Выпускник (СИ) - Купцов Мэт. Страница 60

— Тебя за смертью посылать!

— Я здесь при чем? Не могу же есть голой @опой на твой чайник, чтобы он закипел быстрее!

— Фу! Товарищ, Николай, выражения выбирайте. Здесь девушка!

— Где? — Коля тут же мстит Маше.

Устав от их препирательств, закатываю глаза. Болеть в общежитии не здорово совсем, слишком много народа и желающих помочь, а вот покоя совсем нет.

— Сомов, — Маша пихает меня и сует мне в руки чай. Смотрю на её торопливые, но ловкие движения — ну точно скорая помощь.

— Маша, ты что, всерьёз веришь, что вылечишь меня вареньем и чаем? — ухмыляюсь, хотя от этого опять начинает колоть в горле.

— Даже не думай иначе, я мертвого подниму из могилы, если такую цель передо мной поставить, — отвечает она с таким тоном, что отступать не хочется. А уж проверять эту истину, тем более. Потому что нужно очень срочно оклематься, уже к обеду должен стоять крепко на ногах.

Страхи мои об уходе Марии необоснованны, Машенька не такая, она видит во мне больного товарища и возится со мной. Поит меня горячим чаем с малиной и лимоном, закутывает всеми вещами, найденными в комнате.

— Теперь нужно тебя как следует укрыть, чтобы ты вспотел как крестьянин во время пахоты!

— Это обязательно?

Девушка кивает, забирает одеяла у ошалевших парней, складывает их одно на другое на меня.

Тяжело однако, но я терплю.

Наблюдаю как она вырывает у Коли из рук его теплые вещи.

Ржачно, до колик нас, но не Коляну.

— Отдай ты ей барахло это, не будь жадным буржуем, — говорит назидательно Миша.

И в следующее мгновение вещи летят на меня.

— Да, заберите всё!

Я уже начинаю забываться в полудрёме, пока Машка суетится вокруг — поправляет на мне одеяло, добавляет в чай очередную порцию варенья, громко отчитывает Колю, который смеется, как припадочный.

Маша даже не замечает — вся сосредоточена на моей «реабилитации».

В какой-то момент уже я сам себе кажусь настоящим больным, но вроде как жалко становится девчонку. Стоит тут, бедная, над комком из одеяла и кашляющего тела, старается, а парни ржут над ее методами лечения.

Несправедливо это. Хочу избавить девушку от мук, предлагаю ей сбежать.

— Машунь, спасибо. Это все, конечно, лишнее, я и сам справлюсь. Ты ещё тут надолго?

— Ты меня прогоняешь? Использовал, и больше не нужна? — не поднимая на меня глаз, бурчит она. И, не дожидаясь ответа, бросает: — Не очень-то и хотелось.

Снова проваливаюсь в дремоту.

Проснувшись в десятый раз за день, замечаю, что Маши уже нет, зато напротив меня сидит сама Веселова. Как ведьма из Вия, прилетела, пока я спал.

— Здравствуй, — говорит она твердо.

— И тебе не хворать, — отвечаю с иронией, чем ставлю ее в тупик.

— Ты нарочно лежишь в постели? Узнал, что я приду утром?

— Нарочно?.. Сессия на носу, с чего бы мне в постели валяться, я ж не валенок, — огрызаюсь я. — Зачем пришла?

— Я пришла сообщить тебе, что мы намерены провести собрание, на котором будем разбирать поведение некоторых комсомольцев…

Замолкает. Смотрит на меня в упор.

Мысленно заканчиваю: — … отбившихся от рук.

— Веселова, ты совесть поимей! Твой товарищ в больничной койке лежит. А ты его судить собралась, — кто-то из парней делает ей замечание.

— Где же больничная койка, — пыжится девчонка, спорит с ребятами. Не привыкла, чтобы ее отчитывали. — Вижу, что Макар лежит под грудой вещей. Бардак устроил. Вот пожалуюсь коменданту общежития.

— Ну-ну, давай. Нет чтобы как женщина предложить свою помощь, помочь.

— Я не женщина! Я комсорг, — вскрикивает Лидочка, явно задетая и оскорбленная до глубины души словом «женщина».

— Вот Машка — та настоящая комсомолка, пришла и помогла. Комсомол сказал — надо, комсомолка ответила –есть, — говорит грозно Коля, которого никто не просил лезть в этот и без того сложны разговор.

Лидия становится пунцовой. Вскакивает, убегает.

