Выпускник (СИ) - Купцов Мэт. Страница 45
— А ты у нас амбициозная!
— Я вся в папу, так мама говорит.
Шагаем к метро, разговариваем обо всём понемногу, шутим, переглядываемся. Валентина явно с интересом на меня смотрит, а я в свою очередь не упускаю возможность любоваться её фигурой, глазами — серыми, как осеннее небо, глубокими, такими… завораживающими.
— Послушай, давай вечером встретимся на Красной площади, погуляем. Ты мне город покажешь. Идет? Или в кино сходим.
— Я согласна.
Всё складывается ладно и быстро. В серых дымчатых глазах читаю что– то такое, чего не хочется упустить. Дело совсем не в пышной груди, а именно в амбициях и в характере Вали.
А еще мне импонирует, как она смотрит на меня — как кошка на красную рыбу. Главное, не стесняется своего женского взгляда.
Прощаемся у метро.
— Ну что, до вечера, Синичкина, — говорю я, подмигивая ей.
Она не отвечает сразу, только качает головой, будто хочет сказать что– то, но не решается.
— До вечера, Сомов, — произносит неуверенным голосом.
Я ухожу, а её взгляд ещё долго ощущаю на своей спине. Что ж, вечером посмотрим, чем всё закончится.
— Я люблю конфеты, — летят мне в спину ее прощальные слова, те, что она не решалась так долго сказать.
А мне нравятся женщины, любящие сладкое, — говорю мысленно, и спускаюсь в подземку.
Глава 20
Топаю на фабрику «Красный Октябрь».
В голове полный сумбур. Античные герои, Валя с ее серыми глазищами и упругой грудью, кокетливый взгляд Лидии Веселовой, пытающейся использовать меня как аэродром, чтобы махнуть в счастливое будущее советской прессы. Ника с ее ревнивым и снисходительным взглядом.
А мне нужна информация по существу, и я достаю записки, которые мне сунула Королева, перед моим выходом в свет.
— Ого! Она мне помогает? — В голове моментально возникает вопрос, откуда ей знать, что я в истории фабрики профан. Ведь с Стране Советов каждый должен знать обо всём. А будущему журналисту и подавно нужно знать всё об истории своей страны.
Читаю записи вслух: В 1846 году кондитер Фердинанд Теодор фон Эйнем приехал в Россию из Вюртемберга, а в 1849 году было положено начало делу Эйнема в России. Сладости доставляли к столу членов императорской семьи.
Радуюсь, что благодаря императорам в нашей стране много всего хорошего было создано, лишь бы им хорошо сиделось, пелось, елось.
— И пролетариату немного досталось с барского стола.
Эй, Сомов, ты брось эти мысли антисоветские, — ругаю самого себя и улыбаюсь, как антисоветский человек.
Читаю дальше:
— Паровая фабрика была открыта на Софийской набережной в Москве, она была самой современной и оснащенной технологиями в стране. В 1913 году товарищество «Эйнем» выпустило самую знаменитую конфету «Мишка косолапый», на этикетке которой изображен известный сюжет картины Шишкина «Утро в сосновом лесу».
— Мать моя шибко любит эти конфеты, надо будет привезти на зимние каникулы.
В 1922 году фабрика получила новое название «Красный Октябрь».
— Ну, наконец–то, догадались иноземную фамилию убрать из названия. А то нехорошо получается, как–то.
В 1942 в войну начался выпуск темного шоколада «Гвардейский». Сладость для бойцов уже через неделю после выпуска с конвейера была отправлена на фронт.
— Вот это дело! Сладкое нужно не только студентам, но и бойцам.
В 1950 вышли конфеты «Кара–Кум», в выпуске было отражено освоение советским человеком суровой природы.
— М–м! Помню, как же, вкус мелких орехов ощущается на языке до сих пор.
В 1955 в продажу поступила «Красная Шапочка» — пралине с тертым арахисом.
В 1965 вышел легендарный шоколад «Аленка», ставший в одночасье самым любимым в стране. Детвора была в восторге.
— По себе знаю!
— Ага, — поддакиваю в такт своим же словам. У многих моих знакомых из той жизни, из 2024 года «Аленка» является символом их счастливого детства. И у их родителей. Это я помню.
Наконец добираюсь до информации 1976 года.
