Невестка слепого барона (СИ) - Ром Полина. Страница 54

Не знаю, чем Гронту не нравился лекарь, но о том, что я заговорил, слуга ему не сказал. Покорно кивая, принял новый кувшин с вонючим отваром и, закрыв дверь, вопросительно глянул на меня. Я ухмыльнулся и сипло скомандовал:

— Выливай.

Содержимое кувшина, как и всех предыдущих, отправилось в ночную вазу. А лакей довольно пробормотал:

— Вот и правильно, господин. Это они тут в столицах дрянь всякую пьют, а по-нашему, по-простому, есть надо побольше да спать. Еще бы вам добрый кусок мяса, а к нему вина красного, и совсем хорошо станет.

Нельзя сказать, что состояние мое стремительно улучшалось, но в этот же день, к вечеру, проснувшись в очередной раз, я решил, что нужно разговорить лакея. Кажется, он с большой симпатией относится к своему господину, и пакостей от него можно не ждать. Потому, съев на ужин какую-то зверски твердую кашу с солидным куском баранины, изрядно перченым, я запил все это бокалом красного вина и остатки из красивого стеклянного графина протянул Гронту.

— Вот: выпьешь перед сном.

Похоже, я сильно обрадовал своего «медбрата». Он суетливо подхватил с одеяла поднос с остатками еды и куда-то унес, тут же вернувшись.

— Вот спасибочки, господин! Сильно благодарствую! Сами знаете, нечасто мне этакое перепадает.

— Ты налей себе вина и посиди, поговори со мной. Что-то я плохо соображать стал.

— Так и ничего удивительного. С вас крови, господин, как со свиньи резаной вылилось! Я этакого ужаса-то и не припомню! И одежда вся насквозь, и с сапога через край плескало, – лакей перекрестился и даже передернул плечами, вспоминая.

— Ну вот, садись и поговорим. Хоть расскажешь мне, где это меня так подрезали.

Усевшись прямо на полу возле кровати, Гронт наполнил себе большую глиняную кружку и с удовольствием отхлебнул.

— Эх, и доброе же пойло! Каждый бы день этакое, так лучше и не надо! В горло аж само льется! – он забавно почмокал губами.

— Так где меня ранили? – смотреть на слугу мне оказалось неудобно, так как с высокой кровати видно было только макушку, потому я приказал: -- Стул себе возьми и сядь нормально. Что ты на полу пристроился, как собака.

Увидев стул, который принес лакей, я понял, почему он побоялся сесть сам. Это был не стул, а произведение искусства, сплошь покрытое резьбой, всевозможными завитками и лозами, золоченое так, что не видно было даже цвета дерева. Да еще и обитое какой-то глянцевой тканью: то ли атлас, то ли шелк. Никогда я в тряпье толком не разбирался. Пристроился Гронт на самом краешке этой роскоши, несколько неуверенно глядя на меня, как будто ожидая, что я его сгоню. Помолчал, сделал еще глоток из кружки и наконец-то заговорил:

— Вы, господин, принца когда спасали, кто-то вам саблей по ноге попал. Отсюда вот и слабость ваша. Да и первый день вы вовсе не в себе были…

Гронт преданно посмотрел мне в глаза и снова отхлебнул из кружки, прижмурив глаза от удовольствия. К этому моменту я уже вполне верил, что я попаданец и нахожусь в чужом теле и чужом мире. Потому кричать: «Какой еще принц?» не стал. Напротив, прикрыл глаза и сообщил:

— Гронт, нападение я помню. А вот как я с принцем рядом оказался?

Рассказывал слуга очень охотно, тем более что и вино начало оказывать свое действие. Я стал смелее в вопросах, надеясь, что к утру он мало что вспомнит. Из его речей удалось извлечь следующее: я находился в теле некоего барона фон Ваермана, не слишком богатого дворянина, который приехал искать удачи при дворе. Гронт был приставлен к особе юного барона, когда тому было всего тринадцать. И с тех пор оставался его верным слугой.

— Это я ж тогда совсем здоровяк был: двадцать пять зим всего. И завсегда я за вами следил хорошо!

Лакей пьянел быстро, и речь его становилась все более многословной. Этим моментом я воспользовался по полной.

