Арсен Люпен против Херлока Шолмса - Леблан Морис. Страница 26
Господин Феликс Дэви, элегантный молодой человек, модно и со вкусом одетый, держа в руках тросточку, вес которой свидетельствовал о необычайно развитой мускулатуре ее владельца, господин Феликс Дэви мирно вышел из дома и уселся на скамеечку в поперечной аллее, пересекающей проспект напротив улицы Перголез. Рядом с ним на скамье читала газету просто одетая женщина, а возле нее малыш копал лопаткой песок.
Спустя некоторое время господин Феликс Дэви, не поворачивая головы, осведомился у женщины:
– Что Ганимар?
– Ушел с девяти утра.
– Куда?
– В префектуру.
– Один?
– Один.
– Ночью не приходили телеграммы?
– Ни одной.
– Вам в доме все так же доверяют?
– Все так же. Оказываю мелкие услуги госпоже Ганимар, а она мне рассказывает, что делает муж… Мы все утро провели вместе.
– Хорошо. До нового указания продолжайте приходить сюда каждый день в одиннадцать.
Он поднялся и отправился в «Китайский павильон» возле ворот Дофин, где съел скромный завтрак из двух яиц, овощей и фруктов. Затем возвратился на улицу Крево и сказал консьержке:
– Поднимусь на минутку наверх и потом отдам вам ключи.
Осмотр квартиры закончился в комнате, служившей рабочим кабинетом. Там он взялся за газовую трубу с гибким наконечником, свисавшим вдоль камина, вынул медную пробку и, прикрепив туда маленькое устройство в виде рожка, подул внутрь.
Ответом ему был легкий свист. Поднеся трубу ко рту, он прошептал:
– Никого, Дюбрей?
– Никого.
– Мне можно подняться?
– Да.
Положив трубу на место, он задумался.
«Нет пределов для прогресса. Наш век буквально кишит мелкими изобретениями, делающими жизнь и в самом деле очаровательной и прекрасной. И такой забавной!.. Особенно если умеешь играть ею так, как я».
Он взялся за мраморную лепку камина. Целая мраморная пластина сдвинулась с места, а висевшее над ней зеркало скользнуло вниз по невидимым рельсам, открывая зияющее отверстие, в котором виднелись первые ступеньки лестницы, сооруженной внутри камина. Ступени были удивительно чистыми, из тщательно отполированного чугуна, а стены вокруг выложены белоснежной фарфоровой плиткой.
Он стал подниматься наверх. На шестом этаже было точно такое же отверстие над камином. Возле него ожидал господин Дюбрей.
– У вас все закончено?
– Все.
– Все вывезли?
– Абсолютно.
– А персонал?
– Осталось лишь трое сторожей.
– Пошли.
Один за другим они тем же путем поднялись на этаж прислуги и вышли в мансарду, где находились три человека, один из которых глядел в окно.
– Ничего нового?
– Ничего, шеф.
– На улице спокойно?
– Да.
– Еще десять минут, и уеду отсюда насовсем… Вы тоже уходите. А пока, едва заметите на улице что-нибудь подозрительное, немедленно дайте мне знать.
– Я не снимаю пальца с сигнала тревоги, шеф.
– Дюбрей, вы предупредили грузчиков, чтобы не трогали провода этого звонка?
– Конечно, все работает отлично.
– Ну тогда я спокоен.
Оба спустились обратно в квартиру Феликса Дэви. Поставив на место мраморную плиту, он радостно воскликнул:
– Дюбрей, как хотелось бы посмотреть на их физиономии, когда они найдут все эти замечательные фокусы, предупреждающие звонки, целую сеть электрических проводов, акустические трубы, невидимые переходы, движущиеся паркетины, запрятанные в стенах лестницы… Великое множество ловких трюков!
– Какая реклама для Арсена Люпена!
– Реклама, без которой вполне можно было бы обойтись. Жаль покидать такое жилье. Придется все начинать заново, Дюбрей, все делать по-другому, конечно, ведь никогда нельзя повторяться. Ах, проклятый Шолмс!
– А он случайно не вернулся обратно?
– Каким образом? Единственный пароход из Саутгемптона отходит в полночь. Из Гавра есть один поезд, отправляющийся в восемь утра и прибывающий в Париж в одиннадцать одиннадцать. Поскольку он не сел на двенадцатичасовой пароход, а он на него не сел, ведь я дал капитану абсолютно точные указания, он сможет быть во Франции лишь сегодня к вечеру, проехав через Ньюхевен и Дьеп.
