Выпускник (СИ) - Купцов Мэт. Страница 48

Эх, из нее могла бы получиться не плохая боевая подруга. Жаль, мне такая пока не нужна.

— Яишенку будешь? — голос Вали звучит мягко, почти по–домашнему, и она улыбается, растягивая гласные, будто это самое нежное, что сегодня кто–то предложит.

— Конечно, — отвечаю, и иду за ней.

Валя возится на кухне, а я наблюдаю, как её стройная фигурка быстро передвигается от плиты к столу.

Яичница шкворчит на сковороде с салом. Даже звук нагоняет аппетита.

Спустя десять минут сидим за маленьким столом, на двоих — одна сковородка, в ней яичница с салом. Черный хлеб, масло. Ну, завтрак мечты.

— Завтрак коммуниста, — говорю, не удержавшись от смешка.

Валюша кивает, но видно — шутки не поняла, и что с неё возьмёшь? Советский человек. Для нее в норме потреблять эко–продукты. Девушка ловит мои слова, улыбается всему, что я говорю. Это главное, чтобы женщина слушала мужчину с упоением, а не возражала по каждому пустяку.

Доедаем завтрак.

Быстро собираемся на учебу.

Я уже одет, а Валя молча стоит у зеркала, поправляя русые густые волосы.

Снимаю с вешалки ее искусственную шубку, помогаю одеть.

Всё быстро, никаких «подольше посидим» или прочих сентиментальных вещей. Вот за что я люблю такие моменты– мы оба понимаем, что это было просто сейчас и здесь, а дальше будет что–то ещё, но неизвестно когда, и это не тяготит.

Зачем–то спрашиваю:

— Ты цигейку не носишь?

— Ношу. Еще рано, ноябрь на дворе, вот придет январь — обязательно надену. У меня новая шубка — каракулевая, родители подарили на двадцатилетие. Вот на Новый год и надену! — смотрит внимательно мне в глаза.

Запомнила значит мое обещание. Память хорошая. В нашей профессии без нее никак.

— Идем, — Валя открывает дверь.

До автобусной остановки идем молча. Прощаемся у метро, она вдруг говорит: — Если что нужно будет, обращайся, я оплату не возьму, — не дожидаясь ответа, уходит.

Я провожаю её взглядом, смотрю на прямую спину, горделивую осанку.

Тоже ухожу, не останавливаясь.

Не вижу смысла, что–то обещать девушке, да и не нужно это сейчас. Ни ей, ни мне.

Прощай, Валя.

Возможно, завтра будет другая Валя, или Маша, или кто угодно ещё. Я не собираюсь пока привязываться.

Пока молод и горяч, пусть так и остаётся.

В голове — только учеба, работа, перспективы. У меня слишком большие планы на эту жизнь. Хочу успеть сделать то, что не успел в 2024.

Любовь? Влюблённость? У меня на это времени нет.

В метро давка — ну, классика, семь утра, все как тараканы в одну щель лезут. Но мне не привыкать, я и не такое видел. Сегодня день предстоит тяжёлый. Надо по работе всё обработать, материалы собрать. Ночью лекции по античной литературе переписать.

А на вечер назначена встреча с Волковым. Нужно подготовиться к встрече с ним, обдумать всё, что узнал, чтобы выложить как на духу, без сучка и задоринки.

Служивые люди шуток не понимают.

Возвращаюсь в общагу, после трёх пар, голова гудит, как заводская сирена, и единственное, что спасает от безумия — это привычный ритуал — переоделся, умылся, поел.

Сажусь на кровать, раскладываю бумаги, собираю заметки, выстраиваю структуру статьи.

Записать фамилии, ключевые моменты, чтобы Нике было легче.

Ника…

Как же я умудрился влезть в этот кабальный контракт с ней?

Парни слышат, как я стучу зубами от злости.

— Зачем ты согласился на такие условия? — Серёга сидит на подоконнике и смотрит на меня.

— О чём ты? — отмахиваюсь, как от комара. Ну что он вообще понимает?

Деньги просто так никому не достаются. За деньги всегда приходится чем–то жертвовать — свободой, желаниями.

— Тебе же самому не дают писать статьи. Только Нике помогаешь, — уточняет Серёга.

— Время надо. Вот увидишь. Через пару месяцев получу своё редакционное задание, и тогда напишу чёртову статью. Свою. Такую, чтобы громыхнуло.

— Насчет громыхнуло — это ты про ударный труд в сельском хозяйстве?

