Сливово-лиловый (ЛП) - Скотт Клер. Страница 67

— Садись на стул, Аллегра.

Его голос звучит дружелюбно, по-деловому, и это меня пугает больше всего. Он полностью собран, и это делает сценарий еще более угрожающим. Я ползу на середину комнаты и сажусь. Роберт поднимается с дивана и встает позади меня. Он кладет руку мне на горло, сжимая мягко, но ощутимо.

— Аллегра, ты знаешь функцию зеркал?

— М-м-м… что?

— Знаешь ли ты, для чего используют зеркала?

— Да, конечно.

— Ты заметила, что в баре было довольно много зеркал? На стенах, над барной стойкой, на потолках?

— Да.

— Я все время следил за тобой, Аллегра. Даже тогда, когда стоял спиной к тебе и беседовал. Функция зеркал. Понимаешь?

— Да, Роберт. Я понимаю.

— Ты действительно думала, что я не буду контролировать тебя? Ты действительно думаешь, что можешь делать то, что хочешь только потому, что я в конкретный момент не смотрю?

— Нет, Роберт. Я была непослушной и глупой.

— Да, ты была. Ты вела себя как дешевая проститутка на съеме клиента.

— Я…

— Ты действительно хочешь еще что-то добавить, Аллегра?

— Нет, Роберт. Прости.

Он отпускает мое горло и обходит вокруг меня. Медленно, молча. Я смотрю в пол и думаю о его словах. После того, как Роберт обошел меня три раза, и молчание приобрело еще более угрожающие масштабы, он снова останавливается позади меня.

— Твои трусики мокрые, Аллегра? — тихо спрашивает он, снова скользя рукой по моему горлу.

— Да, Роберт, — шепчу я.

— Были ли они вчера мокрыми?

— Да, были.

— Почему? Из-за парня, который к тебе клеился?

— Нет. Из-за тебя.

— Мне не понравилось то, что я увидел.

— Я знаю. Мне так жаль.

— У меня огромное желание закрыть тебя в следующий раз. Впервые в жизни я действительно чувствую такое большое желание, это делать.

Испугавшись, я задерживаю дыхание. «Нет», — думаю я, — «нет, пожалуйста, не надо».

— Мне все время было интересно, была ли бы ты настолько открытой и доступной для флирта и пьянки, если бы на тебе был ошейник. Или плаг и яйцо, которые всегда напоминали бы тебе, кто ты есть и кому принадлежишь. Или тупо пояс верности. Ты бы так себя вела, если бы носила знак моей власти? Ясный, не игнорируемый знак? Подумай, прежде чем ответить. Тщательно. И я хочу услышать правду.

«Я не знаю», — хочется мне сказать, но это было бы ложью. Ответ может быть только один, и он знает, что я чувствую его, то, как он лежит на моем языке.

— Я бы вела себя по-другому, если бы я носила знак.

— Я тоже так думаю. Я придумаю кое-что. Ты будешь носить это, без возражений. Прими это как наказание за твое непослушание.

Я сглатываю. Я этого не ожидала. Он в будущем заставит меня что-то носить, что будет напоминать мне, кому я принадлежу, и как мне следует себя вести. Думаю, что буду ненавидеть это. Но я не могу уклониться от этого. Я сама заварила ту кашу. Давление на мое горло усиливается, пока я лихорадочно думаю, что мне светит.

— Аллегра!

Предупреждающе, резко. Он ждет моего ответа.

— Да, Роберт. Я… Я надену это…

Мой голос слаб и тих, и я чувствую себя ужасно маленькой и уязвимой.

— Вставай, — тихо говорит он, — встань спиной к стене.

Я делаю то, что он просит, и смотрю на него. Он стоит в двух шагах от меня, окидывает взглядом, холодно, отстраненно. Затем становится передо мной, прижимая меня к камню, его дыхание горячо на моей коже. Он одной рукой срывает мои штаны вниз, отодвигает мои трусики в сторону, а другой открывает свою ширинку. Приподнимает и вторгается в меня, жестко, быстро. Он не дает мне времени привыкнуть к нему, он толкается, сильно, почти грубо. Я цепляюсь за него и знаю, что он делает. Ему даже не нужно это говорить. Но он скажет это.

— Кто ведет себя как проститутка, — задыхается он от моего уха, — …того ебут, как проститутку.

