Тетрадь для мемуаров (СИ) - "Marlu". Страница 5
— Жаль, жаль. Втроем мы бы составили партию в карты, да и коротать вечера было бы приятнее. Уверен, у вас в запасе миллион разных историй, — принц болтал, но поглядывал по сторонам, готовый вот-вот распрощаться, к облегчению доктора.
— Простите, господин Абеглен, нет ли у вас с собой табаку? — быстро спросил Барт в тот момент, когда возница уже почти занес руку с кнутом над спинами лошадей. — Страсть как курить хочется, а мои запасы уже вышли.
Доктор на секунду растерялся, но тут же взял себя в руки:
— Я вам непременно пришлю из дома.
— Бартоломью, с каких это пор вы курите? — поинтересовался принц, глядя вслед облаку пыли.
— Подозреваю, что с сегодняшнего дня, как и доктор. Ведь табаком от него не пахло, так ведь? Зря, что ли, вы его так обнюхивали.
— Верно, — медленно согласился Алгернон. — Тогда зачем был нужен этот фарс?
Барт улыбнулся и промолчал: принц не дурак, сам догадается.
========== Глава 5 ==========
Обратно в замок они не спешили. День был слишком хорош, чтобы провести его в душных комнатах. Барт обнаружил небольшое озерцо, и принц первым спрыгнул на землю, похлопал лошадь по влажной шее и пустил ее щипать сочную зелень.
— Не стесняйтесь, капитан, — принц скинул камзол и улегся на траву, раскинув руки.
Барт оглядел прибрежные кусты, посмотрел вдаль — никого — и спешился.
— Как насчет того, чтобы искупаться?
— Это неразумно, ваше высочество. Незнакомый водоем и полная уязвимость в воде…
— Твоим благоразумием, Барт, можно торговать на развес.
— Именно благодаря ему я дослужился до капитана и имею честь охранять ваше высочество.
Принц повернулся на бок, подпер голову рукой. Небрежно прихваченные лентой волосы рассыпались по плечам, придавая лицу неожиданную мягкость. Барт чуть дольше, чем позволяли приличия, задержал взгляд на этой картине и отвернулся, подумав, что принц прав — альфе с такой миловидностью должно приходиться несладко.
— И что за думы покрыли морщинами твое чело, капитан?
Барт пожал плечами и отпустил, наконец, повод, который бессознательно теребил.
— В детстве вам, наверное, приходилось драться, доказывать, что вы альфа, — сказал он.
— Драться? Помилуй, да с кем же? С гувернерами или учителями? Ты же не думаешь, что у меня было много друзей? А те, которых одобрял отец, вели себя более чем почтительно, благонравно обсуждая богословские трактаты или отличия холодного оружия севера и востока.
— Скучное было детство?
— Не то слово, — принц сорвал травинку, посмотрел на нее и передумал совать в рот. — А у тебя? Ты дрался?
— Нет. В приюте не дозволялось такое поведение. За нами хорошо присматривали и воспитывали в строгости.
— Друзьями обзавелся?
— Приятелями скорее, — Барт пожал плечами, многих из тех, с кем делил общую спальню, он уже не помнил. — В двенадцать уже распределяют кого в кадетские корпуса, кого в духовные училища. Мне повезло, оставили в столице.
— Повезло, — эхом отозвался принц и уставился невидящим взглядом на камыши с другой стороны озерца.
Барт присел на траву. Хотелось улечься на спину, раскинуть руки и перестать думать о прошлом, о проблемах в настоящем, а просто наслаждаться теплым погожим днем.
— Так друзья-то у тебя есть?
Барт поморщился от настойчивости его высочества.
— Нет.
— Не понимаю. — Принц сел. — Почему?
— Характер не позволяет, — неприязненно ответил Барт.
— Высокомерный сноб? Зануда? Педант? Что не так с характером?
— Ваше высочество, мое окружение меняется так часто, что не хватает времени узнать кого-то получше. К тому же говорят, что обычно друзьями обзаводятся в детстве. Совместные игры, шалости…
— Игры и шалости, — повторил принц и вздохнул. — Может быть, все-таки искупаемся?
Барт подошел к воде. Берег был сырой, с застоявшейся водой в ложбинках, дно илистым.
— Если вы хотите кормить собой пиявок, а я уверен, что им здесь полное раздолье, то кто я такой, чтобы мешать вам? Зверушкам тоже нужно что-то есть.
— М-да, — принц оценил шутку. — А шалость была так возможна.
