Ртуть (ЛП) - Харт Калли. Страница 76

Я чуть не рассмеялась. Почти.

— Хорошо. Прекрасно. — У меня покалывало шею. Что-то внутри меня таяло. Я чувствовала эти постепенные изменения, и это пугало. Стена между нами — барьер, защищающий меня, — опускалась, разрушаясь по кирпичику за раз. Я могла остановить это. Если бы захотела, то смогла бы поднять свою стену снова. Но… я не могла дышать рядом с ним, и теперь я знала, как ощущаются его руки на моем теле. По-настоящему. Я жаждала большего, даже несмотря на то, что он мог быть эгоистичным и жестоким, и даже зная, что желание обладать им, скорее всего, приведет меня к погибели.

— Тогда я сама выберу, о чем нам говорить. Давай поговорим о том, что только что произошло…

— В палатке? — Он не использовал свой магический трюк с голосом. В этом не было нужды. Он стоял так близко, что его рот коснулся бы кончика моего уха, если бы я отклонилась назад хоть на дюйм.

— На берегу реки.

— Я привел тебя сюда, чтобы забыть об этом.

Забыть? Как он мог подумать, что я когда-нибудь забуду об этом?

— Если бы эти вампиры попали на нашу сторону реки…

— Я бы порубил их на куски и сложил кучу из их костей. — Он был так чертовски уверен в себе. Ни тени сомнения в своих способностях.

— Люди могли пострадать.

От резкого смеха Фишера у меня волосы встали дыбом. — Мы на войне. На войне так бывает. Люди получают ранения. Люди умирают. Иногда они воскресают и питаются живыми. Это цикл.

Мое сердцебиение ощущалось повсюду. Оно отдавалось в моих ладонях, в висках, во впадинке горла. Я повернулась к нему лицом, мне нужно было видеть его глаза. Его сильная челюсть, покрытая щетиной, была всего в нескольких дюймах от меня. На шее сверкала пектораль, а на груди, на уровне моих глаз, — волк. Его рубашка была грязной и слегка расстегнутой — ровно настолько, чтобы виднелась полоска извивающихся черных татуировок. Он смотрел на меня без всякого выражения, ожидая, когда я заговорю.

— Это не шутка! Я… я… — Я знала, что собиралась сказать. Но не могла заставить себя сделать это. Здесь была точка невозврата, и я не была готова переступить черту.

— Ты беспокоилась обо мне, — грубо сказал Фишер.

— Нет! Я…

— Я видел выражение твоего лица. В штабе, когда Дания хотела оторвать мне голову. Ты испугалась. За меня.

— Я боялась, что ты умрешь, и я не смогу вернуться домой. Ты дал клятву отправить меня обратно, когда я закончу с кольцами. Другие могут не согласиться, и…

Ироничная улыбка Фишера не оставила никаких иллюзий, что он хоть немного верит в то, что я говорю. Однако он не стал опровергать мои слова.

— Они разорвут тебя в клочья, когда ты вернешься утром, — прошептала я.

— Со мной все будет в порядке, — возразил он.

— А тебя не беспокоит, что твои так называемые друзья подумают, что ты помогал этому парню, Малкольму, и…

Фишер прикусил нижнюю губу, я никогда не видела в его глазах столько нежности. Осторожно собрав выбившиеся из косы пряди, он аккуратно завел их мне за ухо.

— Дыши, малышка Оша.

— Ты не можешь просто сказать мне дышать, когда они почти перешли эту чертову реку, ясно?

— Они не почти перешли через реку. Они прошли половину пути. Так далеко они еще не заходили. Малкольм время от времени посылает свою армию, просто чтобы напомнить нам, что он здесь. Мы ломаем лед. Он теряет часть пехотинцев. На какое-то время все возвращается на круги своя.

— Ты только что утопил сотни вампиров!

— Нельзя утопить то, что уже мертво.

Почему его это ничуть не беспокоило? Мне казалось, что он вляпался в серьезное дерьмо и мало что делает, чтобы выбраться из него.

— Дания…

— Дания справится. Все справятся. К утру все забудется. Феи живут долго. Мы давно поняли, что обида — это отличный способ испортить десяток-другой лет. Мы быстро все уладим, и покончим с этим.

Он заблуждался.

