Выпускник (СИ) - Купцов Мэт. Страница 38
Меня взяли внештатным корреспондентом в «Правду». Это дорогого стоит, ведь подписку на «Правду» оформляют члены партии. Это тебе не «Комсомолка» или «Труд», которые выписывает пролетариат.
Если бы я не был сыном Сомова Матвея, меня бы не взяли. Ведь работать здесь — почетно, и каждого сотрудника рассматривают под лупой.
Меня взяли внештатным корреспондентом, я должен был самостоятельно искать темы для репортажей, представлять в прессе «голос народа», сообщать о ситуации на местах — в моем случае — на предприятии, где я работаю. Так как я студент, то мне бы докладывать народу, что у нас в МГУ происходит. Но ничего не происходит такого, о чем хочется писать, докладывать тому самому народу.
Впервые понимаю, что даже Ника, которая хочет меня использовать, и для этого отстояла мою кандидатуру перед главредом, не была тем человеком, кто оказал мне протекцию.
Остается надеяться, что меня не заставят вступить в партию, чтобы доказать «чистоту» крови и духа.
С коммунистической партии мысли перескакивают на деньги. Всё как обычно, такой я — не идеальный, а просто человек.
Ярким пятном в сознании всплывает неприятный разговор о фарцовке.
Похоже, меня кто-то сдал?
Хотя, чего сдавать-то? Я же нигде замечен не был, не привлекался, не состоял, не участвовал.
Может, неправильно кто понял ситуацию, и разнес неверные слух, порочащие меня — комсомольца.
С какого перепугу я вдруг стал похож на фирмача, или на «утюга»?
Теперь придется доказывать обратное. Как я это не люблю.
И как мне это еще аукнется, вот где вопрос.
С этими мыслями я засыпаю.
Глава 17
Понедельник — день тяжелый.
На парах никак не могу собраться с мыслями, они такие тягучие, что приходится взять в руки лист бумаги и ручку, чтобы начать записывать, рисовать схему.
К сожалению, не лекцию по античной литературе. Она меня сейчас абсолютно не интересует.
Я бы не отказался сейчас выслушать курс по методам ведения журналистского расследования, но кто–то из руководителей сверху решил, что мне важнее знать всё о произведениях Платона и Софокла. Им невдомек, что студенту нужна не теория, а то, что можно применить на практике уже сейчас.
Мысли снова перескакивают на мое собственное расследование. Целью которого является желание достичь определенного результата — выявить факты.
Что я имею на эту минуту?
Что у меня действительно уже есть в кармане?
Наблюдения за Никой и странностями ее поведения. Девушка явно злоупотребляет своим положением. Непонятно одно, неужели Мартынов не видит этого? Или надо брать выше — у Ники есть любовник где-то в ЦК? Вряд ли. Какой адекватный коммунист свяжется с журналисткой. Это тоже самое, что удава повесить себе на шею, в какой-то момент он просто задушит.
Ладно, топаем дальше.
Интервью с журналисткой Олей Борисовой, которая рассказала мне об однокурснике Игнатове Грише, влюбленного в Марину Ольховскую. Мальчик бегал за девочкой, а она его динамила, смеялась над ним. Возможно, он разозлился, выждал и отомстил? На убийцу не похож.
Перехожу кВесниной Анне, третьей подруге, которая знала о сыне Ольховской. Значит, отношения были у них близкие, и пропавшая женщина могла доверить Анне тайну.
Из интервью я еще выяснил, что парочка Аня — Витя слишком заточена на коммунистические лозунги, и даже успела подать заявления на вступление в партию. Только пока заминка вышла, не нашли третьего рекомендующего.
В целом, Веснина и Карбышев меня напрягли. После общения с ними я остался встревожен. Эти не против оставить себе мальчишку, если мать не найдется.
А зачем? Они любят друг друга и партию, скоро поженятся, родят своих детей. Для чего им нужен пятилетний сирота? Чтобы сделать из него еще одного коммуниста? Похоже на то.
В таком случае даже мне хочется, чтобы Марина нашлась!
А еще Анна сообщила, что за ней следят, а Ника — их однокурсница, вовсе им не подруга.