— Я никому не скажу, ваше высочество, что в борьбе между рассудком и чувствами здравый смысл победил благодаря пиявкам.
— Можете говорить об этом на каждом углу, — махнул рукой принц. — Все равно вам никто не поверит. Альфы не боятся мелких тварей, а наследники никогда не ведут себя предосудительно и неосторожно.
Барт растерялся, когда принц показал ему язык и залился веселым смехом, его высочество был совершенно непредсказуем.
— Вы ведете себя как ребенок!
— А почему бы и не подурачиться? Долг и обязанности всегда успеют лечь на плечи неподъемной ношей. Разве у тебя в жизни были такие моменты полной свободы? А, Барт? Расслабься.
— Хорошо, что у вас такие моменты были и есть. А мне нужно выполнять свой долг.
— Не человек, а оживший Устав воинской службы, — пробормотал принц и поморщился. — Самому не тошно?
— Мои личные переживания не имеют отношения к…
— Замолчи! — выкрикнул принц. — Молчи, не порти хороший день.
Барт закрыл рот и поклонился.
Еще около часа Алгернон валялся на траве и смотрел в нестерпимо яркую синеву неба, но вместо умиротворения и радости от ощущения свободы он чувствовал только глухое раздражение. Умеют же некоторые испортить настроение. Он изредка косился на стоящего рядом Бартоломью, но тот был неподвижен, как изваяние, даже не переминался с ноги на ногу.
— Едем обратно в замок, — приказал Алгернон и нехотя встал.
Лошади разбрелись, довольные обретенной свободой, и их пришлось ловить. Не то чтобы они убегали, но косились и отступали при приближении.
— Надо было привязать, — буркнул Барт, — но я думал, что они хорошо обучены.
Алгернон промолчал, показывая свое недовольство испорченной прогулкой. Весь путь до замка они проделали в молчании.
— Я собираюсь отдохнуть в своей комнате, проследите, чтобы меня не беспокоили.
— Как будет угодно вашему высочеству, — ответил Барт и вручил повод конюху.
Молодой парень, почтительно кланяясь, забрал обеих лошадей и повел в конюшню. Алгернон снял тонкие перчатки, сжал тонкую, нагретую жаром рук кожу и пошел к парадному входу. Сзади слышались размеренные шаги капитана, но он не позволил себе оглянуться: дуться так дуться.
В комнату за ним никто не пошел. Наверное, это было правильно, но за последние несколько дней Алгернон настолько привык к обществу капитана, что впервые почувствовал одиночество. Он скинул камзол, оставшись в одной батистовой рубашке, развязал шейный платок. До обеда оставалось около часа, но это время совершенно нечем было занять. Свобода свободой, но рутинные обязанности во дворце, пусть и не приносившие особого удовольствия, позволяли чувствовать себя важной персоной. И отлично справлялись со скукой.
Алгернон постоял у окна, но открывающийся вид был давно изучен до мельчайших подробностей.
— Тоска, — пробормотал Алгернон и достал тетрадь. — Подозреваю, что отец озадачил меня просьбой вести дневник исключительно в насмешку.
Он устроился за бюро и попытался обдумать, что можно было бы доверить бумаге. Написал несколько ничего не значащих фраз про погоду, похвалил природу, заметил, что повар слишком привык готовить для покойного хозяина подходящие для его возраста блюда и что есть это с каждым днем становится все сложнее. Алгернон пожевал кончик пера: почему-то писать про Бартоломью не хотелось. Их отношения были чем-то очень личным, тем, чем невозможно поделиться даже с молчаливым дневником. Он захлопнул тетрадь, убрал ее в ящик и взглянул на часы — оставалось около двадцати минут, как раз хватит времени, чтобы освежиться. Алгернон позвал слугу.
Барт довел обиженного принца до его покоев и удалился, поручив заботу о высочайшей безопасности паре серьезных бет. Извиняться перед его высочеством он не собирался. Даже отдавая себе отчет, что, как последний болван, поддался на провокацию, что вышел за рамки уставных отношений — все равно не собирался. Исправить ситуацию можно, но принц будет сопротивляться. Ему скучно. И этим все сказано. Нужно было сразу держать дистанцию, но когда его высочество кронпринц Алгернон чего-то хочет… Он умеет быть внимательным, очаровательным, дружелюбным — каким угодно, лишь бы добиться цели. Барт догадывался, что возможности избежать общества принца у него почти не было. И ему очень хотелось надеяться, что обида его высочества даст возможность восстановить дистанцию, вернуть все в прежнее русло, забыть.