Гора в море - Нэйлер Рэй. Страница 13
– Думаю, им хотелось получить существо, которое будет человеком… скажем, в когнитивном аспекте. Хотелось, чтобы я думал, как они. Разумом был как они.
– У них получилось?
– Не знаю. Я часто чувствую… чувствую себя немного перекошенным, Ха.
– Перекошенным?
– Немного чужим… – Эврим поправил воротник своего странного одеяния. – Безумным.
Ха пожала плечами.
– И я тоже. По-моему, это нормально.
– Вот как?
Эврим развернулся к ней – и Ха поняла, что написано у него на лице. Это выражение читалось совершенно ясно. То была надежда – надежда на то, что другое существо его поняло. Действительно поняло. Это было настолько трогательно, что Ха почти готова была обнять Эврима. Она считала, что ее одиночество невозможно превзойти, а теперь увидела, что определенно возможно.
А потом открытое выражение надежды на лице Эврима мгновенно сменилось базовым: неким подобием нейтрального дружелюбия коллеги. Но только приближенно. Оно чуть фальшивило. Да, Эврим был еще более одиноким, чем она.
– Да, надо полагать, – проговорил Эврим. – Вы также очень необычная личность. Да, кстати, раз уж мы говорим откровенно: я считаю вашу книгу «Как мыслят океаны» одним из самых блестящих исследований. Не только в отношении разумности головоногих, в отношении разума в целом. Коммуникации. Как только я ее прочел, то понял, что эту загадку без вас не распутать.
– Рада, что вам понравилось.
Ха не любила говорить о своей книге. Не любила, когда ее хвалили.
– Не то чтобы мое мнение много значило. Это не моя область. Но я нашел ее… успокаивающей. Мне показалось… она вроде как описывала… ну, об этом позже. Доктор Минервудоттир-Чан говорит, что мне надо стараться меньше делиться переживаниями. Говорит, что люди ценят сдержанность. Особенно с моей стороны.
– Я заучила самые резкие отзывы, – сказала Ха с горькой улыбкой. – «В своей книге доктор Ха Нгуен плавает с головоногими, а потом задает множество вопросов. Так и не определив, кто она – нейробиолог или философ, в итоге не оказывается ни тем ни другим». Этот мне понравился. Хотя бы был остроумным. И вероятно, верным.
– Ваши коллеги высоко ценят ваши догадки. По их словам, вы создали новую область, и проблема не в вашей книге: просто пока никому не удалось ее понять. Кто-то назвал ее «наукой будущего, в котором я был бы рад жить».
– Очень мило с их стороны.
– Ваша книга подобна посланию в бутылке, отправленному с одного необитаемого острова на другой. Она привела вас сюда. И возможно, здесь вы сможете раз и навсегда ответить своим критикам.
– Мне кажется, есть твердое правило, – возразила Ха, – никогда не отвечать критикам. Человек просто продолжает работать.
– Согласен: такая стратегия лучше. Как бы то ни было, я рад, что вы здесь. На этом острове вы можете написать свою лучшую работу.
– Надеюсь. Спасибо за доверие. И работу напишем «мы». Это будет наша лучшая работа. Совместная.
По лицу Эврима промелькнула тень ранимости, но он ничего не сказал.
«Тень облака».
Алтанцэцэг подтянула колени к подбородку, резко опустила их и широко раскинула руки. «Словно творит чары». Потом ее тело расслабилось, но поверхность кожи все равно подергивалась от нервных импульсов.
На улице стало достаточно тихо, чтобы снова услышать прибой и какофонию джунглей за зданием.
– Все закончилось. Она переходит на режим зачистки – предотвращение попадания нефти и других загрязняющих веществ в воду. Нам стоит лечь. Больше смотреть не на что.
Однако они еще на мгновение задержались у бака. Ха взглядом прослеживала шрамы Алтанцэцэг. Так много: целый Гималайский хребет рубцов, Гиндукуш у ключицы, землетрясения мышц под ними.
– Кстати говоря, она похитила мой макарун.
– Извините, что?
