Сливово-лиловый (ЛП) - Скотт Клер. Страница 9

Рациональная, просвещенная, феминистская часть меня может валить куда подальше. Прямо сейчас.

— Нет, не заслужила, — отвечаю я и тихо стону, потому что уже наказываю себя этим.

— Почему нет? — спрашивает Роберт и кладет ладонь на мою истерзанную задницу.

— Я не смогла остановить его, чтобы он не прикоснулся ко мне. Я не заслуживаю награды.

— Но за это ты получила свое наказание и выдержала его с гордостью и достоинством, — возражает он, а я качаю головой.

— Я… я тебе плохо служила… я остановилась до…

Я уверена, что Роберт знает, как мне тяжело говорить это. Мой голос звучит неестественно глухо, и я чувствую вину. Я не заслуживаю оргазма, нет. Я вполне заслуживаю порки. Еще как минимум тридцать ударов.

— Но пока ты не остановилась, ты делала все очень хорошо. Ты привела меня к оргазму и проглотила каждую каплю.

Это тест, я знаю это.

— Ничего особенного, — бормочу я, — Так и положено. Я не заслужила награды за это.

— Просто, чтобы понять: ты точно отказываешься от того, чтобы я довел тебя до оргазма?

Черт. Теперь он загнал меня в угол.

— Нет, нет, ни в коем случае. Но… я не думаю, что заслужила. Действительно, нет. Мое поведение было… неподобающим. Конечно, если ты не согласен с этим и считаешь… тогда… я бы хотела, конечно же, чтобы ты… позволил мне кончить.

— Я так и считаю. — Я громко перевожу дыхание и улыбаюсь. — Молодец, Аллегра.

Роберт поворачивает меня так, чтобы удобно было поцеловать, и накрывает мои губы своими.

— Раздвинь ноги, — приказывает он мне в рот. Поцелуй начинается нежно, но быстро переходит в страстный, жгучий, и я чувствую мурашки по всему телу.

Он скользит ладонью по моему заду к влагалищу, гладит протяжными, настойчивыми движениями через ткань трусиков, и я начинаю извиваться.

— Не смей кончать. Поняла?

— Да, Роберт.

Просунув руку в мои трусики, он указательным пальцем кружит по чувствительной области вокруг моего клитора, не касаясь его. Я задыхаюсь и рефлекторно подаюсь тазом к его руке. Он продолжает ласкать, подвергая меня сладкой пытке, и я не могу спокойно лежать — не знаю, что мне делать с собой и своими чувствами.

— О… Боже, пожалуйста… — стону я, когда давление нарастает больше и больше, когда каждая клетка во мне кричит о разрядке.

— «Пожалуйста, позволь мне кончить», — усмехается он — или «Пожалуйста, остановись, иначе я кончу, хотя ты мне запретил»?

— Пожалуйста, остановись, — шепчу я, впиваясь ногтями в обивку дивана.

— Ты близко, Аллегра?

— Да, да, очень близко, пожалуйста, Роберт, пожалуйста, остановись…

Он убирает руку и улыбается мне. Мой взгляд устремлен на него, и я сосредоточена на своем дыхании. Когда оно выравнивается, он тихо говорит:

— Это было хорошо, Аллегра. Ты прекрасно воспитана. Мы будем еще работать над тонкостями. Это именно то, что мне нужно.

Я улыбаюсь и закрываю глаза, наслаждаясь близостью и теплом, которые он мне дает. Мое тело успокаивается, разочарование от отсутствия разрядки превращается в глубокое, длительное удовлетворение, которое приходит, когда мужчина, находящийся рядом, гордится мной. Я нащупываю его ладонь и переплетаю наши пальцы. Он позволяет это и улыбается мне, а затем откидывается на спинку дивана и закрывает глаза.

— Ты всегда называешь меня только по имени, — говорит Роберт через некоторое время, и я медленно киваю. — Почему? — спрашивает он. — Это необычно. Многие сабмиссивные женщины считают это чрезвычайно важным, чтобы найти свое место и, прежде всего, оставаться там.

Я пожимаю плечами и, открыв глаза, ловлю его взгляд.

— Мне не особенно нравится эта «хозяин-мастер» ерунда, как и тебе, я думаю. Это выглядит как-то слишком искусственно, будто это игра. Я могу придерживаться этого, если… — я запинаюсь, пытаясь найти правильные слова —…если мужчина делает упор на это, конечно, но мне это не нравится. Я не считаю себя неуважительной, когда обращаюсь к тебе по имени. Звуки создают музыку, верно?

