Призраки (ЛП) - Хантер Эван (Ивэн). Страница 38

Или почки? Что такое, чёрт возьми, призрак? И вообще, кто в них верит?

Карелла так и сделал.

Он никогда не был так напуган с того самого дня, когда вошёл в дом к безумцу с топором, глаза которого были расширены, изо рта капала слюна, в левой руке была чья-то отрубленная рука, и кровь капала на пол, когда он понёсся через всю комнату к месту, где стоял Карелла, застыв на месте. Он шесть раз выстрелил мужчине в грудь и, наконец, повалил его за мгновение до того, как тесак оторвал бы ему нос и часть лица.

Но как можно стрелять в призрака? Карелла не хотел подниматься на второй этаж этого дома. Однако Хиллари уже была на полпути к лестнице, и ему тоже не хотелось, чтобы его называли трусом. «Почему бы и нет», — подумал он. «Называйте меня трусишкой, давайте. Я боюсь призраков. Этот чёртов дом перенесли сюда доска за доской из Салема, где вешали ведьм, и я только что видел кого-то, одетого как Ребекка Нурс (урождённая Таун, женщина, которую обвинили в колдовстве и казнили через повешение в Новой Англии во время Салемского процесса над ведьмами в 1692 году; менее двадцати лет спустя она была полностью реабилитирована — примечание переводчика), или Сара Осборн (урождённая Уоррен, ранее Принс, колонистка в колонии Массачусетского залива и одна из первых женщин, обвинённых в колдовстве в 1692 году — примечание переводчика), или Гуди Проктор (Элизабет Проктор, урождённая Бассетт, была признана виновной в колдовстве в 1692 году, вдобавок был осуждён и казнён её муж Джон Проктор; в 1693 освобождена среди 153 заключённых новым губернатором, снова вышла замуж в 1699 году за Дэниела Ричардса, в 1703 году реабилитирована вместе с мужем, и в том же году скончалась — примечание переводчика), или ещё хрен пойми кто, и она причитала по человеку по имени Джон, а здесь нет никого, кроме нас, трусишек, босс. Адиос», — подумал он и увидел, как Хиллари исчезла за углом наверху лестницы, и вдруг услышал её крик.

Он выхватил пистолет и поднялся на две ступеньки.

Хиллари, отважная охотница за привидениями, какой она была, рухнула на пол в обмороке. Жутковатый голубой свет заливал коридор второго этажа. В коридоре царил ледяной холод, от которого у него по спине побежали мурашки ещё до того, как он увидела стоящих там женщин. Их было четверо.

Все они были одеты, похоже, в одежду конца семнадцатого века. Он видел сквозь них и за ними окно в конце коридора, где на старинных свинцовых стёклах лежал снег. Они стали приближаться к нему. Они ухмылялись. У одной из них руки были в крови. И вдруг откуда-то сверху — с чердака, как он догадался, — донёсся звук. Сначала он не смог разобрать звук.

Это был ровный пульсирующий звук, похожий на приглушённое биение сердца. Услышав звук, женщины остановились. Их головы в унисон задрались к потолку. Звук становился всё громче, но он по-прежнему не мог его определить. Женщины сжались от звука, прижались друг к другу в коридоре, казалось, что они растворяются одна в другой, их тела накладываются друг на друга, а затем и вовсе исчезли, унесённые тем же сильным ветром, который изгнал призрак внизу.

Он прищурил глаза от ветра. Ветер утих так же внезапно, как и начался. Он стоял, дрожа, в коридоре, позади него на полу лежала Хиллари, в окно в самом дальнем конце пробивался снежный отсвет, а над ним раздавался ровный пульсирующий звук. Нет, это было больше похоже на стук, медленный, ровный стук…

Он сразу же узнал этот звук.

На чердаке кто-то подбрасывал мяч.

Он стоял перед дверью этажом выше, раздумывая, стоит ли туда подниматься, и думал, что, возможно, кто-то проделывает трюки со светом и ветряными машинами, вызывая появление призраков — театр сверхъестественного, рассчитанный на то, что экстрасенс упадёт в обморок, а опытный детектив будет стоять, трясясь в своих промокших мокасинах. Он говорил себе, что здесь не может быть ничего похожего на призраков, но он уже видел пять таких призраков. Он говорил себе, что бояться нечего, но был в ужасе. Подув на воздух у дула пистолета, он поднялся по ступенькам на чердак. Лестница скрипела под его осторожными шагами. Мяч продолжал подпрыгивать где-то над ним.