– Похитила мой макарун. Как и обещала. Вломилась ко мне в комнату и украла, – пояснил Эврим. – Больше некому. У нее есть отмычка. Знаете, хорошо, что вы здесь. По многим причинам. В частности, потому что мы с Алтанцэцэг начали действовать друг другу на нервы.
Символы не появляются ниоткуда. По крайней мере, поначалу. Ранние системы иероглифов связаны с миром. Даже в сложных и абстрактных знаках ханьцзы современной китайской письменности мы видим следы этих связей, как, например, в знаке человека
Язык абстрактен, но он возникает из реальных связей с реальными вещами мира и несет в себе следы этого древнего родства. Эти следы и станут ключами к расшифровке символов существ иного вида – если только мы сможем их распознать.
НА РАССВЕТЕ ХА ПОШЛА ПО ДОРОГЕ к бывшему порту острова, Бендаму. Она так и не заснула. В ее мыслях горели корабли. Когда она закрывала глаза, то видела тело Алтанцэцэг в резервуаре: шрамы, похожие на горные хребты на топографической карте, подводные хребты, содрогающиеся в коннективной жидкости.
Однако не это прогоняло ее сон. Ей не давала заснуть загадка той фигуры, которую осьминог многократно проецировал у себя на коже. Знак – символ. Он мог означать все что угодно, но также мог быть связан с некой исходной фигурой, реальным объектом этого мира. А если это так, то он может стать ключом. Эта фигура снова и снова возникала у нее в уме:
Она целую страницу блокнота изрисовала этим символом: еще сильнее его упрощая, превращая в простую часть круга с клином или линией, направленной вниз. «Вниз? А осьминог будет воспринимать это как низ?» Скорее всего. Пусть осьминог и живет в более плотной текучей среде, чем мы, он должен ощущать воздействие силы тяжести даже сильнее, чем рыбы. Он не очень хороший пловец и двигается, охотится, пасется на морском дне, среди скал и рифов. В случае угрозы он выпрямляется, словно встающий во весь рост человек, словно горилла, раздувающая грудь и поднимающаяся на руках. Словно медведь на задних лапах. Так что да: в мире осьминога должны существовать верх и низ.
Но действительно ли этот клин указывает вниз?
И вообще – клин ли это, стрелка или линия?
Этот символ – явно предостережение или угроза – не давал ей покоя. У нее было такое ощущение, будто на каком-то уровне она уже его поняла. Видела его раньше.
Деревья размывали край дороги к порту, отвоевывая себе пространство. Тротуар был усеян листьями и пустыми семенниками. Обезьяны и ранние птицы орали в кронах деревьев.
Порт Бендам представлял собой всего лишь небольшую пристань и скопление складов и магазинчиков, теснившихся вдоль единственной улицы. На туристических снимках пристань всегда полнилась женщинами, торгующими рыбой из неглубоких корзин на фоне разноцветных рыбачьих суденышек. Крошечный порт располагался в заливе, имевшем форму латинской буквы V, острый конец которой смотрел на юго-восток, а открытая сторона – на северо-запад. На ее юго-западном конце, ближайшем к заброшенному отелю, находился небольшой канал, часто заполнявшийся приливными волнами и опасными течениями. А вот северо-западная сторона имела ширину почти в милю.
«Залив» на самом деле заливом не был: это был пролив между островом Консон – главным островом архипелага Кондао – на востоке и необитаемым лесистым горбом Хонба на западе.
Здесь ущерб от эвакуации был куда заметнее, чем в тихих запертых домах Консона, мимо которых Ха проезжала в ночь своего прилета. Консон казался почти мирным, словно его население просто постепенно ушло. А вот залив был усеян затонувшими рыбачьими судами. Обломки кораблей, в том числе и крупного пассажирского парома, были раскиданы у входов в бухту, делая их непроходимыми.
Ха здесь бывала. В шестнадцать лет. Путь от Вунгтау на кораблике с надувными крыльями в памяти почти не сохранился. Она не отрывала взгляда от парня, в которого была влюблена. Наблюдала, как он болтает с другими парнями, как смотрит в окно на зеленые волны, как читает…