— В наше время темпы производства значительно увеличены, выпускаются миллионы наборов. Сейчас идет запуск оригинальной рекламной акции — в каждую двух– и трех–миллионную коробку вкладывается открытка–сюрприз с подарком — приглашением на экскурсию по фабрике.
— Вот это дело! — бью себя в грудь. — Мне бы такую открытку, и я бы вмиг сегодня Валюшу уговорил на любовное свидание, а не на шуры–муры для пионеров в кинотеатре.
Мой путь по набережной Москвы–реки приводит меня к кирпичному зданию фабрики.
Захожу в проходную, показываю свой пропуск внештатного корреспондента «Правды».
Мне кивают, и пропускают.
А дальше начинается — меня водят по цехам, и я фотографирую стареньким «Зенитом» 1956 года выпуска, доставшимся мне в подарок еще в детстве от дяди.
— Фотографа не прислали? — спрашивает надменно начальница цеха.
— Я — хороший фотограф. С детства снимаю. Мы — внештатные корреспонденты всё умеем — снимать, писать, говорить. Работа у нас такая — один за всех…
… — отдуваешься, — заканчиваю мысленно.
— Понятно, — фыркает Людмила. — Я хотела бы увидеть фотографии прежде, чем их напечатают. Вы меня понимаете? — смотрит так, что даже глупец бы осознал, что она хочет повлиять на качество снимка.
А я что? Куда спрячу ее груди четвертого размера и аппетитные бедра, если они у нее не помещаются в халате. А интернета и фотошопа еще нет.
Надо было меньше шоколада трескать, — буркаю мысленно.
Сказать вслух не могу, поэтому выкручиваюсь, прячу дамочку за других, ищу новый ракурс.
— Знаете, Людмила, я слышал у вас тут можно выиграть приглашение на экскурсию на фабрику, — сладко улыбаюсь.
Она прищуривается, исчезает. Появляется спустя десять минут, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, смотрит по сторонам по–воровски, сует мне в карман пиджака открытку–приглашение.
— Надо отработать, — показывает на выход из цеха. — Упомянуть в статье еще пару фамилий передовиков производства.
Как приятно иметь дело с такими, как Людмила, ты ей оказываешь услугу — она тебе.
Конечно, от меня не зависит, какие люди будут упомянуты в «Правде», а чьи фамилии вычеркнет главред одним росчерком пера.
Но я–то не обманываю, делаю всё как положено.
Мой поход на фабрику заканчивается, и я направляюсь в метро. Нужно еще отвезти фотоаппарат с пленками Лёньке, внештатному фотографу.
Я умею работать с фотографиями, и мне нравится сам процесс. Только негде проявлять пленку, и развешивать фотографии. Никто мне в общежитии не выделит отдельную комнату, чтобы только у меня был доступ.
Поэтому помогает Леонид. Классный парень, сибиряк, студент.
Приезжаю к Лёньке, с порога вручаю ему Зенит и две пленки. Он живет на квартире у тетки в Москве, где ему выделана отдельная комната со всеми удобствами.
— Когда нужно?
— Срочно, — давлю я. — Ника требует послезавтра материалы сдать.
— Ничего себе, у меня своей работы полным–полно.
Достаю из кармана шоколад «Аленку» и три рубля.
— За срочность.
— Это ты угадал, у меня сегодня свидание, — забирает шоколад, а трешку прячет в карман брюк. — Ладно, без сна сегодня обойдусь, ночью поработаю.
— Спасибо тебе, товарищ, — открываю дверь, чтобы уйти.
— У меня суп есть из курицы, тетка сварила. Пирожки с капустой. Поговорим о жизни? — подмигивает, намекая как именно будем говорить.
— Извини, брат, но меня красивая девушка ждет у кинотеатра.
— Понятно. Еще одна потеря для нашего братства?
— Знаешь Валентину Сиинчкину?
— Кто же ее не знает? Она уже два года у нас работает в «Правде». Хорошая девчонка, только явно не про тебя.
— Это еще почему?
— Правильная она.
— А я что ли не правильный?
— Поматросишь и бросишь.
— Вдруг, нет?
— Кто у нее родители, и кто у тебя!
— Она говорила, что отец на заводе работает, — вспоминаю я. — Про мать не спросил.
— Иди уже, — Лёнька со смехом выталкивает меня за дверь.