— Я была в штабе. Ты ничего не решил с теми капитанами, Фишер.

— Может ты перестанешь беспокоиться о моих друзьях и начнешь о…

— Мне нужны ответы! — воскликнула я. — Почему Малкольм был другим? Он не был похож на вампиров. Он казался…

— Нормальным?

— Да!

— Малкольм — вампир из высших фей. Самый первый. Тысячи лет назад нас прокляли, и феи превратились в нечто очень похожее на Малкольма. Когда было найдено лекарство, мой прадед и большинство других ивелийских фей приняли его. Они были в ужасе от того, в каких чудовищ превратились, и хотели вернуться к прежней жизни. Но были и те, кому понравилась темная магия, которую подарило им проклятие. Им нравилась власть и обещание бессмертия.

— Разве феи не бессмертны?

Фишер усмехнулся.

— Нет, малышка Оша. Мы не бессмертны. Продолжительность нашей жизни — предмет многочисленных исследований и предположений. Мы переживаем ваш род на много-много лет. Но мы стареем. В конце концов, мы умираем. Были и такие, как Малкольм, которые не хотели стареть. Им недостаточно было тех тысяч лет, которые им уже были дарованы. Поэтому они приняли то, что должно было стать наказанием, с распростертыми объятиями. Малкольм — самый сильный из них. Их король. Из всех фей, решивших остаться вампирами, он один достаточно силен, чтобы полностью обратить кого-то и сделать так, чтобы он остался самим собой. Сохранил личность и черты характера. Когда его принцы кусают и обращают кого-то, их жертвы умирают и возвращаются без души, не более чем бездумные, голодные оболочки. Они подчиняются своим хозяевам и питаются.

В словах Фишера был бездонный колодец ужаса. Я даже представить себе не могла, как ужасно быть полностью опустошенным одним из принцев Малкольма и знать, что ты обречен вернуться одним из этих существ.

— А с людьми такое тоже случается? — спросила я, боясь услышать ответ.

— Как ты думаешь, куда делось большинство представителей твоего вида? Подавляющее большинство орды Малкольма когда-то были людьми. Феи, которые решили излечиться от своего проклятия, пытались защитить низших существ и людей, живущих в этом мире, но на них было легче напасть. Они были более уязвимы. У них не было магии, чтобы защитить себя, так что…

— Так что… — Меня сейчас стошнит. Я хотела знать, но теперь, когда он рассказал, мне было невыносимо думать об этом. — Ты был с ним, не так ли? Все те годы, что отсутствовал.

Лицо Фишера стало непроницаемым.

— Я не могу тебе этого сказать, — ответил он.

Я не могу тебе этого сказать.

Наблюдая за тем, как его лицо напряглось еще больше, какая-то часть меня узнала эту реакцию. Как будто он сопротивлялся или пытался преодолеть что-то. Как будто он не контролировал себя…

И так оно и было.

Он не контролировал себя.

— Ты связан, не так ли? — Потрясенно спросила я. — Ты буквально не можешь сказать мне…

— Прекрати, — приказал он. Я ожидала, что он испытает облегчение. По крайней мере, немного радости, что наконец кто-то понял, почему он не хочет делиться тем, где был и что делал. Но реакция Фишера была похожа на беспокойство. Даже на раздражение. — А ты не думала, что я могу не рассказывать, потому что это не твое дело? — резко спросил он.

— Это мое дело. — Я приняла жесткую позу, упершись ногами в его ковер.

— Нет, не твое.

— Все, что происходит с тобой, касается и меня. И я не дура. Последние пятнадцать минут ты казался не таким придурком, каким был с тех пор, как поднял меня с пола в Зеркальном зале и спас. Ты снова начал огрызаться, только когда захотел оттолкнуть меня. Холодные колкости и отвратительное дерьмо, вылетающее из твоего рта, — это способ держать людей на расстоянии, не так ли?

— Ты понятия не имеешь, какой я, — прорычал он.

Возможно, он был прав. Но я начинала догадываться. Начинала понимать его. И сколько раз Рен говорил это? Я знаю его. Он не такой, каким кажется. Он сейчас не в себе. Все это было прикрытием. Словно завеса медленно отодвигалась, и я начинала видеть сквозь нее.

— Ты не так сильно ненавидишь меня, как притворяешься, — сказала я.