Она стояла на верхней ступеньке лестницы. Она была не старше его дочери Эйприл, одетая в длинное серое платье и выцветшую шляпку. Она ухмылялась ему. Она подбрасывала мяч и, ухмыляясь, напевала в такт подпрыгивающему мячу.

Напевы эхом разносились по лестничной клетке. Он не сразу понял, что она снова и снова повторяет слова: «Повесить их».

Мяч подпрыгнул, ребёнок ухмыльнулся, и слова «Повесить их, повесить их» понеслись по лестничной клетке к тому месту, где он стоял с пистолетом, дрожащим в кулаке. Воздух вокруг неё задрожал, мяч приобрёл радужный оттенок. Она сделала шаг вниз по лестнице, мяч был зажат в её руке. Он отступил назад, но вдруг потерял опору и кувырком полетел вниз по лестнице на этаж ниже. Над собой он услышал её смех. А потом вдруг снова раздался звук подпрыгивающего мяча.

Он поднялся на ноги и направил пистолет вверх по ступенькам.

Её там уже не было. На полу вверху виднелось голубое свечение. У него болел локоть, на который он приземлился при падении. Он поднял Хиллари на ноги, прижал к себе, крепко обнял и спустился по ступенькам на первый этаж. Сверху всё ещё слышался звук прыгающего мяча. Выйдя из дома, он понёс Хиллари к месту, где припарковал машину, снежинки покрывали её одежду, пока она не стала похожа на обмякший труп. Он затащил её на переднее сиденье и вернулся в дом, но только для того, чтобы забрать енотовую шубу. Мяч всё ещё подпрыгивал на чердаке.

Он слышал его, когда снова вышел на улицу и, спотыкаясь, пошёл по глубокому снегу к машине. Он услышал его над воем стартера и внезапным рёвом двигателя. Он услышал его над диким ветром и грохотом океана. И он знал, что, когда бы в будущем его что-нибудь ни напугало, когда бы какой-нибудь неведомый тёмный ужас ни охватил его разум или сжал его сердце, он снова услышит тот звук от маленькой девочки, которая подбрасывала мяч на чердаке — мяч прыгал, прыгал, прыгал.

Когда они вернулись в отель, было уже около 10:00. Ночной служащий передал ему через стол сообщение. Оно гласило:

«Звонил Кельвин Хорс. Хочет, чтобы вы позвонили ему домой.

Карелла поблагодарил его, принял ключи от обоих номеров, а затем повёл Хиллари к лифту. Она молчала с того момента, как пришла в сознание в автомобиле. Не проронила она ни слова и сейчас, поднимаясь на второй этаж. За дверью, отпирая её, она спросила: „Вы сразу идёте спать?“

„Не сразу“, — сказал он.

„Не хотите ли выпить на ночь?“

„Сначала я должен позвонить.“

„Я позвоню в обслуживание номеров. Что бы вы хотели?“

„Ирландский кофе (кофейный напиток, который относят в категорию коктейлей, на основе ирландского виски, чёрного кофе, взбитых сливок и коричневого сахара — примечание переводчика).“

„Хорошо, я тоже буду. Заходите, когда будете готовы“, — сказала она, открыла дверь и прошла в комнату. Он отпер свою дверь, снял пальто, сел на край кровати и набрал домашний номер Хоуза. Он решил поприветствовать его как мистера Хорса, но сейчас у него не было настроения для шуток в отделе. Хоуз взял трубку на третьем звонке.

„Хоуз“, — сказал он.

„Коттон, это Стив. Как дела?“

„Привет, Стив. Секунду, я хочу убавить громкость стерео.“

Карелла ждал. Когда Хоуз вернулся на линию, он сказал: „Где ты был? Я звонил три раза.“

„Вышел на разведку“, — сказал Карелла. Он не стал упоминать о привидениях, которых видел; он никогда бы не стал упоминать об увиденных привидениях. Он невольно вздрагивал при одной только мысли о них. „Что у тебя?“

„Во-первых, много всяких отпечатков с того прилавка ломбарда. Очень хорошие, по словам лаборантов. Они уже отправили их в отдел идентификации; возможно, к утру мы получим заключение. Надеюсь.“

„Хорошо. Что ещё?“

„Наш человек предпринял ещё одну попытку. На этот раз он пытался сбыть золотые серьги с жемчугом. Место на углу Калвер и Восьмой. Они стоят около шестисот баксов, согласно списку Хиллари Скотт.“