Выпускник (СИ) - Купцов Мэт. Страница 58

— Наследил? — почти издевательски спрашивает он.

— Я не следил! Расследовал, как умел.

— Если хочешь помогать обществу и менять будущее, иди к нам. Ничего у тебя не выйдет в журналистах этих. Ты же не надеешься выпустить пару статеек и изменить международную ситуацию? Снизить накал противостояния между США и СССР?

— Чего?

— Ты же не собираешься свой дар разменивать на гопоту и спекулянтов?

— Пока что мне в расследования со спекуляцией и гопотой втягивают… как я понимаю, твои дружки… — смотрю внимательно в лицо дяди.

— Мои дружки?

— Майор Андрей Волков, Рытвин — кэгэбист. Сам главред Мартынов доверил мне статью. С какой радости они вьются вокруг восемнадцатилетнего пацана?

Дядя прищуривает глаза. Вижу, что хочет что-то сказать, но не решается.

— Мы держимся друг друга, — выпаливает он, будто я застал его врасплох, и эта фраза была единственным верно сказанным предложением, но ни черта не объясняющим.

— Дядь Вить, я не отступлю, пока не получу от тебя всех объяснений.

— Послушай, сынок, — он тяжело вздыхает, отодвигает от себя тарелку с оливье. — Мне было бы проще контролировать ситуацию, будь ты рядом, а так я едва успеваю разгребать за тобой и для тебя…

Он несет черт-те что. Не надо было заводить столь серьезный разговор за столом. Сплоховал я.

— Враги твои бегут от тебя не просто так. Девчонки бегают за тобой и твоей харизмой, видя в тебе завидного жениха. Но мы-то с тобой знаем, что не жених ты им.

Бросается в глаза, что Виктор теряет нить разговора, перескакивая с одного на другое.

— Ты парень должен решить, как талант этот свой правильно пристроить здесь… распорядиться им так, чтобы стыдно не было перед теми, кто дал тебе его.

Опа! А вот это совсем не по-советски. Дядя Витя решил затеять со мной разговор о Боге?

Деструктивно для сотрудника милиции.

Что дальше?

Этот разговор не перестает меня удивлять.

Впрочем, чему я удивляюсь, именно так живут граждане в СССР. Всё, что у них есть — секс, Бог — под запретом для разговоров. О религии говорить не стоит в обществе, посмотрят, как на ненормального. Сказать прилюдно «Слава Богу» — засмеют, или покрутят у виска.

В СССР принято говорить спасибо не небесам, а руководству страны, которое обеспечило тебя всем необходимым для жизни — квартирой в хрущевке, школой, детсадом, универсамом в пешей доступности, бесплатной секцией, где ты можешь стать сильным. Научиться жить по принципу — быстрее, сильнее, выше.

Благородство и уважение к сильному сопернику здесь приветствуется, но лучше не выделяться, быть как все.

Что делать тем, кто принимает вызов, преодолевает все препоны и давление, обрушивающееся сверху. Чувствует себя настоящим подлинным лидером, не уступающим характером партийным лидерам?

Что делать, если выделяться нельзя?

Выход один — становиться как они — идти во власть или искать у себя талант, развивать его в секциях и использовать на благо страны.

Вот где собака порылась!

Дядя видит во мне талант следователя и ему безумно жаль. По его мнению, я хочу этот самый талант бездарно разбазарить.

Теперь хоть понятно, чего она так переживает за меня.

Радуюсь своему умозаключению, ловлю на себе набыченный взгляд. Я всегда готов защищаться, спорить, аргументировать. Но не сейчас. Дядя немного не в себе, ему жаль, ведь он относится ко мне как к сыну. Грубить ему я не могу.

Всё что понял из разговора, за мной следят его люди, пытаются отвести от меня настоящую беду.

Я отвел взгляд и тяжело вздохнул.

— Ничего не понимаю, сначала ты просишь всех этих людей втянуть меня в неприятности, затем отправляешь других, чтобы помочь. Несостыковычки.

— Ты главное, аккуратно.

Сказать мне чтобы я аккуратно ложился под каток, который намерен раздавить меня в этом мире, ну это прям сильно.

Невольно улыбаюсь.

— Может в шахматы сыграем партейку.

— Можно'.

На этом наш не очень адекватный и стройный разговор в тот день закончился.

