю я посылал маме очередную успокоительную телеграмму. Каждый день я получал кучи писем. Предложения брака от разных богатых женщин или простых любительниц приключений. Просьбы о помощи и предложения от больших цирков. Письма от детей, которые хотели заглянуть мне в пасть, чтобы посмотреть, не прячется ли там кто-нибудь. Письма из обществ защиты животных с призывом вступить в их ряды (единственные, кому я отвечал положительно).

Когда я шел на съемки и обратно, толпы людей сопровождали меня, перекрывая улицы. Власти стали беспокоиться. Мы с Цвикой надеялись, что интерес ко мне постепенно спадет, как это произошло в Израиле. Но мы ошиблись в своих расчетах. Мы не учли, что наша страна была маленькой. И в такой маленькой стране, как наша, толпа любопытных была ограниченной. Здесь же все было таким большим и массовым, что напор толпы не только не уменьшался, но, напротив, с каждым днем возрастал. Улицы вокруг нашей гостиницы были запружены любопытными круглые сутки. Люди приезжали со всех концов страны. Они устраивались на ночь прямо на улицах, в спальных мешках. Наш район стал злачным местом для всякого рода карманников и грабителей. Возникла даже особая группа предприимчивых молодчиков, которых называли «занимающие места»: они захватывали удобные для наблюдения места, а потом втридорога продавали их другим. Дошло до того, что мы с Цвикой не могли выйти из гостиницы по своим делам — нам попросту не давали прохода. Теле- и кинокомпаниям пришлось сложиться и арендовать вертолет, который садился на крышу нашего небоскреба, забирая и возвращая меня каждый день, да не один раз.