Гора в море - Нэйлер Рэй. Страница 11

Порой Эйко позволял себе фантазировать, что Япония его разыскивает. Он понимал, что это ложь. К этому моменту родители наверняка сообщили властям о его исчезновении. К этому моменту они уже дни или даже недели просидели за своими старенькими терминалами, взывая к администрации АТЗХ. Они, конечно же, связались с властями Окинавы и, возможно, даже Токио. Но что они могут выяснить? Все они? Его жизнь была перерезана, и один расплетенный конец повис в отеле АТЗХ, где он оставил свой багаж. А дальше от него не будет и следа.

«Разрыв между двумя жизнями».

Кое-кто из команды предавался таким же фантазиям – примерно месяц после попадания на корабль. Их ищут. Их найдут.

Остальные не пытались с ними спорить: океан приведет все необходимые аргументы. День за днем он заполнял все их поле зрения до самого горизонта, и единственной характерной чертой оставались постоянные изменения его поверхности в диалоге с небом. Достаточно скоро люди понимали: то, что давало им безопасность – семьи, государства, законы, будущее и прошлое, – осталось на твердой планете, планете суши. В этом нескончаемом мире беззаконной воды, куда они теперь попали, ничего этого не существовало.

Работавший рядом член команды положил руку в перчатке на плечо его прорезиненной робы.

– Держись, Эйко.

Он вернулся обратно в «сейчас». Его напарником в эту смену оказался Сон – худощавый вьетнамец на несколько лет старше Эйко. Он был инструктором по дайвингу и гидом на каком-то острове. Как он назывался? Эйко неинтересно было запоминать, точно так же как ему совершенно неинтересно было вспоминать имена тех двух проституток, чьи гладкие намыленные тела извивались рядом с ним.

Совершенно неинтересно.

И он увидел – как будто это происходило прямо сейчас перед ним, – как натягивается провисший канат. Канат ударяет Томаса в грудь, отправляя за борт, в серые волны.

И все.

Эйко вырвало прямо в грязь под ногами. Он почувствовал, как у него подламываются ноги и Сон подхватывает его, услышал раздраженный рык Бьярна: он нажал кнопку остановки, и сразу взвыла сирена.

– Гистамин, – услышал он объяснение Сона Бьярну. – Ему надо ненадолго выйти из помещения. Могу запросить прохлорперазин из аптечки.

Он услышал, как Бьярн по внутренней связи вызывает кого-то из других охранников:

– Разбуди кого-то из другой смены и отправь в быструю заморозку. У нас один привял. А ты, – проорал он Сону, – чтобы вернул свою задницу обратно через пять минут!

На камбузе Эйко приложил мокрое полотенце на лоб, выпил прохлорперазин – и ему сразу стало лучше. Он понимал, что завтра ему придется компенсировать пропущенное, проработать восемнадцать часов, но сейчас он предвкушал плитку рыбного белка, чашку отвара, долгий сон.

Несколько часов спустя он проснулся в своем гамаке из-за голосов. Стояла ночь. В бараке было темно и слышны были только двигатели, толкающие траулер через темноту вперед. И голоса, и вспышки красного света с улицы, которые каждые несколько секунд бросали на стену барака паутину теней.

Сон шептался в темноте с одним из пленных:

– Иногда мне уже становится все равно, что со мной будет. Если я никогда не вернусь к себе на острова – ну и что? Еще до того, как меня захватили, я потерялся. В Автономной торговой зоне я просто существовал. Не как на Кондао. Но я слышал, что благотворительный отдел «Дианимы», выкупивший остров у АТЗ, его отгородил. Мой дом в безопасности. Эти бездушные суда плавают по всему миру, выскребая из моря остатки рыбы, оставляя повсюду пустыню. Но Кондао теперь в безопасности. Рыбы в безопасности, дюгони, водоросли и рифы в безопасности. Черепахи. Все они в безопасности.

Кондао. Эйко теперь не забудет это название. Он прекратит забывать названия, имена. Он прекратит не интересоваться.

Потому что именно из-за этого он сюда попал. Ему не было дела. Да, так и есть. Ему было неинтересно, не было дела – и мир его наказал.

Ему ни до кого не было дела, пока он не увидел, как Томас улетает за борт. Но это – наконец-то – что-то в нем сдвинуло. До той поры в нем что-то было сломано. Может быть, теперь это начинает выправляться.

Мысленно, в своем дворце памяти, Эйко записал название «Кондао» на свитке рисовой бумаги. Он перевязал его куском грубой конопляной бечевы и подвесил на ветку сакуры в саду «Минагути-я» в варианте 1691 года.

Он услышал в темноте тихий смех Сона.

– Даже морское чудовище Кондао в затонувшем корабле в безопасности.

– НА ВИДЕОЗАПИСИ ТРУДНО ЧТО-ТО РАЗОБРАТЬ. Подводный дрон был снабжен неплохой системой освещения, но вода была слишком мутная, и рыбы постоянно все заслоняли. Но я смогла увидеть…

– Не надо обобщений. – Камран был одет в персикового цвета спортивные штаны, которые Ха особенно сильно не любила, и потрепанную футболку. Но он хотя бы находился дома: на размытом краю проекции, создаваемой объективом терминала, она смогла различить знакомую форму кухонного стула. – Просто расскажи все, что видела.

– А тебе не пора в постель?

– Я не поздно ложусь, а рано встал. Результативно работаю. Это ты все еще не легла. Ну, выкладывай, а потом иди спать.

– Ладно. Когда аппарат погрузился достаточно глубоко, стал виден силуэт затонувшего корабля, лежащего на левом борту. Видны стайки рыб, снующих в мутной воде, и темные очертания люка. Эврим сказал, что это проход в то место корабля, где убили человека…

– Придерживайся того, что видела. Не вдавайся в детали, которые услышала от других.

– Точно. Когда аппарат прошел через люк в темное пространство, он переключился на более сильный прожектор. На секунду свет ослепил камеру. Все стало белым. Потом пошла картинка. Именно тогда я увидела его в первый раз. Внутри помещение заросло – кораллы, ракообразные, – и на этом фоне различить было трудно, но я увидела, как он движется. Осьминог. Он замаскировался почти идеально, но все же пошевелился, при этом потемнев. Он сохранил рисунок стены, но затемнил свою мантию. Словно покраснел от злости. Я уже столько раз наблюдала у осьминогов такое потемнение, что сразу его распознала: раздражение.

Аппарат начал поворачивать направо, давая панораму, чтобы лучше передать пространство. При его повороте осьминог отделился от стены и тоже начал перемещаться вправо. Затем аппарат начал разворачиваться влево – и тут он оказался всего в двух метрах от камеры. Он принял позу «носферату»: вытянулся во весь рост на переборке, держа мантию вертикально над головой, раскинув щупальца и перепонку. Поза угрозы. Однако в этой позе они обычно темные. Этот не был: он стал почти белым. И он был большой. Масштаб точно оценить сложно, но в вытянутом виде он был примерно ростом с человека. Или выше.

– Сосредоточься на том, что ты видела.

– Ага. Ну вот, он начал создавать облачные узоры, какие обычно осьминоги создают, чтобы спугнуть добычу, спровоцировать на неосторожное движение, но чуть другие. Я помню, что подумала: «Я так и знала!»; я ведь предсказывала, что именно эту функцию осьминоги выделят для коммуникации: этот механизм вспугивания добычи, который не является необходимым элементом для выживания. Помнишь? Я говорила…