Операция "Берег" (СИ) - Валин Юрий Павлович. Страница 22

— Верно. Я расспросил, где хутор стоит. Во, даже карту отобрал, — Игнат похлопал себя по карману кителя.

Карту глянули на привале. Оказалось, картинка выдрана из какого-то учебника или путеводителя. Нет, и области были показаны, и границы, даже Балтийское море обозначено… но масштаб…

— По такой карте товарищу Троцкому хорошо планировать освобождение всецело готовой к революционному восстанию заждавшейся Европы. Нам такое не особо в помощь, у нас размах поскромнее, — Чижов с чувством сплюнул.

— До границы верст пять, может, шесть, если лях не соврал.

— А если сбрехал, шляхта тараканья?

— Если сбрехал, так все тридцать. Да какая тебе разница, всё одно на север переть да сдаваться германцу. Дожили, так его растак… А север — вон он, — Игнат указал на темный перелесок.

Оказалось, разница в верстах имелась, да еще какая. Толком и не рассвело, как беглецы услышали шум, собачий лай за спиной. Псин было явно не одна морда, да и не особо хуторские, судя по гавканью.

Чижов покрутил головой:

— Быстро они. Ну, ничего-ничего, та девка за тебя, Игнат, непременно заупокойную свечку в костеле поставит, поулыбается.

— Навряд ли. Но все равно — как было ее рубать? Не, то не мое. Пошли, товарищи…

Уходили, пытаясь угадать направление. О тихой дневке нечего было и думать. Да и вообще — близко погоня, явно не отцепится.

Кинули мешок со жратвой, искали место, сподручное для последнего боя.

— Во, хоть кобелей порадовали, — прохрипел Чижов, прислушиваясь к торжествующему лаю-вою нашедших мешок псов. — Вон прогалина, дале роща. На прогалине мы будем, там вроде канава есть. А Митька как тогда — зад для приманки кажет…

Все же не так близко поляки были — красноармеец Иванов успел чуть постоять, дух перевести, отдышаться, упираясь руками в колени. И то и то обессиленно дрожало — круг колбасы, пусть почти целый, едва ли разом силы в лагерное тело вернет. На голове Митьки была изгвазданная жолнерская фуражка-конфедератка[8] отданная Игнатом, ножны шабелюки волочились по траве. Эх, некогда портупею подгонять, может, так и придется чучелом помереть.

Вывалилась на край прогалины погоня — закричали-запшекали-загавкали радостным хором. Человек десять, часть с ружьями и винтовками, да три остромордые тонконогие псины. Митька тяжело побежал к деревьям — притворяться не приходилось.

Поляки устремились следом — вон она, добыча загнанная, всего сотни полторы шагов и осталось. Видели охотники только спину бегущего — один же на хуторе приходил-грабил, точь в точь как сказали, может рост и субтильность слегка не те, да какая разница. И на канаву в ложбине кто смотреть станет…

Ударили разом два винтаря — на прицел взяты охотники посерьезнее, те, что с винтовками. Рухнули двое ляхов, остальные бегут, еще в разум не взяв…

…Теперь уже вразнобой бахнули «трехлинейки» — с такой дистанции опытный боец разве промахнется? Падают на траву в изморози лихие загонщики. Закричала враз уменьшившаяся погоня, поворачивают поляки назад, да поводки азартных псов вперед рвут, хозяев опрокидывают…

…Сидел на корточках обессиленный Митька, смотрел…

Чистый расстрел… уже и видят поляки засевших в канаве беглецов, да поди попади в них, если одни макушки виднеются. А винтовка оттуда — бах! да бах! только затворы клацают. Бегут, ползут к лесу уцелевшие, уползает на карачках поляк в форме, фуражку потерял, не глядя за спину из револьвера шмаляет…

Собаки помешали всех охотников положить, захлебывались, к канаве рвались, одна повод из рук лежащего вырвала, метнулась, за ней вторая…. Пришлось Игнату винтовку бросить, из «нагана» бить. Семь пуль, а собаки упрямее людей — визжат, подыхают, но рвутся грызть, хер ты их остановишь. Последнему кобелю Чижов череп прикладом размозжил…

Тиканула канавная засада к деревьям и дальше. Бежали налегке, хрипели, а за спиной в рощице ружье дуплетом бухало, даже не в пустошь вроде, а в небо со страху.