– Если только захочет вернуться.
– Шолмс никогда не сдается. Он вернется, но слишком поздно. Мы будем уже далеко.
– А мадемуазель Дестанж?
– Через час мы встречаемся с ней.
– У нее?
– Нет, к себе она вернется лишь через несколько дней, когда улягутся страсти… и мне не придется больше заниматься ею. Но вам, Дюбрей, нужно поспешить. Погрузка всех наших вещей займет много времени, вам лучше быть на набережной.
– Вы уверены, что за нами не следят?
– Кто? Я опасался лишь Шолмса.
Дюбрей вышел. Феликс Дэви в последний раз обошел комнату, подобрал пару разорванных писем, заметив кусочек мела, нарисовал на темных обоях столовой большую рамку и внутри написал, как на мемориальной доске: «Здесь в течение пяти лет в начале двадцатого века жил Арсен Люпен, джентльмен-взломщик».
Эта маленькая шутка доставила ему большое удовольствие. Весело насвистывая, он глядел на надпись и думал: «Теперь, когда подготовлен материал для историков грядущих поколений, пора сматывать удочки. Поторопитесь, мэтр Херлок Шолмс, через три минуты я упорхну из гнездышка и ваше поражение будет полным. Еще две минуты! Вы заставляете себя ждать, мэтр! Еще минута! Все еще не пришли? Раз так, объявляю о вашем проигрыше и своем триумфе. И на этом прощаюсь. Прощай, королевство Арсена Люпена! Я больше тебя не увижу. Прощайте пятьдесят пять комнат шести квартир, над которыми я властвовал безраздельно! Прощай, моя комнатка, моя скромная комнатка!»
Это лирическое отступление прервали два резких, пронзительных звонка. Они означали сигнал тревоги.
«Что там стряслось? Какая могла появиться непредвиденная опасность? Может быть, Ганимар? Нет, невозможно…»
Он направился было в кабинет, чтобы немедля бежать, но, передумав, сначала подошел к окну. На улице никого не было. Значит, враг уже в доме? Прислушавшись, он, казалось, различил какой-то неясный шум. Решив больше не задерживаться, пробежал в кабинет и уже на пороге услышал, как во входную дверь пытались вставить ключ.
– Дьявол, – пробормотал он, – самое время уходить. Видимо, дом окружен… Ход на черную лестницу закрыт. Слава Богу, есть камин!
Он ухватился за лепку – та не двигалась. Нажал посильнее – плита оставалась неподвижной.
В тот же миг ему показалось, что дверь внизу отворилась, и из вестибюля послышались чьи-то шаги.
– Вот черт, – выругался он, – я пропал, если треклятый механизм…
Судорожно сжимая пальцами лепку, он надавил всем своим весом. Ничто не сдвинулось с места. Ничто! В силу какого невероятного невезения, воистину ужасной насмешки судьбы, механизм, еще несколько минут назад действовавший безотказно, теперь заклинило?
Поднатужившись, он рванул на себя обшивку камина. Но мраморная плита не поддавалась. Проклятие! Возможно ли, чтобы такое глупое препятствие встало на его пути? Он стукнул по мрамору, стал колотить по нему кулаками, ругая на чем свет стоит.
– В чем дело, господин Люпен, похоже, у вас что-то испортилось?
Люпен в ужасе обернулся. Перед ним стоял Херлок Шолмс.
Херлок Шолмс! Он глядел на него, моргая, будто ослепленный страшным видением. Херлок Шолмс в Париже! Херлок Шолмс, им же самим отправленный накануне в Англию, подобно взрывоопасной бандероли! Теперь он, свободный и победоносный, возвышался перед Люпеном! О, для того, чтобы свершилось такое немыслимое чудо вопреки воле Арсена Люпена, нужно было, по меньшей мере, крушение всех естественных законов. Это означало победу всего, что противоречит логике и нормальному ходу вещей. Херлок Шолмс здесь!
И, в свою очередь, англичанин насмешливо, с той же высокомерной вежливостью, которой, как ударами хлыста, не раз стегал его противник, произнес:
– Господин Люпен, предупреждаю вас, что с этой минуты навсегда забуду о ночи, которую вы заставили меня провести в особняке барона д'Отрека, не стану вспоминать о злоключениях моего друга Вильсона, никогда не помяну о моем похищении в автомобиле, ни о путешествии, что я был принужден совершить привязанным по вашему приказу к неудобной койке. Эта минута стирает все. Я больше ни о чем не помню. Мы в расчете. Я получил королевское вознаграждение.