Битва за Лукоморье. Книга 3 - Камша Вера Викторовна. Страница 9

– Что, хороша?

– Костлява только, ну да ничего, как детки пойдут, так и раздобреет.

– Не всем лебедушками быть, – назидательно произнес китежанин, – журавушки тоже неплохи. Этот, на пегом, часом не хозяин ваш?

– Он, Слобо. Слышь, Охотник, я тебе про гирихтуна по дружбе сказал, ты того… не выдавай.

– Так ты и не сказал ничего.

– А и верно!

Слобо-зверинщик, моложавый, но седоусый, походил сразу и на торгового гостя с юго-запада, и на удалившегося от дел воина из тех же краев. Звали его Слободан, а если по-простому, то дядька Слобо, и был он говорлив и обходителен. Чистый трактирщик, сейчас меду поднесет, а потом за одну чарку сдерет, как за две. Впрочем, и средь воевод случаются болтуны, и харчевники порой сквозь зубы цедят, только о воронье не по белым воронам судят.

Начал дядька Слобо с того, что отчитал своих охранников. Нехорошо, дескать, дорогого гостя за порогом держать.

– Ну какой же я гость? – возразил Алеша. – Не жури стражу. Мимо ехал, любопытство одолело, они и приветили.

– Любопытство чужое меня и кормит, – подмигнул зверинщик, – сейчас все расскажу, покажу, а потом, глядишь, и ужин поспеет, а там и до дела дойдем.

«Про единорожицу скажи, – завел свое Буланко, – пусть покажет».

– Посмотреть не откажусь, – напрямую отвечать коню при чужих Алеша избегал, да и не ждал Буланко ответа. Вот напомнить о чем-то мог или совет дать, чаще всего толковый. – Говоришь, дело?

– После ужина. Коня можно у крайних возов оставить, там до ручья два шага и трава еще свежая, или овсом угостить?

– Он не откажется. Если заночуем.

– Еще бы не заночевать, солнышко вон как низко. Что тебе сказали уже? Повторяться не хочу.

– Да мы все больше про зверье говорили. Любопытство берет, что это за носохвосты такие.

«И единорожица!»

– Еще, говорят, единорожица у вас есть.

– Да много чего есть, проще показать. За тем и еду, надоело скитаться, а про Русь хорошо говорят. Спокойно здесь у вас да справно. И денежки у людей водятся, и любопытства хватает – самое то, чтобы нашему брату осесть, домом обзавестись, сыновей женить, дочку пристроить. Зверинец мой и сейчас неплох, а если дела пойдут, еще краше будет. Птиц-зверей заморских со всего света соберу, дай только срок…

Зверинщик болтал вроде и весело, и складно, но время от времени замолкал, точно ждал какого-то вопроса и дивился, что его нет. Когда добрались до первых возов, за которыми вперемешку паслись верховые и тяжеловозы, Алеша в этом уверился окончательно.

– Лошадок своих мы тут оставляем. Развьючивать твоего? – Слобо очередной раз значительно замолк. – Люди у меня знающие, надежные.

– Я сам, – отрезал, спешиваясь, Алеша. Подпускать кого-нибудь к своей поклаже он не собирался.

– Ну как знаешь… – протянул тоже слезший со своего пегаша зверинщик, следя за Охотником сразу с нетерпением и легкой обидой. – Собрат твой нам доверяет, не жалуется. Вон его Гнедко, у красного воза.

«Мерин, – немедленно доложил Буланко. – С того и жирный. Плохо быть мерином».

Лоснящийся гнедой с белыми бабками, на вкус Алеши и впрямь перекормленный, почуяв взгляд, поднял голову и добродушно фыркнул. Задираться он и не думал, обычные лошади редко задирают богатырских коней, разве уж вовсе дикие и гордые собой жеребцы, да и то до первой трепки.

– Хорош, – со значением произнес Слобо, – да твой лучше.

«Зачем сравнивает? – немедленно обиделся Буланыш. – Еще б тебя с каким увальнем сравнил!»

– Да, мой лучше, – согласился богатырь, со всем вниманием разглядывая злополучного мерина. При всей своей ухоженности Гнедко казался слишком уж заурядным, хотя братья на ком только не ездят. Хороший Охотник отнюдь не всегда хороший наездник, пусть это и приветствуется.

– Жди тут, – тихонько велел Алеша коню. – Гляди, с чужими конями не задирайся.

«Много чести, а травка хороша. Про единорожицу спроси».

– А звери-то ваши где? – словно бы ненароком полюбопытствовал богатырь. – Погода хорошая, неужто в повозках держите?

