Назад в СССР: Демон бокса 3 (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич. Страница 13

— Берём билеты домой?

— Нет. О катастрофе, если она стряслась, сообщат позже.

Оля, поёжившись, глянула в окно, где яркое весеннее солнце осветило конную статую Николая I.

— Так не пойдём сегодня гулять? Если радиация…

— Сюда не добьёт. Далеко. Сегодня и завтра слушаем новости — советские и вражеские. Там решим. Как бы то ни было, нас сегодня ждут Летний сад и Марсово поле.

— Ур-ра! — воскликнула Машка, понятия не имевшая, что это такое, зато готовая с папочкой хоть на край света.

Собрались, когда по радио звучал прогноз погоды. В Минске и Киеве солнечно, миллионы людей выйдут на улицы, отправятся на дачи, молодёжь — на пикники, радуясь приближающейся тёплой поре года и совершенно не подозревая, что принесёт им светлый весенний день. А в это время коммунистическое руководство СССР ломает голову, как бы скрыть и от своих, и от иностранцев масштаб катастрофы. Что погибнут тысячи, а потеряют здоровье сотни тысяч, если не миллионы, в том числе — от несвоевременного оповещения, коммунистам насрать.

Вечером после двадцати часов я обратил внимание, что глушилки словно озверели. Если у них есть режим «турбо», он точно включён. Бубнение дикторов «Голоса Америки» и Би-Би-Си почти не пробивалось в «Асторию». Полфразы, и эфирное пространство затапливал гул.

Гораздо проще было с коротковолновыми станциями, вещавшими на английском языке. Практически все они в топ новостей поставили непонятное ЧП в Советском Союзе, сопровождавшееся выбросом радиации. Даже на средних волнах повторялось такое же, я поймал радиостанцию, кажется, финскую. Впервые прозвучало слово Chernobyl. Его услышала Ольга, Вика, пеленавшая Ваню в соседней комнате люкса, вышла оттуда беззаботная и уставилась на нас как на двух призраков, склонивших головы к коробочке с антенной и надписью VEF.

— Что ещё?

— Валера, похоже, оказался прав. Чернобыльская атомная станция взорвана. Всплеск радиации замечен по всей Европе. А Минск… Это же какие-то километров триста… — опомнившись, Оля принялась накручивать телефонный диск. — Мама? Чернобыль взорвался! Да! Все западные «голоса» кричат. Что⁈ Папа же — военный… Пусть добудет счётчик Гейгера или что угодно. А лучше собирайтесь и уезжайте из Белоруссии куда угодно, только не на Украину, не в Брянскую область. Прямо сейчас! Сейчас же!

Она выслушала ответ и уронила трубку на аппарат. На глазах блеснула влага.

— Папа слышал разговор. Началась программа «Время». Там ни полслова о катастрофе. Он сказал, что это буржуазная провокация, а ты, Валера, главный провокатор среди нас.

— Ожидаемо. Его твердолобость известна всем. Спасибо, что ракетчики не получили приказ в отместку за Чернобыль бабахнуть по Америке.

— Зачем? — простонала Вика.

— Чтобы отвлечь внимание.

Я не стал рассказывать, как в девяносто девятом Соединённые Штаты влепят по Югославии, чтоб отвлечь внимание избирателей от сексуального скандала между Моникой Левински и президентом Биллом Клинтоном, долго отрицавшем связь, а потом признавшимся, куда и что засовывал в практикантку Белого дома. В этой реальности Белград ещё не бомбили.

— Муж! Что нам делать?

Спросила подавшая заявление на развод… Сейчас не до мелких счётов.

— Я не знаю, как снабжается Ленинград. Предлагаю лететь туда, где всё своё: мандарины, хачапури и цинандали. Долго жить в люксе «Астории» и мне накладно. В Минск при любом раскладе не стоит возвращаться несколько месяцев. Понятно, что на АЭС бросят массу сил и денег, погубят сколько-то людей, выбросы радиации прекратятся. То есть на улице не опасно. Но наладить контроль, чтоб заражённая пища не попала на стол, быстро никто не смог бы. Даже коммунисты.

— Ты так их ненавидишь!

— Да, Виктория Львовна, не люблю. Но в данном случае коммунизм имеет свои плюсы. Они умеют мобилизовать людей на чрезвычайщину. Создать проблему и героически её преодолеть — их главное развлечение. Кстати, надо узнать — исключили ли меня? А то за полтора года партвзносы не плачены. Барышни! Предложение такое. Сейчас летим в Тбилиси. Друг Резо обеспечит посадочную площадку в лучшем виде. Оля, любишь страстных кавалеров? Роста они, правда, поменьше белорусов.