Ника Королева — богатая по советским меркам и успешная, с блатом и полученными в наследство связями устроила на работу Ольховскую. Не верю в благотворительность.
Какие у меня есть доказательства?
Документов — никаких, фотографий также нет.
Это брешь в моем расследовании.
Выводы делать рано, но очень хочется.
Рисую на бумаге по центру имя Марина, обвожу его в круг, вокруг нее рисую другие круги — четырех однокурсников с журфака — Нику, Олю, Аню, Гришу.
Над Никой ставлю вопрос.
От Марины к этим четырем провожу жирные стрелки, подписываю:
Ника — хочет забрать ребенка для сестры Вики.
Аня — хочет забрать ребенка, чтобы вырастить из него ярого коммуняку.
Оля — ни черта не хочет, и это странно, но объяснимо.
Гриша — внезапное проявление безразличия к объекту любви.
Из всей этой истории делаю вывод, что стоит проследить за Гришей и Никой. Они самые непонятные личности в моей схеме.
Пока я примериваюсь, с чего начать или продолжить расследование, заканчиваются пары, и ребята уходят в общежитие.
Я выхожу на улицу, глубоко втягиваю морозный воздух.
Мысли возвращают меня к Звонарю. Зачем кому–то было его убивать?
Версий ни одной. Фарцовщик. Ну кто он такой? Кому мог насолить из народа? Ублажал богатых дамочек, которым хотелось хорошо одеваться. Ему даже не приходилось в последнее время искать себе клиентуру. Он не шастал по гостиницам, не мозолил глаза кэгэбэшникам.
Как работали фарцовщики в стране Советов?
Ходили в гостиницы для интуристов, потому что там было всё для хорошей жизни — бары, рестораны. Войти в гостиницу было сложно. Но для фарцовщика — советского спекулянта не было ничего невозможного. Они могли Луну с неба достать, если бы поступил подобный заказ.
Внезапно приходит умная мысль, посетить места скопления фарцовщиков, чтобы выведать, вдруг кто знает Звонаря, мало ли. Земля круглая, столица для спекулянтов — не город, а одна большая деревня.
Недолго думая, отправляюсь в Рашку, там круглый год пасутся утюжники, те самые, что утюжат тротуары туда–сюда рядом со входом.
Подхожу к гостинице «Россия», задираю голову, оцениваю, радуюсь ее величию.
Она настолько громоздка и величава, что затмевает собою московский Кремль, крупнейшую в Европе крепость. Гигантское здание гостиницы, созданное всего за несколько лет из стекла, железобетона и алюминия.
Громада!
Возведенное в опасной близости от Кремля и Красной площади на берегу Москвы–реки.
В той другой жизни я слышал разговоры о том, что снесли «Рашку» именно по этой причине — она топам солнце загораживала.
Главный фасад западного корпуса, обращенного в сторону Кремля, считался самым престижным, здесь находились номера повышенной комфортности. Поэтому я выбрал именно этот вход, и подошел к нему.
Мой взгляд моментально наткнулся на парня.
На голове ушанка, завязанная на веревочку под подбородком, с двумя кокардами на лбу. На груди висит фотоаппарат. Ходит туда–сюда с идиотской улыбкой.
Усмехаюсь — ну да, меховая шапка — красивая и практичная в условиях северного климата, царящего в столице зимой. Защищает голову, сохраняет мозги в тепле. Неизменный символ СССР. За такую модную ушанку советский человек две зарплаты бы отдал. А для иностранца это пустяк, сувенир, который он привезет с собой домой.
Столичные жители пробегают мимо парня, недовольно хмурятся. Какой русский будет улыбаться как дурак средь бела дня и носить шапку на идиотский манер?
Из гостиницы выходит иностранец, и фарцовщик тут же бросается к нему, что–то говорит по–английски. В этот момент я жалею, что плохо учил язык.
Едва «утюг» остается один, как я подхожу к нему. Достаю из кармана корочку, показываю, держа ее у себя в руках, и не раскрывая.
— Не пугай меня, я ничего плохого не делаю, гражданин — начальник.
Смотрю на «утюга», пытаюсь понять, добро он или зло?
Вроде законом он запрещен, а если поразмыслить, то делает добро? Дает иностранцам то, что они хотят, взамен от них получает иностранные вещи и купюры.