– Дальше, на опушке у ручья. И с дороги не видать, и лошадки не волнуются, – объяснил уже на ходу Слободан и внезапно насупился. – Хитро у вас, у китежан, все устроено. Плащи эти, знаки тайные… Я-то человек простой, привык людей по имени звать, особенно, если в пути, а с вами и того нельзя. Брат да брат…

– Отчего ж нельзя? Алешей зови. Мне скрывать нечего, это ты что-то крутишь.

– Да не кручу я! Просто с вами говорить, как меж яиц выплясывать да еще с завязанными глазами! То не поминай, туда не гляди, там не ходи… Голова кругом, а деваться некуда, сам я не справлюсь.

– Ну и с чем ты не справишься?

– Да все с тем же! Собрат твой, когда на помощь звал, не сказал разве, зачем?

– Собрат собратом, – выкрутился все меньше понимавший китежанин, – да голова себе я сам. Если помощь нужна, так прямо и скажи.

Зверинщик свел черные с проседью брови, походя рыкнул на кого-то с ведрами и принялся обстоятельно, с вывертами, объяснять то, на что у «десятника» Боро ушло с дюжину слов. Нужно было протащить караван сперва мимо засевшей в башне не то чаровницы, не то ведьмы, а затем мимо гиблых пустошей, в которых якобы гнездились какие-то «нети». Люди мимо ходить могли и ходили, потому что имели душу, а вот в зверей, особенно больших и диких, эти самые «нети» так и норовили вселиться, после чего в новом теле начинали людоедствовать. Все это очень походило на бабьи сказки и почти наверняка ими и являлось, однако зверинщик верил в гвоздеевские страхи твердо.

Про колдунью-отшельницу и опасные для зверья пустоши Слободан услыхал в Ольше, когда задумал податься на Русь и выяснял, как бы это половчее сделать. Добрые люди объяснили, что лучше всего найти Охотника и уговорить, чтобы проводил до самого Великограда. Слобо пригорюнился, и тут ему сказочно повезло – в пригороде Ольши по каким-то своим делам объявился китежанин. Сторговались, и сразу же в дорогу, только чем ближе был Гвоздеев, тем больше Охотник хмурился и наконец признался, что не рассчитал своих сил. И если за ведьму он ручается, то есть не за саму ведьму, а за то, что с ней управится, то протащить столько зверья через пустоши в одиночку сможет вряд ли, нужна помощь. Слобо тут же согласился, и китежанин послал весточку собрату.

Думали, ждать придется не меньше, чем с четверть месяца, а и дня не прошло, зато теперь все в порядке будет. Только и осталось, что с платой решить. Будет справедливо, если Алеша получит одну треть, а его собрат две, ведь он как-никак от самой Ольши караван охраняет, уже два дурных места миновали, никто и не заметил. Охотнику, правда, после того худо становилось, ну да дело его такое, сам выбрал.

– Ну, Алеша, – от волнения зверинщик аж остановился, – что скажешь? Возьмешься? Раз уж все равно здесь…

– Поглядим, – как мог спокойно бросил подобравшийся китежанин. – Для начала с братом побеседую.

– Оно конечно… Только я… ну… поиздержался. Нет, скажи мне Охотник сразу, что один не сдюжит, я б выкрутился. Может, продал бы кого… И работы меньше, и деньги б водились, а так, сам понимаешь…

Алеша понимал, но отнюдь не то, что суетящийся хозяин, которого впору было не то изругать последними словами, не то утешить, но все-таки больше – изругать.

– Хватит, я понял, – прервал затянувшиеся объяснения богатырь. – До Великограда вы если не так, то эдак доберетесь, но через голову брата ни о чем с тобой договариваться я не буду. Где он?

– Должно, с Филимоном, обаянником моим. Дела у них какие-то чародейские.

– Пошли к ним.

– Ну и суров же ты, парень.

– Каков есть, – отрезал Алеша, и Слобо послушно двинулся мимо повозок, больше похожих на расписные летние сторожки.

Возле одной на разрисованной ягодами и листьями подножке грызла орешки юная смуглянка в замызганном переднике поверх ярко вышитых одежек. Темные с бронзовым отливом кудри стягивала малиновая лента, на шейке поблескивали простенькие бусы из стеклянных шариков, а к обутым в видавшие виды сапожки ногам жалось нечто несусветное. Головой оно напоминало пресловутых шен-га, как их рисуют в китежских книгах, только поушастей, а телом – длинноногого кабана, но было безволосым и к тому же ярко-розовым.