Южная Мангазея - Янев Киор. Страница 48

У больного всё внутри: Азия — печень, Африка — сердце, Европа — мочевой пузырь… Глобус всё меньше, пока не зашуршит крыльями кожа, оставляя в даль суетливое яйцо..

Отвернувшись на другой бок от Скалдина, Ян читал попеременно две книги, взятые из дома и тщательно скрываемые под матрацем — учебник невропатологии и учение Вильгельма Мастера — изгнанного Адама. Сын купца в «Империи германской нации» мог лишь перемещать вещи, окуная их в йоахимову долину, Йоахим-таль. Блеск йоахимталеров напоминал о райских реках. Их место в Германии заняли долины смертной тени. Во время заката средневековой антисанитарии они длинны, на каждой странице романа туда кто-то уходит. Вильгельм-Мастер, мечтая о рае, создаёт раёк — место, где показываются мёртвые. Вначале это куклы, повторяющие траектории Саула и Давида, затем он сам — повапленный Гамлет, пока наконец, честные разбойники не опрокидывают балаганные куртины. В Италии же, стране чело веко богов, сошедшей с ума маркизе удалось воскрешение. Бродя по берегу озера, поглотившего её дочь от инцеста, Миньону, маркиза собирает детский скелет. Мать искусными кружевами и ленточками придаёт рыбьим и птичьим косточкам форму, и Миньона возрождается как чистый гений. Ее воплощает целая страна, Италия цветущих кущ. Вместе с отцом-арфистом девочка-мечта направляется навстречу Мастеру, жаждущему преображения. Дивными песнями, соблазнившими Бетховена, она умоляет Вильгельма отправиться туда вместе с ней. Но Мастер прельщён вольными каменщиками, строящими шлюзы на йоахимовых долинах. Поэтому Миньона сама вытанцовывает перед ним райский край Лимонию. Эфиры цитрусовых масел и кипарисовых смол мумифицируют танцовщицу. Миньону помещают в мавзолей, где Вильгельм-Мастер лицезреет отчуждённую от неё красоту. Женщина — сырьевой придаток поэта. Со страны Лимонии, воплощённой в забальзамированное тело Миньоны, начались «годы странствий» Вильгельма.

Ян очень не хотел, чтобы начались годы его странствий по Гиндукушу. Он не хотел носить солдатский вещмешок и автомат.

"— У тебя неразвиты колени! — услышала Дюймовочка наутро. — "Никогда — акриде — не — стать — шпанской — мушкой!" — думала новобрачная".

Перед рассветом Ян читал пыльное письмо в мотыльковой дорожке, падавшей на его подушку из узкого окошка в простенке над дверью в палату. И являлась его мотыльковая возлюбленная. Клара Айгуль приносила бутылочку с расплавленной "Алёнкой", гумус сапиенс, потому что днём Ян заявлял медперсоналу, что из-за тошноты не может ее есть.

Дуб сунул корень в канализацию и свалился. Плесень пошамкала дубильными веществами: мо-его-о ко-ня-а. Я Доктор, уже ходивший к Дмитрию Патрикеевичу поинтересоваться, не может ли его аульный брат получить юмейскую квартиру вне очереди, приводил второкурсников- практикантов и Ян старательно демонстрировал нарушение того или иного рефлекса, которое, как он вычитал в учебнике невропатологии, должно быть при поражении мозгового полушария на той стороне, на которую он поставил синяки в вагонном тамбуре.

Уникальность мозгового корытца.

Его везли на электродиагностику, он смотрел в окно, где давно уже шёл не снег, а дождь, пробивался куда-то вниз, так что пейзаж вставал на водяные ходули, и щипал себя за ляжку с нужной стороны, вызывая нужный перекос на энцефалограмме.

С помощью таких простых методов, думал он, и можно обогнуть шеол. Главное не переборщить.

— Ну, у меня не богадельня, — наконец сказал обиженный доктор, не вписав, впрочем, словцо "аггравация" в историю болезни, и на следующий день после выписки Ян должен был предстать перед медкомиссией военкомата. Ночью дома он видел сон, что его выпустили за Эвридикой в цивильно-германскую страну, гемютлихе как Люксембург, и посреди этого микрокняжества небольшой городской парк-саванна-резервация для аборигенов- каннибалов. В центре парка — обычное немецкое бюрократическое учреждение с вежливыми служащими. Откупиться от людоедов можно бурдюками с водой, поскольку они сами добывают себе в парке пропитание, аборигенов не кормят в целях охраны самобытности и гуманности. Впрочем, обычно им сожрать безухеров, оглушенных копьями, не удается, так как подранков вызволяют коммандос-полицаи, наблюдающие за жизнью дикой природы. Каннибалы совсем не обращают внимания на пространство вне парка и на бюрократическое учреждение внутри, а на полицаев огрызаются, как на гиен.