Наверное, уцелевшие поляки тогда к дороге драпанули, там где-то их телеги и брички должны были ждать. А может и нет. Но отцепилась погоня, решила, что умнее след утерять, да своих мертвецов собрать.

А через два дня беглецы вышли к границе.

Перешли на прусскую сторону без спешки, но с осторожностью. Особо плотной охрану с обеих сторон назвать было сложно — имелись вольные «окна».

— Теперь главное, чтоб германцы нас сходу не порешили. Выглядим мы… того… — вздохнул Чижов, оглядывая команду.

Заросшие беглые красноармейцы выглядели действительно дико. У Митьки еще ничего: хотя бы на морде ничего не росло — так, мутноватый мальчишка — то ли монастырский побирушка с патлами до плеч, то ли сирота-воришка, из приюта деру давший. С бойцами было хуже — на кинофабрике Ханжонкова разбойников-злодеев много приличнее гримировали — тут вообще злодеи злодейские. Пришлось устраиваться у лужи, волосья подравнивать и пятна на одежке застирывать. Все лишнее, естественно, схоронили: сабли польские, «наган» подхорунжего…. Бойцы и узнаваемое польское бельишко сбросили — запросто немцы могут проверить, тогда еще и в польские шпионы попадешь. Впрочем, в кальсонах и рубахах насекомых было столько же, сколько и тепла — не особо жаль расставаться.

— Тебя, Мить, уж особо проверять вряд ли будут, — сказал Чижов, оценивая младшего красноармейца. — Чуток поскоблили, сразу годика два сбросил. Так рискнешь?

— Спрашиваешь. И так мы всё побросали.

Офицерские часы и компактный «бульдог» Митька спрятал в кальсонах. Подшучивая, подвязали груз тесемкой, теперь не соскользнет. Может и не стоило рисковать, но кто его знает, как и чем умное слово «интернирование» от польского лагеря отличается. Иной раз хрен редьки не слаще.

— Вот еще — ножик. Это просто в карман положи, он малый, — Чижов протянул ножичек с костяной ручкой. — Помыл я его хорошо. Если и найдут, мы на тебя наорем — навроде ты сдуру ослушался.

— Если на револьвер наткнутся, так вы мне и тумаков крепко навешайте, — сказал Митька.

— Это уж как положено, не трясись, — заверил Игнат.

* * *

…— Они вложили шпаги в ножны, и плечом к плечу пошли к берегу. Там на волнах ждала-качалась шхуна. А может, и бриг. Без определенности, поскольку затуманено. Вот такой конец фильмы, — закончил Митрич.

Слушавший вроде бы внимательно лейтенант смотрел в узкое окно фольварка. Там, за темным стеклом, царила лишь довольно паршивая серая восточно-прусская ночь, без всяких шпаг и шхун. Наверное, сейчас об этом и скажет.

В комнатах-палатах выше по лестнице похохатывали легкораненые — там иные «фильмы» рассказывали, сугубо бытового и нравоучительного происхождения. Оно и вернее.

Митрич сидел на подоконнике, оперев ногу о костыль. Лейтенант стоял в удобной позе, привалившись плечом к стене — сказывался характер ранения. Наконец сказал:

— Хороший фильм. Даже не слышал про такой.

— Эге. Он же морально устаревший. Нынче про виконтов не модно.[9]

— Виконт того… действительно, зачем там виконт? Был бы простой солдат, вышло бы только достовернее.

— Раньше виконты были нарасхват. Каждый беспризорник мнил себя графским сыном. А то и вообще княжичем.

— Изжито. С беспризорщиной мы покончили, со шпагами тоже. Сейчас сам знаешь: «трехдюймовка» уже и за калибр не считается. Но я не об этом. Присочиняешь гладко, прямо на загляденье. Вот та сцена с маркизой…

— Годков то сколько прошло, подзабыл, как там у них в ленте вышло, — не стал отрицать Митрич. — Но суть примерно этакая.

— Красиво добавил, того не отнять. Слушай, где ты все-таки учился? Я не для анкеты, просто любопытно.

— Не поверишь, товарищ лейтенант, дворы да шляхи меня выучили. Погулять вдоволь довелось.