Это — правда. По моим наблюдениям, акселерация у молодых грузин началась чуть позже. Потом наверстают и перегонят.

— Давай без шуток, — отмахнулась она.

— Далее зависит от того, согласится ли Виктория подписывать со мной контракт и лететь в США. Либо лететь без контракта, делая вид, что ничего не произошло. Тогда Оля пусть выбирает между Массачусетсом и Пенсильванией, читал, предоставляются неплохие гранты для сбежавших из «империи зла». Полностью оплачивать учёбу не собираюсь, но поддержу. К второму курсу найдёт работу, на жизнь хватит вполне.

Сёстры встретились взглядом, и я заметил неприятную перемену в Ольге. Фактически поставил её будущее в зависимость от готовности старшей сестры вернуться в семейное лоно. Та старалась. По ночам — особенно, насколько это возможно при годовалом ребёнке и младшей сестрице за стеной. Я уже немного привык к такому положению дел. Но сколько-то возвышенные чувства не вернулись ничуть. Девяносто процентов лояльности к Вике оттого, что она — мама Маши. А её лояльность ко мне пока не простирается до готовности лететь в Америку.

— Тбилиси… Хорошо. Мы с Ольгой не были в Грузии. Лететь сколько? Как Ванечка выдержит?

Пацан прекрасно перенёс поезд. А если начнёт вопить в самолёте, это будет проблема пассажиров, летящих рядом, нас не заставят сойти, рейс беспосадочный.

Я поднял трубку и набрал хорошо знакомый номер.

— Гамарджоба, генацвале! Сижу в Ленинграде в гостинице «Астория», тут по радио передали: у украинцев атомная станция взорвалась, накрыло не только их, но Белоруссию и часть России тоже. Что? Конечно, дорогой. Бегу за билетом.

Он-лайн его не купить. Я заказал такси через сервис отеля и помчался за билетами в круглосуточную кассу. Без стеснения сунулся в свободное окошко для ветеранов и Героев Советского Союза, сунул паспорта и получил нужные листочки. Советский у меня заграничный долгоиграющий, продлил в Москве по пути в Минск. Раньше в СССР так было: при выезде за бугор сдаёшь внутренний, получаешь международный, действительный лишь на время командировки. В общем, если бы не ПГУ, огрёб бы проблемы. Ничего, подстраховали.

Перед сном Оля заложила, пока Вика мылась в душе:

— Она звонила в Минск. Мама сказала, Гошу выпустили.

— Так давно пора.

— Ему накинули за дебош в изоляторе несколько суток. Не важно. Он съездил в Ждановичи, обнаружил, что замки заменены.

— Взломал?

— Нет, не до такой степени отмороженный. Обнаружил шмотки в гараже, забрал. Вернулся к себе. Но до этого заехал на Пулихова плакаться. Худой, осунувшийся, мама говорит — щёки словно собачьи брыли висят.

— И как Вика восприняла?

— Вроде без особых эмоций. Да, жалеет его. Не понимаю, почему давно не сказала: забудь дорогу ко мне.

Я не стал озвучивать свои версии, но взял на заметку: мне жена ничего не сообщила.

В Грузии нас принимали так, что обе взрослые женщины и очень маленькая не раз восклицали: почему мы сразу поехали не сюда, а в Ленинград? Даже Ваня в колясочке улыбался и гукал как-то более радостно. Резо моментально организовал показательный турнир первого и пока единственного чемпиона мира из СССР по профессиональному боксу с тяжеловесами и супертяжеловесами республики, против пяти соперников я боксировал по два раунда, очень тщательно дозируя силу ударов, чтоб парням мало не показалось, но никому не погасил свет и ничего не сломал. Нас буквально носили на руках. На приёме у Шеварнадзе я почувствовал, что скоро лопнет даже демоническое здоровье, если опустошать рог с вином один за одним, обязательно до дна, иначе «не уважаишь». Правда, приём был неофициальный, без информации для прессы, так как неприятная тень невозвращенчества пока ещё порхала за моей спиной.

В тени моей славы, а также благодаря достаточно броской внешности и ростом с меня даже без каблуков, Оля пользовалась успехом. Похоже, Резо специально подсватал нам в компанию самых высокорослых джигитов. Вика с ребёнком на руках воспринималась как натурщица к картине «Мадонна с младенцем», грузины засыпали её комплиментами, но более сдержанно, чем свободную младшую, и эти комплименты скорее адресовались мне: «вай, какой у тебя красивый жена!»