Струйки грязи текли по ногам Клары Айгуль, залезшей в военкоматский двор со стороны речки Юмейки, на которой начиналось половодье и поэтому просел забор. Довольно долго через замызганую, в ржавой решётке, бойницу в бетонной стенке, на которой ещё сoxранились щербины тридцать седьмого года, она наблюдала, как мелькал затылок Яна, уходил куда-то вниз, потом быстро-быстро в сторону и наконец был помещён в ряд с другими, разноволосыми. Девушка встала на цыпочки, вытянула шею, разглядела, как появилась чья-то рука с машинкой, стригущая темя, и тут Клара Айгуль поскользнулась, шлёпнулась гузкой в лужу грязи и почувствовала как дрожит земля, приступами "Лопаются драконьи яйца, что я отложила!" Со стороны речки на нее брызнуло, забор затрещал и она увидела, что в расширившуюся дыру помимо грязи лезет довольно большой камень. Что-то протяжно завыло, как бывает под водой, кода вбивают сваи. Водяные волки. "Пение рек вавилонских", — подумала Клара Айгуль. И полилось.

Кажется Земля вращается вокруг водяного солнца, чьи лучи — потоки воды. Багровая туча, нависнув над горным озером, набухавшим, пока не обрушился бок горы, стала сопровождать грязе-каменный поток до города Сель распластался в русле хилой речки как огромный земляной Каин, не могущий поднять свою тяжёлую голову. Второй, огромный валун подмял под себя забор, перевернулся, въехал с грязью во двор и медленно втиснулся в бетонную стену военкомата. Она просела, осыпались стёкла. Внутри что-то хлопнуло, заискрило и вспыхнуло. Запылали акты призыва, списки и дианозы забритых. Клара Айгуль вгляделась в глубь воздушной почвы, озарённой просочившимися зарницами огненного дождя и, вздохнув, зашлёпала по горящим лужам, протискиваясь сквозь земляной воздух и сщёлкивая с плеч вытянутых дождевых червяков. Высыпавшие из рухнувшего военкомата бывшие призывники попросили у неё пару подрёберных рыбок. Она понаблюдала, как водяные мужички прыгали по камням, вытаскивали принесённые селем ледяные дрова и разводили водяной костёр. Подтянув упругую, как лук, ветку воздушного дерева, Клара Айгуль ловко выпустила её. Шмякнулась водяная птица. Рядом стоял Ян. Раздался резкий клаксон и у двор бывшего военкомата, буксуя, ворвался брезентовый газик ага Дира. "Прекрасный всё-таки вездеход", — думала Клара Айгуль, когда они, заехав за Скалдиным, выбирались на газике из города. — Проседает городская котловина. — рассказывал Скалдин: — Тюрин вычислил на сейсмостанции, что осадочные породы просыпаются в подземное море, пара станиц в низине, где остановился селевой поток, уже провалились под землю. — Они подъехали к Веригиной горе. Со стороны монастырской руины бил набат. Появилась лунная радуга. Канатная дорога уже не работала, но верхние огоньки ещё светились. Газик натужно взбрыкивал, поднимаясь. С высоты было видно, что на противоложной окраине города, под белоснежными пиками горного хребта, на месте тёмных вороньих слободок, лишь раз в год опушаемых майским светом, теперь белела ячеистая структура. Белый Кремль, закричала Клара Айгуль, мы будем жить в городе Солнца! В фиоровантьевом мираже предпамирских пиков!

На вершине в ракушечную руину стопятидесятилетнего монастыря была врыта конечная станция канатной дороги, использовавшая монастырский колокол для сигналов прибытия и отправления. Теперь он гудел набатом, столь плотным, что волчье солнце сжалось в ромб. Вокруг руины был выстроен целый потешный городок с вывеской "Крепость Мангазея". По краям городка стояли кирпичного цвета копии башен детинца, кремля Южной Мангазеи, давно разрушенной. Её центром был этот монастырь. Пара новодельных башенок обвалилась во время нынешнего землетрясения. Фанерные копии увенчивались попеременно аляповатой звёздой или двуглавым орлом. И уже над ними возвышался ещё один зубчатый ряд, горные пики, окружающие городскую котловину, белые ночью, золотые даём. В новодельной Мангазее рядом с потрясённой Арсенальной башней с золочёным двуглавым верхом был устроен небольшой Охотный ряд. Набат кончился. Несмотря на то что земля временами ещё ощутимо вздрагивала, продолжилась торговля пластмассовыми горными козлами и арачными рогами. Деньги — пощёчины Бога человеку, радостно изрёк Скалдин, проходя мимо.