Сейчас же я бреду по дороге, заваленной снегом, ноги утопают в сугробах, и я уже не знаю выберусь ли.

Каждый шаг дается мне с трудом, и в какой-то момент мысли становятся вязкими.

«Сессия… рыба… икра… „Океан“… дядя Витя и его бесконечные разговоры о том, что талант нельзя разбазаривать, не для этого он дан».

Ветер пронизывает насквозь, мороз щиплет лицо.

Хмыкаю устало. Столица встретила меня сегодня не очень хорошо, общипала всего как гуся и выбросила за свои пределы. Чувствует, что я чужой — попаданец.

Надо ей доказать, что я к ней с добром.

Знаю, что попаданцы мир не меняют, это глупо, пытаться исправить неисправимое. Но можно же сделать что-то на месте, изменить мелочи, чтобы людям рядом с тобой жилось легче и комфортнее.

Мороз щиплет лицо, приводит в чувство.

Суровый климат — наше всё, — снова улыбаюсь.

«- Не попадайся на глаза Мартынову, ты его раздражаешь, — вспоминаю слова дяди».

Теперь я точно не попадусь ему на глаза.

Делаю еще один шаг, вязну в сугробе.

До сегодняшнего дня я и не представлял, что зима такая снежная, и сугробы настолько глубоки.

«У меня очень много дел. Сессия. Работа. Рытвин».

Чтобы выполнить свои обязательства, я должен успеть вернуться в общежитие.

Еще один шаг — вперед на Москву!

«- Не смеши меня, — говорит тот, что в сером плаще. — Никогда не поверю, что Мартынов дал тебе задание изучить нашу рыбную сеть, и написать разоблачительную статью в 'Правде»!

— Может, главред крышует внештатников, которые как крысы бегают по столице, и суют носы в чужие дела. У Мартынова связи-то до самого верха тянутся.

— Заткнись! Никогда такой большой человек, партийный, не свяжется с гопотой и грязью. Для него репутация — что мать родная. Деньги его не интересуют. — Мужики снова вцепляются в меня взглядами, а один для пущей убедительности заряжает в солнечное сплетение.

Я бы врезал им, раскидал их тут, но соображаю, что нет смысла. Этих побью, в следующий раз других подошлют.

— Ты бы, парень, пока живой, исчез из столицы. Забирай документы из вуза и езжай к мамке. Только так о тебе позабудут. Полгода в Москве? А по твоей вине уже столько людей денег лишились.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Ктодал тебе задание написать о нашей рыбной сети? Кто из ваших входит в нашу организацию в Сочи? Кто крот? Сколько вас пасут перевозки?

Молчу, сцепив челюсти.

— Мы можем напрямую задать вопрос главреду Мартынову, когда это его любимая газета занялась рыбным промыслом.

— Вы кто такие? — спрашиваю резко. Для человека, попавшего в переплет, мне бы мягче быть. Но я наоборот включаюсь.

— Мы с тобой, можно сказать, коллеги. Мы тоже за правду боремся, за чистоту идей. Вот только наши интересы немножко разошлись, и мы бы хотели, чтобы ты не лез куда не надо. Понял?

Мысленно посылаю куда подальше.

Не буду я бояться очередных отморозков. Рытвин обещал дать защиту, если что-то пойдет не так и не туда.

Внутри уже что–то шевелится — предчувствие, что всё это не закончится парой слов.

Гниды.

Неужели, мы вышли на самого главного?

— Ты, Макар, парень умный, — наконец добавляет второй — поэтому на будущее тебе совет — держись подальше от тех, кто пытается играть в игры взрослых дяденек, которых ты не знаешь. Столица — она не прощает ошибок. А рыбный промысел в нашей стране не такой уж прозрачный. Можно и сгинуть в его пучине. В мутной воде тяжело будет найти тебя.

Сжимаю руки в кулаки. Слушаю.

— А вот если ты на нашей стороне, то всё будет по–другому. Подумай об этом. Нам свои журналисты в будущем нужны. Мы же можем тебя и на телевидение устроить. Только пожелай.

Машина останавливается резко. Выхожу.

— Кстати, девушка твоя очень симпатичная. Так бы и съел…

— У меня нет девушки, — цыкаю я.

— А Валя кто?

— Просто сослуживец.

— Сослуживец, так теперь называют женщин-любовниц с работы? — смеется нехорошо второй.