Сливово-лиловый (ЛП) - Скотт Клер. Страница 8

Свободной рукой он гладит меня по спине, спускается к заднице и сдавливает.

— В гостиную, — говорит Роберт, прерывая поцелуй.

Я молча иду впереди него, облизывая губы. Смакую его вкус, все еще ощущаю его жар. В центре комнаты я останавливаюсь, а он осматривается. Повернувшись к нему лицом, я наблюдаю, как он снимает пиджак и аккуратно кладет его на спинку дивана. Расстегивает манжеты рубашки, сначала левый, затем правый. Когда он нарочито медленно закатывает рукава, я замечаю, что уже глубоко дышу через рот. Возбуждение прокатывается через мое тело, ослабляя колени и вызывая бешеное сердцебиение.

— Повернись.

Я сразу подчиняюсь и чувствую, как он подходит со спины, чувствую его дыхание на своей шее, поцелуй в плечо.

— Вперед.

Сделав два шага, я оказываюсь возле журнального столика и останавливаюсь.

— Наклонись. Руки на стол. Ноги раздвинь.

Вцепившись руками в столешницу, краем глаза я вижу свое отражение — экран телевизора отражает наши действия. Я вижу, что Роберт стоит позади меня и смотрит на мою оттопыренную задницу. Кладет руку на нее, гладит меня через платье. Затем берет юбку и задирает ее. Подцепив пальцами трусики, щелкает резинкой. Боль от этого не сильная, но на мою оголенную, выставленную напоказ душу она оказывает действие, как удар хлыстом.

— Тридцать ударов. Рукой. Сегодня мы используем «зеленый», «желтый» и «красный». И я хочу услышать правду, когда буду спрашивать. Слишком не зарывайся. Ты это поняла?

— Да, Роберт.

— Очень хорошо.

Первые пять ударов почти нежны, но затем интенсивность быстро увеличивается. Гормоны мчатся по моим венам, уровень адреналина неуклонно растет. Боль хороша, так бесконечно хороша. Он бьет не слишком сильно, но, тем не менее, я знаю, что его рука будет болеть так же, как и мой зад.

После десяти ударов он делает перерыв.

— Цвет, пожалуйста?

— Зеленый, — хриплю я.

— Тащишься от боли, шлюха? — спрашивает Роберт и снова бьет. Сильнее. Я вскрикиваю, сила его удара подталкивает меня вперед. — Ты не хочешь мне отвечать, сучка?

— Хочу… да… я…

Новый жесткий удар затыкает меня, вырывая из горла лишь короткий всхлип.

— Что с тобой? С парнем в баре ты же могла говорить. Полными предложениями. Я жду, Аллегра.

Во всем этом гормональном хаосе я пытаюсь вспомнить, о чем был вопрос. Какой был вопрос, черт побери?

— Да, я… тащусь от боли, Роберт, — выдавливаю я, когда вспоминаю, о чем он спрашивал.

Следующие удары сыплются быстро и сильно, и я чувствую, как глаза наполняются слезами.

— Цвет?

— Зеленый, Роберт.

— Хорошо.

Последние десять ударов настолько сильны, я едва могу поверить, что он бьет, используя только руку. Она, должно быть, ужасно болит. Роберт тяжело и быстро дышит. Напряжение и возбуждение заставляют его тихо стонать. Он кладет ладонь на мое плечо, поднимает меня на ноги и разворачивает. Улыбаясь, вытирает слезы с моих щек. Его губы накрывают мои, и он целует меня мягко и нежно.

— Молодец.

— Спасибо. За комплимент. И за наказание.

Он кивает и указывает на пол.

— Встань на колени, шлюха.

Когда я опускаюсь вниз, Роберт наматывает мои волосы, собранные в хвост, на левую руку, а правой расстегивает брюки.

— Делай это усердно. Постарайся хорошенько.

В его голосе звучит невысказанная угроза, которая дарит мне невероятный драйв. Кожа на моей заднице горит огнем, а он запихивает член мне в рот. Он хорош на вкус, и я делаю все возможное, конечно.

— Хорошая девочка, — хвалит он меня и толкается мне в рот, медленно, наслаждаясь, позволяя мне его ублажать, а потом все быстрее, сильнее. Он сжимает кулак сильнее, кожа моей головы протестует, и легкая боль — намек на жестокость — возбуждает, как никогда ранее.

