Битва за Лукоморье. Книга 3 - Камша Вера Викторовна. Страница 7

Умники великие яроместо от своих стерегли – мудрили, хитрили, скрытничали и доигрались до того, что всё на паре Охотников повисло, старом да молодом. А могло бы и вовсе на одном Стояне, который тревогу и поднял. Мало того, бывалый Охотник про затею гада-Огнегора узнал не в Китеже и не от княжьих людей, а от подавшейся в яги зазнобы. А если б не стала Марфа жутковатых чужачек слушать? Дождалась бы своего Стояна и зажили б они рядком да ладком? Совет да любовь – дело хорошее, особенно на склоне лет, но с Лукоморьем-то что бы сталось? С Лукоморьем, с Русью, со всем Белосветьем?

Негоже, когда младшие дальше старших видят.

Эх, не затем богатырь Алеша отказался от обузы воеводства, не затем броню на китежанский распашень сменял, чтобы опять сомневаться. Драться он шел, и чтоб ясно все было – вот зло, вот ты, обученный это самое зло бить, и дело твое пусть и не слишком приметное, зато нужное. Чтобы не было на Руси никакой дряни, ну а «то, не знаю что» пусть кто поумнее ищет. У них и мозги, и опыт, и от книг да свитков архив ломится! Старшие сотнями глаз смотрят, сотнями ушей слышат, а с Алеши взятки гладки. В Охотниках он без году неделя, ему бы не думать, а исполнять… Ну так и Несмеяна такая же. Чего ж от нее смелых мыслей да быстрых решений ждать, если сам разнылся? Прежде чем с других спрашивать, на себя оборотись!

Мир сложнее, чем кажется, простоты не найти. Нечисть выслеживать да супостатов иноземных рубить – еще не значит защитить Русь и Белосветье. Одним булатом, пусть и звездным, по нынешним временам не отбиться, хоть всех худов со змеевичами повыведи, не в них дело…

«Ноги в сапогах, – доложил не забывавший следить за дорогой Буланыш. – Сидят, отдыхают. Объедем, противно».

– Далеко? – уточнил, с радостью отбросив не самые простые думы, богатырь.

«С версту. Не хочу туда».

– Потерпишь, – отрезал Алеша. – Нюхать не будешь, обойдем, встанешь по ветру.

«Ты нюхай, а я пастись пойду. Противно».

– Я уже понял.

Прекращая перепалку, китежанин недвусмысленно шевельнул поводом. Буланыш недовольно мотнул гривой, но артачиться не стал: выказал свое мнение, и ладно. Нюхом даже обычные кони не всякой собаке уступят, а богатырские сильнее во всем. Впрочем, унюхать княжьего гонца смог бы и Алеша, пусть и не за версту. Запах был сильным и, прямо скажем, странноватым, но Охотник чего только не нюхивал, а тут всего лишь зачарованные сапоги, пусть и не снимаемые неделями. Иначе-то не выходит: боязно гонцам такую ценность из рук, то есть с ног выпускать. Украдут, не ровен час, век с казной не расплатишься, да и не всё меряется деньгами. У княжеских скороходов, а было их в Великограде куда меньше, чем Охотников в Китеже, есть и своя гордость, и свои правила, и своя волшба, и даже штаны особенные, чтоб ноги друг о дружку не слишком терлись.

Стать таким бегуном мог не всякий, требовалось для того врожденное чутье, и все равно приходилось годами учиться и самому бегу, и тому, как дорогу выбирать и препятствия обходить. Гору миновать еще полбеды, а ты попробуй на полном разгоне в человека или зверя не впечататься, но и это еще не предел. Случались среди гонцов искусники, что могли по верхушкам деревьев бегать: этих считали получародеями и слегка опасались.

В стародавние же времена от скороходов с их сапогами по понятным причинам и вовсе шарахались. Само собой, прежде чем допускать пред светлые княжеские очи, гонцов гнали в баню; вроде бы не такая уж и большая задержка, но однажды именно этого часа не хватило, чтоб отвести большую беду. После этого великий князь строго-настрого наказал вести скороходов к нему, как есть, а княгиня после первого же раза собрала чародеев и посулила награду тому, кто сумеет одолеть дорожно-сапожную вонь. Такой искусник сыскался, и с тех пор от скороходов, сколько бы дней они ни были в пути, пахло чем-то вроде распаренного банного листа, только не березового, а похожего сразу и на перечную мяту, и на таволгу. Людям это не мешало, а коней никто не спрашивал.