Глава 3

Барон Ваерман, прибыв в столицу, снял себе самую дешевую комнатушку на окраине и всеми силами старался заполучить приглашение во дворец. У парня не было ни родственных связей, ни полезных знакомств, потому пару месяцев слуга и господин довольствовались на завтрак, обед и ужин хлебом и водой.

Наконец дело сдвинулось с мертвой точки: барон познакомился прямо на улице с некой дамой и принялся за ней активно ухаживать. Дама была лет на десять старше, не слишком родовита, но богата, имела пожилого мужа, который служил при особе некоего герцога Бальгера и вместе со свитой герцога был вхож во дворец.

Барон продал одно из оставшихся от покойной матери украшений и приобрел на эти деньги костюм получше.

Даму свою, госпожу Бенедикту, он окучивал ежедневно, посылая ей то сладости, то ворованные в садах цветы.

Воровать эти самые цветы он отправлял Гронта и ему же рассказывал о своих успехах и неудачах.

Что уж там творил в постели с этой дамой барон, неизвестно, но через три месяца фон Ваерман получил приглашение. Правда, не во дворец, но на королевскую охоту. С точки зрения барона, это был огромный прорыв и “успешный успех”. Он надеялся завести на охоте полезные знакомства, хотя в силу бедности у него не было ни коня, ни необходимого снаряжения. Вообще ничего, кроме сабли, которой молодчик недурно владел. Тем не менее, юноша был преисполнен энтузиазма.

Надо сказать, что на охоту ему пришлось ехать в карете госпожи Бенедикты и за отсутствием коня, остаться вместе со слугами, готовящими еду к прибытию охотников, и теми дамами, кто не пожелал принять участие в скачках. Судя по разговорам очевидцев, которые слугу за человека не считали и прямо у постели больного рассказывали королю, что и как случилось, произошла какая-то ссора между бароном и его возлюбленной, и фон Ваерман решил просто прогуляться по лесу.

Прогулялся он достаточно удачно для того, чтобы с психу пройти довольно большое расстояние и напороться на милую группу заговорщиков, которые коллективно загоняли наследника престола в ловушку. Вот тут и случился звездный час мелкопоместного барона.

Свидетели, которые уже разыскивали принца, видели собственными глазам, как наследник и барон бились спина к спине, обороняясь от троих еще живых заговорщиков. Пара трупов валялась чуть в стороне.

— Его королевское величество самолично вас проведать приходил, пока вы еще не в себе были. И этак он важно говорит, – Гронт величественно повел рукой, изображая из себя короля: – Отныне, говорит, не барон он более, а цельный граф! Так что уж вы, господин, не оплошайте теперича. Король прямо тут же повелел сообщить, как вы заговорите и в себя придете.

— А принц?

— А его высочество дважды в день лакея присылает, чтобы про ваше здоровьечко узнать. Самолично я лакею и докладываю.

Через некоторое время речь лакея стала совсем уже невнятной, и я отправил бедолагу спать, размышляя про себя: «камергрен» это все же «камергер»? Или же какое-то другое звание, о котором я просто не слышал?

Впрочем, с утра, после визита короля, я получил ответ даже на этот вопрос. Его королевское величество Альбертус Четвертый, пожилой мужичок, изрядно увешанный дорогими украшениями и носящий на лбу довольно широкий резной обруч, лично пожелал мне скорейшего выздоровления. И под завистливые шепотки свиты назначил меня камергером принца. Кроме того, пообещал, что отныне я получу графский титул, к которому позднее добавятся положенные к титулу земли.

Все то время, пока король осыпал меня милостями, я лежал, изображая умирающего лебедя, и только тихо шипел благодарности, нарочно понижая голос и опасаясь ляпнуть что-нибудь не то.

Визит принца состоялся немного позднее и прошел несколько удачнее. Молодой парень, довольно крепкий внешне, потребовал себе кресло и завел беседу о том самом бое. Мне снова пришлось шипеть и объяснять, что я почти ничего не помню. Его высочество Эдмунд сочувственно покивал головой и, удобно устроившись рядом со мной, четко и довольно быстро объяснил, как проходил бой.

Некоторые термины меня насторожили: это были названия каких-то боевых приемов, и у меня даже вспыхивала в сознании картинка, показывающая, как это выглядит. Но от таких упражнений голова очень скоро разболелась, и, заметив, что я себя чувствую всё хуже, принц свернул визит.