Он кивает.

— Я согласен. Для тебя это не игра?

— Нет, — отвечаю я, — я не ощущаю, что это игра. Я нуждаюсь в этом перехвате власти почти так же сильно, как в воздухе, чтобы дышать. Без этого я чувствую себя пустой и непонятой. Чего-то не хватает, понимаешь?

Роберт медленно кивает, склонив голову к своей руке, которая покоится на спинке дивана. Я чувствую, как он снимает свои туфли. Затем моя голова поднимается и опускается снова, когда он удобно размещает ноги на журнальном столике. Я смотрю влево и вижу, как он шевелит пальцами ног, что очень забавно. Роберт чувствует себя комфортно со мной, показывает это довольно открыто и этим делает меня счастливой.

— Ты практикуешь публично подобного рода передачу власти?

— Нет. Как правило, нет. Но это решаю не я одна.

Он обращает мое внимание на себя, и я снова смотрю ему прямо в лицо. Я улыбаюсь, и он улыбается в ответ — он знает, что я хочу сказать.

— Но вот здесь… — он делает круговой жест рукой, который охватывает всю квартиру, — …здесь, да?

— Да. В тот момент, когда дверь позади нас закрывается, я нахожусь в твоем полном распоряжении — если ты этого желаешь.

— Игра в баре была допустима. Я вижу это правильно, верно?

— Да. Более, чем допустима. Никто же не заметил.

«Если бы я не сказала парню, что происходит», — добавляю я про себя и немного стыжусь.

Роберт устраивается поудобнее и кладет руку мне на шею.

— Асфиксия? — спрашивает он, и я невольно сглатываю. Я не отвечаю сразу, и он приподнимает бровь. — Я понимаю, что контроль дыхания только при определенных условиях, верно?

Я киваю и глубоко вздыхаю, что на самом деле заставляет меня напрячься, хотя он не душит.

— Только рукой, пожалуйста. Никаких вспомогательных инструментов, таких как ремни, веревки или полиэтиленовые пакеты. Я… Я хочу тебя видеть, когда ты… делаешь это. Лицом к лицу, так сказать.

— Хорошо. Нет проблем. Тебе нравится воск?

— Да, очень даже.

— Зажимы?

— М-м-м, не очень, но могу это вынести.

— Хорошо воспитана, я же уже говорил, — усмехается он, продолжая: — Плаги, вибры?

— Зависит что именно. Размер имеет решающее значение.

— Ты когда-нибудь носила яйцо?

— Яйцо? Нет, я так не думаю.

— Тебе понравится. При случае я приобрету его и принесу с собой.

Такой случай представляется быстро, потому что на следующее утро, когда сижу в своем кабинете, я получаю сообщение от Роберта: «Яйцо купил. Сегодня вечером, в 8 часов, у тебя?».

Меня сразу же бросает в жар. Ягодицы начинают болеть еще больше, и я чувствую неистовое покалывание во влагалище.

«Да, с удовольствием. Вся в предвкушении», — пишу я ответ и смотрю на часы. Только половина одиннадцатого. Знаю, день будет тянуться словно жевательная резинка. Я не вникаю в беседы своих коллег во время обеденного перерыва, а предвкушение растет от часа к часу. В половине четвертого я заканчиваю работу и еду домой. Принимаю душ и тщательно бреюсь, а затем сажусь на диван и щелкаю каналами телевизора. Но я не могу спокойно усидеть на одном месте, поэтому беру пылесос, убираю квартиру, навожу порядок, убиваю время домашней работой. По моему мнению, это неплохое решение, и квартира будет чистой. Мой взгляд падает на журнальный столик, и я вспоминаю удары, горящие ягодицы. После душа я рассматривала себя в спальне в большом зеркале и разглядела на заднице две отметины сливово-лилового цвета. Интересно, что Роберт скажет на это, если он вообще что-нибудь скажет. Пока он не мог знать, как отреагирует мое тело, что нужно, чтобы временно меня пометить.

Роберт — пунктуальность во плоти. В три минуты девятого звонит звонок, и я открываю дверь. «Джинсово-футболочный день», — думаю я и скольжу взглядом вниз по его телу. Дверь захлопывается, и он шепчет приветствие. Кладет ладонь мне на шею и мягко сжимает — очень собственнический жест, который никогда не потеряет своего особого воздействия на меня.