«Нечестно, – не желал униматься Буланко. – Я родился конем, я бегу. С подковами легче, но я и без подков – я. А этот надел сапоги и стал быстрее коня. И еще пахнет!»

– Тупой не пахнет, – напомнил про Стоянова коня Алеша, – он тебе что, больше нравится?

Буланыш не ответил, задумался, но ненадолго; вернуться к своим мыслям Алеша, по крайней мере, не успел.

«Тупой хуже, – торжественно объявил жеребец. – Он весь поддельный, а тут только сапоги нечестные. Близко уже. Спешишься?»

– Посмотрим, – вывернулся относившийся к скороходам со всем уважением богатырь. – Ты не злись, гонцы великоградские свой хлеб не зря едят. Сапоги волшебные, они не для всех, и управиться с ними немногим легче, если легче, чем с… Тупым. Тут и навыки нужны, и сила, и разум быстрый, и все равно погибнуть можно запросто. Случалось, и не раз.

Буланко смолчал, но на горку взобрался безропотно, даже не пытаясь увильнуть. Охотник усмехнулся и вдруг загадал, знакомый будет гонец или нет. Всего Владимир держал девять скороходов, по двое на каждую из сторон света и еще одного на всякий случай, Алеша в бытность свою в Великограде знал в лицо четверых, так что получалось четыре против пяти, почти как монетку бросить. Если выйдет знакомый, ущучат они Огнегора еще до зимы, ну а нет… Не последний день живем.

Зловредному колдуну не повезло – гонец оказался знакомым, Охотник даже имя вспомнил – Закат Полуденович. Крепкий, крутой, уже в годах, Закат всегда был настороже. Алешу признал сразу, правда, радости особой не выказал, спасибо хоть поздоровался.

– И тебе по здорову, Полуденович, – откликнулся, спешиваясь, китежанин. – Куда путь держишь, не в столицу часом?

– На юга, – буркнул гонец, убирая вынутый на всякий случай кинжал.

Подумывавший, не подать ли в Великоград весточку, Алеша чуток расстроился, но виду не показал, лишь подбородок вскинул:

– Новостями не побалуешь?

Ответ был ожидаемым:

– «Побалуешь», ишь. Не до баловства нам, – набычился Закат. – Что сказали донести, то и доносим. А что до самих дел – так они не нашего ума.

– Так и не моего, – отмахнулся Алеша, вдыхая столь противный Буланышу запах. – Княжьи дела мне теперь без надобности. Скажи лучше, не приметил ли чего по нашей части. Худов там или еще каких упырей.

– Худов не было, – сменивший гнев на милость Закат оказался не прочь поболтать, – но вообще-то беспокойно. Люди на дорогах всякое болтают. На побережье о чудах-юдах снова заговорили. Мол, топят лодки рыбацкие, житья нет. Люди лихие по лесам да горам расселись, куда ж без них. Сколько в той болтовне правды, не наше дело, но ваш брат вон разъездился, не на пустом же месте!

– Наш брат, говоришь? Охотник, что ли?

– Лясы я с ним не точил, и знака он мне не показывал, – вновь насупился гонец, но в подробностях объяснил, что обогнал караван, в голове которого ехали двое, и один, на гнедой белоногой лошади, был в китежанском распашне. Останавливаться Закату было недосуг, но запомнилось – тем более что и караван какой-то странный. На купцов с товарами не похоже, на переселенцев или воинский обоз тем паче, а лицедеи со скоморохами караванами не ходят и охранников не нанимают. Странно, короче, только зачем гонцу княжьему всякие странности? Он куда пошлют, туда и бежит, главное – вести в срок доставить.

– И то, – согласился китежанин, гадая, кто из братьев или сестер мог отправиться на юг. – Ну а для меня странности – милое дело. Спасибо тебе, поеду гляну, может, помощь требуется.

– Это вряд ли, – усомнился Закат, – спокойно ехали, не таясь, да и тихо тут. Или нет?

– Разбойники были, но не здесь, да и те кончились, а так да, тихо.

– Куда ж без них, – повторил, поднимаясь, скороход. – Ладно, бывай, Охотник, пора мне.

– И тебе доброй дороги без оврагов да буераков, – от души пожелал китежанин, но Закат уже сорвался с места, одним махом одолев золотой от солнца спуск. Алеша хмыкнул и приставил ладонь ко лбу, провожая взглядом негаданного собеседника.