Свет твоих глаз (СИ) - Лактысева Лека. Страница 65

В какой-то момент жар исчез, осталось только изнеможение. В полусне-полузабытьи я провел еще какое-то время, но потом настал миг, когда сознание прояснилось. Плавно, словно выплывающая из прибрежного тумана на середину озера лодка, мое сознание дошло до понимания, что я ― Эдуард Скворцов. Сын, брат и муж. И хозяин лабрадора. А еще ― владелец завода и нескольких магазинов. И ― несостоявшийся отец.

Последнее воспоминание откликнулось болью в груди. Правда, уже не той, невыносимо-острой болью, выбивающей воздух из легких. Нет, в этот раз боль была другая ― тянущая, ноющая, противная, но вполне терпимая.

Я открыл глаза и ничего не увидел: ни проблеска света. Похоже, меня угораздило очнуться в самое темное время суток.

― Ника? ― зашарил руками подле тела, пытаясь нащупать жену: если сейчас ночь ― почему она не спит рядом?

― Эд? Ты пришел в себя? ― голос Вероники донесся откуда-то сбоку вместе со скрипом пружин. Раздались тихие шаги. Лба осторожно коснулась легкая ладонь. ― Температуры нет. Как себя чувствуешь? Попьешь воды или морса? Кислого, клюквенного.

Попытка снова заговорить обернулась надсадным кашлем.

― Дай глоточек, ― кое-как выдавил, еле отдышавшись.

После питься полегчало.

― Который час? ― меня беспокоило, что я по-прежнему ничего не видел. Правда, беспокойство было таким же вялым, как я сам.

― Ночь. Начало четвертого. Поспи еще, если тебе ничего не надо.

― А ты? Ты что ― в кресле?

― На раскладушке.

― Зачем? Не надо туда… ляг рядом со мной, ― теперь, когда сознание прояснилось, потребность в Нике, в ее близости, стала еще больше, чем до болезни.

Жена послушно перелезла через мои ноги, подкатилась под бок, обвила рукой живот и пристроила голову на моем плече.

― Так? ― спросила шепотом.

― Да, хорошо.

― Тогда спи.

Я прикрыл глаза всего на минуту, чтобы собраться с силами ― и задремал.

В следующий раз проснулся оттого, что Ника попыталась слезть с кровати.

― Куда ты? ― открыл глаза и снова увидел одну только темноту.

Февраль. Светлеет поздно. И шторы, видимо, плотно задернуты. Но неужели ни один луч фонаря не пробился? Под ребрами слева нехорошо засосало.

― Семь утра. Пора Найджела вывести.

― А чего без света собираешься?

― Чтобы тебе по глазам не бил.

― Включи люстру, ― то ли попросил, то ли потребовал я.

Слишком долго я барахтался во тьме, пора встретиться с миром ― и с глазами любимой женщины. Пусть даже не увижу их четко. На всякий случай зажмурился. Ника щелкнула выключателем. Свет ощутил, как и положено. Перестал щуриться, но какое-то время лежал, не открывая глаз и прислушивался к шорохам и шагам: Вероника переодевалась, собираясь на улицу. Клацал когтями по полу и поскуливал нетерпеливый Найджел.

Наконец, мне показалось, что глаза достаточно приспособились к свету. Я разлепил ресницы. Ощущение света стало сильнее, но увидеть ничего не удалось ― не только прямо перед глазами, но и боковым зрением.

― Ника, подойди, ― позвал жену.

Судя по звукам, она приблизилась. Ее рука коснулась моей щеки.

― Я так рада, что тебе лучше, Эд! ― ее голос прозвучал совсем близко и очень растроганно. ― Никогда не думала, что это так страшно, когда болеет любимый муж.

Ника стояла рядом, вплотную, прикасалась ко мне, а я по-прежнему не мог различить ничего! Ни очертаний фигуры, ни белого пятна лица, ни темного облака волос…

Преодолевая слабость, сел.

― Ты какой свет включила?

― Верхний, как ты просил. ― Рука жены соскользнула с моей щеки, упала мне на бедро.

Я нашел ее наощупь, поднес к лицу. Повертел головой.

Ничего.

Я ничего не увидел. Все тот же свет, словно проникающий через сомкнутые веки ― и никакого изображения. Как на пустом экране.

Понимание подкралось, вползло в сердце скользкой болотной гадюкой.

― Похоже, теперь точно все, ― прошептал я невыразительно. На бурные эмоции не было сил.

― Что? Ты о чем? ― испугалась Ника.