Считаю до десяти. Она снова возвращается.

— Между прочим, я тоже хороший человек, — говорит и дрожит вся. — Сомов, даю тебе на перевоспитание месяц.

— Как насчет двух или трех? — смотрю на нее уставшим взглядом.

— Не испытывай терпение хорошего человека, — шипит она. — Пойдешь со мной в дружину? — неожиданно ставит вопрос ребром.

— Куда?

— Я уже заявление подала, и за тебя похлопочу.

Я и дружина? Тяжело вздыхаю. Времени в моей жизни как было в обрез, так и осталось. Шиш да маленько. Только на «поболеть».

— Коля хотел, — помогает мне отбить атаку Миша, подмигивает понимающе.

— Коля? Нет, я его в самодеятельность только могу взять, — бубнит Лида.

— Ты чего? — Колян злится. Оскорбленный до глубины души, наступает на Лидку. — Я между прочим, в секцию бокса записался… И Сомова записал. Так что некогда нам ходить-бродить по улицам, мы будем настоящим боксом заниматься, на соревнованиях выступать за честь университета. Не надо делать их нас маленьких человечков, — угрожает девушке, машет пальцем перед ее носом.

— Между прочим, все люди равны в Советах. Здесь нет ни маленьких, ни больших! — отбривает Лидка Колю. Бросает на меня вопросительный взгляд: — Макар, это правда. Ты теперь боксом будешь заниматься.

Вцепляюсь взглядом в Колю, хочу уничтожить его, изверга. Поставил меня перед выбором — дружина и Лида или с ним в секцию ходить.

— Да, — киваю. — Секция бокса. Когда там у нас первая тренировка? — Через два дня, — выпаливает с готовностью однокурсник. Даже товарищем язык не поворачивается его назвать, ведь он только что меня подставил. Теперь придется крутиться-вертеться как уж на сковороде, чтобы выбраться из неприятной ситуации.

Лидия уходит, а я выбираюсь из постели. Как медведь из берлоги. По-другому этот путь назвать невозможно.

Время обеденное, и из кухни раздаются аппетитные запахи.

— Сейчас бы покушать, — подмечаю я.

— Машу позовем?

— Не надо, бедная девчонка все утро меня выхаживала, а вы как черти смеялись над ней.

— Ну извини, смешно было. Она как жена вокруг тебя крутилась.

— Только жены мне не хватало для полного счастья!

Обедаем наскоро сваренным супом, на этот раз орудуем на кухне все вместе, вчетвером, чтобы быстрее было — кто чистит картошку, кто морковку крошит, Миша борется с худой курицей, пытается поджечь все ее волоски. Серега ему помогает.

Глядя на их потуги становится страшновато, такое ощущение, что парни намерены сжечь труп курицы, оставить насс пустой похлебкой.

* * *

Целый день зубрежки не проходит для меня даром. Всё, что учил до этого, укладывается в голове

Вечером звоню Нике, спрашиваю про Валентину.

— Когда она будет у тебя?

— Не раньше, чем через неделю. У нее же сессия. А тебе учиться не нужно? О развлечениях всё думаешь? — смеется она. — Не по-комсомольски это, Сомов. Какой-то ты неправильный.

— Не тебе учить меня жить по-советски. Тебе бы родиться в другое время в другом месте, Ника.

— И ты меня не учи жизни. Я на своем месте, между прочим, так как я никто не умеет собирать информацию. Ясно?

— Твои методы заценили бы милиционеры и следователи, но точно не журналисты. И не Мартынов…

— Шантажируешь?

— Упаси меня связаться с тобой.

— Если нужно найти Сиинчкину, езжай к ней. На автобус деньги еще остались?

Хмыкаю. Она думает, что я без нее денег не заработаю?

Столица огромная, здесь много деньжат. В крайнем случае, пойду разгружать вагоны, но хлебать похлебку без тушенки не буду.

Доехать до Вали — проблема, дозвониться — также.

Дело не в том, что в 1976 году еще не все советские квартиры телефонизированы, не хватает номеров, люди стоят в очередях годами, ждут новые АТС. Дело в другом -телефон у девушки имеется — как положено, красный с циферблатом, в котором пальцы иногда застревают, если вовремя не вытащить, но Валентина не отвечает на звонки. Всё время занято, идут короткие раздражающие гудки. То ли трубку неправильно положила, то ли всё время разговаривает по телефону. Болтушка — находка для шпиона.