Волаглион. Мой господин. Том 2 (СИ) - Баунт Софи. Страница 31

— Должен быть выход, — мямлит Инга, ошеломленно разглядывая то меня, то остатки фруктов.

— Увы и ах. Выходом пока не пахнет.

— Ты уверен? — хмурится Рон. — Если нашел лазейку, то выкладывай. Мы здесь в одной лодке.

Я вскидываю бровь.

— Разве ты не рад моей кончине, Мирошка? — улыбаюсь.

Инга пихается локтем.

— Если есть хоть малейший шанс на спасение, мы должны его использовать, — восклицает она.

— Да, Рекс! Не молчи, — умоляет вышедший из транса Иларий. — Мы поможем.

В сердце теплится приятное стайное чувство поддержки.

— Я очень благодарен, ребят, — вздыхаю. — Но вы мне не поможете. Я лишь надеюсь, что когда-нибудь вы действительно выберетесь отсюда. — Перевожу взгляд на Рона. — И сделай то, чего не смог сделать я, Ронни. Сделай Ингу хоть немного счастливее. Пусть она будет в надежных руках.

Инга в слезах бросается мне на шею.

— Сколько времени осталось? — уточняет Рон, подступая вплотную.

— До полнолуния.

— Твою мать, — шипит он.

— Оставим обиды в прошлом? — спрашиваю Ингу.

— Конечно, — всхлипывает она. — Мне так жаль. Я не верю! Все это! Дом, ведьмы, смерть... это страшный сон! Я так хочу проснуться, так хочу...

Целую Ингу в макушку и передаю в огромные лапища Рона, который сочувственно хлопает меня по спине. Пока она плачет у Рона на груди, Иларий под локоть отводит меня к панорамному окну в другом конце гостиной.

— Мы словно в дырявой лодке посреди океана, — говорит он. — Вода медленно наполняет ее и тащит ко дну, а нас... к неминуемой смерти.

— Звучит романтично.

Я раздвигаю занавески. Небо пасмурно и серо. Скоро сумрак. Перебрасываю из ладони в ладонь черный кварц, который нашел в раковине: он теплый, что кажется мне странным.

— Можно я скажу, что чувствую?

Иларий бледнеет, смеживает веки в ожидании ответа.

— Все эти разговоры о чувствах... — усмехаюсь. — Почему вы их так любите?

Златовласый никнет, и я вздергиваю пальцем его нос.

— Что ты хотел сказать?

— Я не знаю, как теперь здесь жить без тебя, честное слово, не знаю. Весь этот проклятый дом будет напоминать о тебе.

— Эй, — кладу ладонь на его плечо. — Все будет хорошо. А если станет невмоготу, попросишь Сару стереть тебе память. Уверен, в ее арсенале найдется что-нибудь такое.

Иларий смотрит в глаза. Я делаю шаг назад. Это не его мимика. Это Илари-я. Опять она рвется из него. Слишком много романтики во взгляде, но что взять с влюбленного? У них всех крыша перевернута. Если ей настолько в тягость скрывать свои чувства и надо целый день о них мне рассказывать, пусть рассказывает. Главное, чтобы Иларий ко мне не лез. Я нервный. Могу и треснуть по инерции. Потом буду мучиться до самой смерти (смерти, ха-ха!), что ударил девушку (которая просто меня любит и хочет ласки). Ей-богу, почему кроме меня и Сары, никто не знает, кто на самом деле Иларий?

— Морион?

Ага, явилась, не запылилась. Материализовалась за спиной, как ядерная бомба — Сара обожает вызывать у людей панические атаки своими волшебными появлениями. Вот посмотрели вы в сторону — никого. Посмотрели через секунду — рыжая бестия режет вас взглядом.

Сара выскакивает из-за спины и забирает у меня черный кварц.

— Кто? — переспрашиваю.

— Откуда он?

Ведьма рассматривает камень, нюхает, чуть ли не облизывает.

Иларий бросает томный взгляд и уходит: судя по скрипу половицы, в подвал. Я успел запомнить, какие звуки издают предметы в доме: дверь в подвал скрипит протяжным визгом. Одновременно мусолю странную мысль. Может, Саре тоже нравятся разговоры о чувствах? Попробовать, что ли?

— Макс приходил вчера, пока ты была в городе. Хуедрысил по кухне. Не понимаю, что он там ищет.

— Кто ж его знает. Керолиди — человек-психушка. Больше нигде не ходил?

— Вроде нет. Только подарки к Рождеству оставил. Тебе подарил кубик Рубика со шрифтом Брайля.

Жестом «одну минуту» я прошу Сару подождать, отправляюсь доставать из-под елки подарки, возвращаюсь с двумя коробками.