― Болезнь. Температура. Зрение. Оно упало. Совсем.

― Ты… вообще ничего не видишь?

― Ничего. ― Я откинулся на подушки, уставился взглядом вверх ― туда, где сияло яркое пятно света. Умом я знал, что это люстра. ― Тимофей сегодня приедет?

― Собирался вечером, если ничего не… ― Ника запнулась.

― Набери его пожалуйста. И дай поговорить с братом.

― Да, конечно. ― Ника отошла, вернулась, вложила мне в ладонь смартфон. ― Номер я уже набрала.

― Спасибо.

― Мне выйти?

― Присядь. Мне нечего скрывать, Вероника. Теперь я полностью завишу от тебя.

Ника судорожно вздохнула.

Из трубки вместо гудков донесся нарочито бодрый и скрыто-тревожный голос брата:

― Ну что, сестренка, как там наш пациент?

― Твоими молитвами, ― хрипло каркнул я.

― Кого я слышу! Очухался, значит! ― теперь в голосе брата прозвучала искренняя радость и нескрываемое облегчение.

― Когда сможешь приехать? ― разделить чувства младшего я не мог, хотя очень хотел.

― В восемь сдам смену и сразу к вам! Думал позже приехать, но раз тебе невтерпеж…

― Да, поторопись. Есть, что обсудить.

― Ладно. ― Тим понял по моему голосу, что разговор не обрадует, и его веселье мгновенно рассосалось. ― Ты там Нику поцелуй от меня. Скажи, что она ― настоящий боец медицинского фронта.

― Сам скажешь. ― Я опустил руку с телефоном на постель. Окликнул жену. ― Ника?

― Да.

― Ты собиралась с Найджелом на прогулку?

― Ну… пора.

― Так иди, пока Тим не приехал. Потом не до того будет.

― А ты как же?

― Сколько я дней лежал почти без памяти?

― Три с температурой и еще почти сутки ― без. Спал, набирался сил.

― Четыре дня лежал ― не исчез, и еще час полежу. Не беспокойся обо мне, иди.

― Может, я Тима дождусь? Найджел потерпит…

― Ника! Обещаю: без тебя ни шагу с кровати не сделаю! Не мучай парня почем зря! ― пришлось зарычать, чтобы убедить жену уйти.

Я понимал ее опасения, но и в самом деле ничего предпринимать не собирался. Только лежать и думать ― о том, что следует сделать, чтобы завод и магазины продолжали работать. Чтобы брат занимался своей жизнью, а не моей. Чтобы Ника не тратила свою молодость на работу сиделки при мне, а освободилась от всех пут и нашла, наконец, свое настоящее счастье. Только родители… им я ничем не мог помочь. Надежд не оправдал. Внуков не подарил. Не смог порадовать ― ничем, и уже не сумею.

Пока лежал и составлял планы на день, вернулась Ника. Убедилась, что я жив и веду себя смирно, оставила со мной Найджела, наказав парню присматривать за хозяином, и отправилась готовить завтрак. Вскоре явился Тимофей. Новость о том, что я ослеп окончательно, брат воспринял стоически ― без горестных вздохов, без паники.

― Ну, это еще бабушка надвое сказала, что ты больше никогда не будешь видеть, ― отмахнулся от моего пессимизма. ― Надо офтальмологу тебя показать. Правда, тебе самому вставать пока рано. Придется твоего личного врача на дом вызвать.

― И что ― он всю аппаратуру с собой привезет? ― скривился я недоверчиво.

― Надо будет ― и аппаратуру привезем. Но глазное дно он и без того глянуть может, а там видно будет, надо ли что-то еще.

― Ладно, вызывай, ― сдался я.

Не то чтобы у меня были какие-то надежды, но не хотелось лишать этих самых надежд брата и жену.

Доктор Слепнев, которому позвонил Тим после завтрака, сказал, что будет свободен после трех и пообещал подъехать на своей машине и со своим инструментом. Тимофей тоже умчался по своим делам, заявив, что обязательно вернется к тому же часу, что и мой офтальмолог.

Мы с Вероникой остались наедине, не считая Найджела.

― Хорошо, что тебе уже приходилось работать с моим ноутбуком и документами, ― сказал я жене, усадив ее за свой рабочий стол в кабинете. ― Сейчас поможешь мне разрулить некоторые рабочие вопросы. Открывай новый текстовый файл.

― Открыла.

― Печатай: приказ… Скворцова Эдуарда Евдокимовича снять с должности генерального директора…