Роберт использует меня, использует мой рот, и я дрожу от вожделения, закрываю глаза и позволяю всему случиться. Когда он с громким стоном кончает, я глотаю его сок и чувствую себя, вероятно, самой счастливой женщиной в городе.

Глава 7

Я начисто вылизываю его, как учили, так, как пристало кому-то вроде меня. Он тяжело и прерывисто дышит, все еще не ослабив хватку в моих волосах. Он все еще в своем мире, наслаждается опьянением своей власти, смакует до последней капли. Я оставляю глаза закрытыми, замираю в этой медленно становящейся неудобной позиции и чувствую пульсацию между ног. Зад ужасно болит, и я испытываю огромное уважение к Роберту — способность так бить голой рукой требует практики и опыта. Следующие сутки каждый раз, когда буду садиться, когда не смогу подавить стон, я буду думать о нем.

— Аллегра, — голос Роберта просачивается в мой разум, его тон опасен. Я чувствую, как он слегка тянет меня за волосы, и, открыв глаза, смотрю вверх. Он взирает на меня — глаза прищурены, взгляд оценивающий. — Я позволил тебе прекратить? — спрашивает он, немного двинув бедрами.

Я чувствую его слегка опавший орган, лежащий на моем языке, и понимаю, что уже какое-то время больше не вылизываю его. Я закончила. По моему мнению. Но мое мнение здесь не учитывается. Я могла бы догадаться, не вчера родилась. Я сразу же возобновляю прерванную работу и интенсивно посвящаю себя его гениталиям.

— Аллегра! Я позволял тебе прекращать?

Тон Робера резок и суров, и он снова слегка тянет меня за волосы, подчеркивая сказанное.

— Нет, — выдавливаю я невнятно, ведь его член у меня во рту, и продолжаю облизывать его далее, более восторженно, чем когда-либо прежде.

— Только «нет» или что-то еще? — спрашивает он, толкаясь членом глубоко в горло, вызывая рвотный рефлекс. Я закашливаюсь.

— Пожалуйста, прости, Роберт, — мямлю я, удерживая член во рту.

— «Прости» за что? — спрашивает он, усмехаясь, а мышцы у меня между ног возбужденно сжимаются.

— Прости, пожалуйста, Роберт.

Медленнее, внятно, насколько это возможно.

— Ты не можешь или не хочешь говорить внятно и понятно, шлюха?

Позор и унижение потоком мчатся по моему телу, ставшему настолько восприимчивым к этим двум эмоциям. Я чувствую, что вскоре начну течь от похоти.

— Мне очень жаль.

Невнятно, сдавленно, но так глубоко искренне. Мне стыдно, что посмела так облажаться, проявила такую невнимательность. Чувство вины — это цветы моей вселенной, они распускаются на солнце унижения, глубоко посаженные единственным мужчиной, который смог распознать мои наклонности и дал урок, сформировал меня. Извинение, которое исходит из самых глубин души, чувствуется, как будто кто-то собрал цветы и возложил их у его ног. Но они вырастают снова и снова, всех форм и цветов.

— О, ты просишь прощения, Аллегра, действительно? За что именно? За то, что позволяешь трогать себя другим мужчинам или за то, что не сделала того, что было твоей задачей?

Опять он врезается членом в мой рот, вызывая рвотный рефлекс. Один раз, второй. Слезы наворачиваются на глаза, и я чувствую, как они стекают по моим щекам.

— За все.

Роберт замирает, глядя на меня, потом вытаскивает член из моего рта и отпускает мои волосы. Он молча взирает на меня с высоты своего роста, застегивая брюки.

— Мне жаль. Пожалуйста, прости меня. Это больше никогда не повторится.

Мой голос тверд, несмотря на слезы. Я не смотрю в пол, позволяю ему увидеть мои слезы. Знаю, что это его заводит — мой позор, моя открытая, распахнутая душа дарит ему огромное наслаждение. Затем он протягивает руку и помогает мне встать. Он ведет меня к дивану и садится, тянет за собой. Укладывет мою голову себе на бедра и гладит по волосам, массируя истерзанную кожу головы.

— Это было очень возбуждающе, — говорит он через некоторое время и вздыхает.

— Да, очень, — тихо отвечаю я.

— Остается выяснить только один вопрос.

— Какой?

— Ты заслужила свой оргазм, Аллегра? Скажи мне.

Я задумываюсь. Заслужила ли? Небольшая часть во мне не может поверить, что я серьезно размышляю над тем, заслужила ли я оргазм, но я закрываю эту дверь. Уверенно.