— А как ты узнал, что внутри, если коробка запечатана оберткой?

— Это я запечатал. Своими ловкими, золотыми руками. Макс не посчитал нужным.

— А тебе что подарил? — смеется ведьма.

— Кольцо. — Достаю из кармана. — Каменное. Из булыжника, видимо. Хрень, конечно, но главное внимание. Ведь так говорят?

— А это что? — кивает на вторую коробку в моих руках.

— О, это тебе от меня. Прости. Не могу ждать. Хочу, чтобы ты открыла сейчас.

Сара ухмыляется и настороженно принимает подарок. Распечатывает.

— Моя музыкальная шкатулка? — удивляется она и открывает крышку. Из шкатулки льется мелодия. — О дьявол! — восклицает она восторженно. — Ты ее починил!

— И подписал, — гордо показываю надпись с обратной стороны крышки.

— Повелительнице моего сердца и души, хозяйке моей судьбы, той, кто дарит мне надежды о спасении, сегодня я склоняюсь и молю лишь о прощении, — читает Сара вслух.

— «Повелительнице» я случайно высек с ошибкой, но...

— Спасибо, — смеется и обнимает меня.

Я слегка ошеломлен, а ведьма вздыхает и бредет в сторону коридора.

— Убегаешь? — спохватываюсь, хватая ее за локоть.

— Я хочу помедитировать в оранжерее.

— А как насчет провести время со мной? В качестве моего рождественского подарка?

— Какая часть словосочетания «я хочу помедитировать» тебе непонятна? Местоимение или глаголы?

— Неужели я не заслужил хоть немного благосклонности?

— Прости, — ехидничает она. — Я еще зла на тебя. За разгром еще постараюсь простить, но за то, что ты сожрал мой пирог с грушами на завтрак... никогда.

— Я спас тебя. Это был благородный поступок!

— Спас от чего?

— От целлюлита.

Она презрительно щурится, взмахивает волосами и уходит. Я бегу следом.

— Да ладно тебе. Давай накидаем подушек на окно, присядем за кружечкой какао с зефиром. Ты мне обещала.

— Во сне?

— На Новый год. Я запомнил! Ну же, — выскакиваю перед ней, преграждая путь, строю лицо скулящего щенка, — рождественский подарок. Пожалуйста.

Она качает головой.

— Ладно, тогда я с тобой, — подхватываю ее за колени, закидываю на плечо. — Вперед.

— Отпусти сейчас же! — орет она.

Ведьма выворачивается, пинает меня, да так усердно, что на очередном пируете неудачно дергается, и мы оба слышим хруст ее позвоночника.

— О демоны! Трещу, скриплю, как старый велосипед, — сокрушенно выдает Сара и повисает на мне мертвым грузом.

— Не переживай, детка, — подмигиваю. — Я с радостью тебя увлажню и смажу.

— Придурок! — шлепает меня по затылку.

— О, прости, ты ждала что-то вроде: нет, нет, ты не старая, ты молода и прекрасна? Конечно. Прости, ради бога. Ты не старая, ты древняя. Как пирамиды. Ты мое восьмое чудо света, сохранившееся ради нашей любви, неподвластной времени.

— Ты невыносим, — она нервно трет переносицу. — Как ты себя терпишь?

Я опускаю ее на диван в оранжерее.

— О, это замечательный вопрос, — улыбаюсь и сажусь рядом, вальяжно закинув руку на спинку дивана. — Как принять самого себя? Как заставить себя не убегать от мыслей о прошлом, о собственных слабостях, страхах? Как найти в себе силы?

— Я не это имела....

— Как разрешить себе то, что сделать боишься? Как принять то, что причиняет боль? Как жить в согласии с собой? Как простить самого себя?

— Ты чокнулся?

— У нас ведь конкурс риторических вопросов, — подмигиваю бровями. — Разве нет?

— Лучше заткнись.

— А то что? — рывком подгребаю Сару под себя, упираюсь руками по обе стороны от ее головы. — Канделябров здесь нет.

— Для тебя найдется лопата.

— М-м-м... обожаю страстных девушек, — шепчу в карминовые губы.

Сара щелкает пальцами, и меня скидывает с дивана в цветочные горшки, глина раскалывается под моим весом. Я хохочу, вынимая из волос листья.

Ведьма закатывает глаза, но едва не смеется. Пусть она всеми силами показывает псевдозлость, мы оба знаем, что наслаждаемся минутами вместе. Особенно я. Когда мы развлекаемся, готовим зелья или играем в шахматы, я погружаюсь в ее мысли и чувства, ощущаю, что мы одни на всем свете.