Я закрываю глаза и глотаю унижение. Не проходит много времени, чтобы услышать и почувствовать оргазм Роберта. Он снова ставит меня на ноги, облокачивается о стену и ждет, восстанавливая дыхание. Я стою перед ним, смотрю на свои ноги и мне стыдно. Отдышавшись, он застегивает штаны, холодно смотрит на меня и лезет в карман джинсов. Вытаскивает купюру в десять евро и кладет мне в вырез.

— Более этого, этот трах не стоил. И здесь есть еще чаевые.

— Роберт, я…

Он снова стоит вплотную ко мне, вцепившись рукой мне в волосы, и шепчет мне на ухо:

— Я сейчас иду на спорт. У тебя было задание и в течение двух недель, ты и не подумала ничего сделать для его выполнения. Может быть, сейчас самое время? Или я должен натянуть стропы еще жестче, если хочу, чтобы мои желания исполнялись?

— Нет, Роберт.

— Тогда будь так добра и делай, как я приказываю тебе. Всегда. Даже если ты думаешь, что я не увижу, что ты делаешь.

— Да, Роберт. Я… я поняла.

— В самом деле? Только поняла? Я хотел бы, чтобы ты усвоила это. Может, тебе стоит погрузиться в себя и подумать, что ты есть. И как ты хочешь, чтобы относились к тебе в будущем.

Я киваю и борюсь со слезами. Роберт находит абсолютно правильные слова, правильный тон, чтобы доставить меня туда, где он хочет меня видеть. Без лишних слов он покидает квартиру. Он вернется самое раннее через два часа. Я стою у стены и замечаю слезы, текущие по моим щекам, сперму Роберта, липнущую между бедер. Мои штаны все еще висят на лодыжках, трусики все еще отодвинуты в сторону, и мне очень стыдно за то, что я сделала прошлой ночью. Вытаскиваю купюру из выреза и бросаю ее, как если бы она горела.

Я приму душ, а затем посвящу себя этой задаче — и в будущем буду образцово-показательной. «Он даже не бил меня», — думаю я, складывая свою одежду в ванной, и все же я чувствую себя наказанной.

Глава 40

Спустя три часа Роберт возвращается, в прекрасном настроении, расслабленный, выжатый. Он приветственно целует меня, как будто ничего не случилось, и я следую за ним на кухню. Все еще очень глубоко в «зоне», я не могу покинуть ее так легко, не тогда, когда чувствую, что Роберт недоволен мной. Я застенчива и стеснительна, тиха и сдержана. Я не могу переключиться, мне это не под силу. Роберт понимает это и улыбается, знающий и довольный. Он чувствует, что происходит во мне, замечает, что меня это грызет, что я перевариваю то, что он сказал. Я усваиваю урок и до тех пор, пока не закончу, я останусь в «зоне». Уверена, что, пройдя этот процесс, я стану лучшей сабой. С каждым уроком, который выучиваю, связь между нами крепнет, я принадлежу ему больше, чем когда-либо. Два урока за раз — это очень много, и мне любопытно, почему он настаивал на этом странном способе мастурбации. Вероятно, только для того, чтобы показать мне, кто командует парадом — если нет, я смогу узнать причину позже. Или никогда.

Роберт варит кофе и кивает мне, чтобы я села. Он пристально следит за мной, обращая внимание на язык тела. Мы молчим, и я не хочу ничего, кроме как считать эту историю завершенной. Но мы еще не прошли этот этап. Когда кофе готов, Роберт ставит мне чашку, и я тихо благодарю его.

— Ты воспользовалась временем, — говорит он — утверждение, не вопрос. Он знает, что я провела время без него, делая то, что он от меня ожидал.

Я киваю и делаю глоток кофе.

— Тебе есть над чем поразмыслить.

— Да.

— Это хорошо. Очень хорошо. Это радует.

— В самом деле? Почему?

— Потому что это означает прозрение, самопознание. И это первый шаг к совершенствованию, верно?

— Да.

— Если бы я банально избил тебя, это ничего бы не изменило. Ты бы, конечно, чувствовала себя лучше, но учебного эффекта не было бы.

— М-м-м… — мычу я и опускаю глаза. Быть кем-то воспитываемой, будучи взрослой женщиной, стыдно, да еще и с пояснениями, как именно тебя будут воспитывать.

— Чисто физическое наказание тебя слишком возбудило бы — и ты бы мастурбировала со слишком большим удовольствием.

Я чувствую, что краснею, мое дыхание учащается.