— А почему нет? Могу и про сельское хозяйство. Это тебе не шуточки — фронт, можно сказать, передовой. Страна на этом держится. Ты вообще понимаешь, что такое социалистическое планирование?

— У–у! Куда тебя понесло. Я всего лишь хотел уточнить…

— Сам устройся в газету, посмотрим, что тебе первокурснику доверят. Умный если такой!

— Ну корпи дальше над своими материалами, — Серёга уже встал и идёт к двери. Похоже, обиделся, ничего, проветрится, забудется.

Я же не мамка ему, чтобы с ним вежливо разговаривать.

Парни по одному разбредаются — кто на кухню, кто к девчонкам, а я остаюсь один на один с этой кучей записей и заготовок.

Тишина в общаге — это явление почти мистическое.

Замираю на мгновение, наслаждаясь.

А потом беру ручку и начинаю строчить черновик. Мысленно матерю Нику.

Вот у Веселовой Лиды никак не получилось втянуть меня в общественную работу, а эта смогла. Молодец, что тут скажешь. Умеет вертеть внештатниками, а мы студенты — народ — подневольный. Работу дали, уже хорошо.

— Эй, Макар! Трудовик газетного производства, ужинать пора! — меня окликают, и я понимаю, что уже вечер наступил.

Ужинаю наспех тем, что дежурный по комнате сварганил. А что? Картошечка с луком — самая народная еда. Сытно и без претензий. Как говорят, «живи просто, но мечтай о большем».

— Опять по бабам? — смеются парни, когда я натягиваю куртку.

— Типа того. К начальнице материал показать.

— На ночь глядя? — они мне не верят, но это нормально. Никто в здравом уме не пойдёт к начальнице в такое время.

— Угу, — киваю, выходя из комнаты.

Ровно в девять подхожу к её дому. Не успеваю потянуть за ручку двери, как из темноты выходит майор Волков. Он меня за рукав куртки хватает, как давний приятель, хотя мы с ним только один раз всего встречались.

— Поговорим здесь, — говорит сурово, как будто я уже виноват в чём–то.

Киваю. Ну, поговорим. Идём по тёмной улице, а за нами хвост. Я оглядываюсь — серый силуэт прячется в тени.

— Это мой оперативник, — сообщает Волков, будто так и надо. — Так спокойнее. — Чего хотел? — спрашивает у меня без церемоний. Раз уж разговор предстоит, так зачем тянуть?

— Я выяснил, что Игнатов Гриша — однокурсник Ольховской Марины — не тот, за кого себя выдаёт. Он — валютчик.

— Серьёзно? А с виду не похож! — хмыкает майор.

— Вот именно. Притворяется, а сам валютой занимается.

— Квартира у него обычная, — рассуждает Волков. — Вещи простые. Мать — сотрудница почты, как все. Машины нет.

— Может, дача есть, или ещё одна квартира у родственников, там и складывает деньги? — предполагаю я.

— Как ты на него вышел? — майор смотрит на меня подозрительно.

— Я по следам Звонарёва ходил, а вышел на Игнатова.

— А по Звонарёву что–то есть?

— Пока ничего.

— А ребёнка нашли? — допытывается страж порядка.

Молчу. Вот тут Волков меня прижал. Говорить или не говорить?

— Послушай, Сомов, я тебе не чужой человек, можешь доверять.

— С чего это? Когда это я с ментами на доверии стал работать? Я не стукач какой!

— Какие громкие слова. Ты не забывайся, что с майором разговариваешь. Знаешь, как я вышел на тебя? — он делает паузу, как будто собирается сказать, что–то важное. — Твой дядя Витя — друг моего отца. Так вот, твой родственник не смирился с тем, что ты некурсант. Виктор просил оказать услугу — взять тебя в дело, чтобы ты пороху понюхал, понял, как это круто — чувствовать себя следователем, помогать людям по–настоящему. А не вот это всё — журналистское. Ты же понимаешь, много ты написать не сможешь. Будешь снимать показания у передовиков производства, описывать новое оборудование на фабриках. В СССР нет ни преступности, ни секса, ни блата. Понял⁈

Чего же не понять? Прямо на пальцах показал мне мое незавидное скучное будущее.

Теперь хоть стало ясно, почему сам майор бегает за мной, носится как мальчишка. Задание выполняет.

Семейные связи, дружба поколений. А я–то думал, что Волков мой острый ум оценил.