Железное Сердце (ЛП) - Варела Нина. Страница 10

Крайер.

Приготовить ванну, добавить в воду различные сладко пахнущие масла, помыть волосы Крайер мыльными руками, помочь ей выбраться из ванны, стоящей на подставках в виде когтистых лап, отвести глаза, протянуть полотенце, расчесать ей волосы, вдыхая аромат роз, лаванды и гвоздики, отвернуться, пока Крайер надевает нижнее бельё, помочь ей надеть последнее до смешного сложное платье…

– Ну вот, – сказала бледная служанка, оценивающе глядя на Эйлу и уперев руки в бока. – Теперь ты можешь предстать перед королевой.

К Эйле в первый раз кто-то из них обратился напрямую.

– Рада слышать, – сказала она.

Служанка проигнорировала её иронию.

– Вас вызвали в вольер для аудиенции у королевы. Вы должны прийти к ней сразу после завтрака.

– Завтрака?

Словно по сигналу, дверь спальни снова открылась, и вошел поварёнок с массивным блюдом, накрытым белой скатертью. Он поставил его на столик рядом с кроватью и поспешил обратно, закрыв за собой дверь.

– Завтрак, – сказала бледная служанка, кивая на блюдо.

Медленно, осторожно Эйла подошла к блюду и приподняла белую салфетку. Пар поднимался вверх, согревая ей щеки, вместе с аппетитным запахом... звезды и небо! всего: целая буханка тёмно-коричневого хлеба, тарелка солёной рыбы, тарелка колбасы, маленькие вазочки с маслом и джемом, два вида джема, большая миска овсянки, крошечный кувшинчик сливок, ещё несколько маленьких вазочек с сахаром, мёдом и красной смородиной – вчерашний праздничный пир в миниатюре. Этого было достаточно, чтобы прокормить семью. И это – всё для Эйлы?

Она повернулась к служанкам. Все трое были того же возраста, что и она, или, может быть, на пару лет старше. Она вполне могла быть ими. Две недели назад она ничем не отличалась от них.

– Вы тоже будете есть? – спросила она их.

– Нет, госпожа, – сказала младшая, нахмурив тёмные брови. – Это для вас по милости королевы.

– Но мне всё это не съесть.

Никто из них не ответил. Они просто смотрели на неё.

– Пожалуйста, – сказала Эйла. – Я гостья королевы. Она велела вам делать всё, что я скажу, не так ли? Поешьте со мной.

Все трое переглянулись.

– Это приказ? – спросила самая низкорослая. У неё был низкий, хрипловатый и от природы мелодичный голос, созданный для пения.

– Нет, если вы сами не хотите, – сказала Эйла. – Но если вы голодны, тогда да, это приказ. Мне всего этого не съесть, меня стошнит. Лучше съешьте вы, чем королевские свиньи.

Третья служанка, которая ещё не произнесла ни единого слова, спрятала улыбку в рукаве.

– Очень хорошо, – сказала бледная. – Если это приказ…

На этот раз улыбнулись все три служанки.

Как только всё до последней крошки было съедено, а миска с кашей дочиста вычищена, самая низкорослая служанка, представившаяся Марис, повела Эйлу в вольер. Примерно тогда Эйле сказали, что вольер – это причудливое название для большой комнаты, полной птиц, и это казалось худшим, чем можно было наполнить комнату. И всё же вольер был прекрасен: просторный, круглый, с высоким куполообразным потолком из стекла, через который вверху виднелось утренне-голубое небо. Ряд ступенек вёл в центр комнаты, где стояла каменная платформа с двумя позолоченными, похожими на трон креслами. Остальная часть пола была покрыта тёмной влажной почвой. Повсюду были растения: маленькие вьющиеся деревца по периметру комнаты, кусты оранжевых и жёлтых цветов, покрытые листвой лианы, ползущие по стенам, густой куст диких роз. В воздухе порхали птицы, некоторые обычные, как воробьи, а другие странные и экзотические, с ярко-зелёными перьями. Маленькие жирные фазаны маршировали вокруг, поклёвывая землю; колибри совали свои длинные клювы в цветы. Птичье пение эхом разносилось по широкому открытому пространству, высокие трели и низкие, хриплые крики, какофония песен и визга. Тут тоже порхали бабочки, и Эйла вспомнила о Рукотворной бабочке, которая прошлой ночью села ей на голову и тем самым предупредила стражу.

Она была так занята разглядыванием птиц, порхающих в самой высокой точке куполообразного потолка, что не заметила, что королева уже здесь, пока Марис не подтолкнула её вперёд, прошипев:

– Не заставляйте её ждать.

Эйла, спотыкаясь, двинулась вперёд, ступая по камням, ведущим на платформу. Королева Джунн сидела лицом к двери в вольер, её фигура скрывалась за высокой спинкой стула. На узком маленьком столике между двумя стульями стоял серебряный чайный поднос, заварочный чайник и две чашки. Пока Эйла не взошла на помост, она могла разглядеть лишь руку королевы: она пальцем помешивала содержимое в одной из чайных чашек.

– Эйла, – приветствовала её королева Джунн.

Эйла сделала небрежный реверанс:

– Вы звали меня?

– Садись.

Она села напротив королевы.

– Выпей чашечку чая, Эйла.

Королева Джунн пила сердечник тёмно-красного цвета. Вторая чашка была наполнена чем-то, похожим на обычный травяной чай. Эйла взяла его, сделала глоток и поморщилась – напиток обжёг ей язык. Когда она подняла глаза, королева наблюдала за ней. В жёлтом солнечном свете вольера королева выглядела странно юной и намного мягче, чем прошлым вечером в тронном зале – или несколько недель назад во дворце Эзода, сначала при свечах, потом под плоским серым небом. На этот раз она была одета не в платье, а брюки и рубашку, которые выглядели почти как старая форма служанки Эйлы, если бы та была зелёной и сшитой из шёлка.

– Рада, что ты пришла ко мне, Эйла, – сказала королева Джунн. – Рада, что ты нашла убежище в Талене. Или, по крайней мере, разыскала своего брата.

Эйла попыталась не выдать реакции, но королева видела её насквозь.

– Да, я знаю, кто ты, – сказала она со смехом. – Сестра-близнец Сторми по имени Эйла.

– Значит, он вам сказал?

– Ещё до его рассказа у меня возникли подозрения. Вы двое очень похожи, однако твои манеры... Я тогда не могла отделаться от впечатления, что обедаю со Сторми и его отражением. У вас обоих одинаковая мимика лица, хотя он и более сдержан и гораздо лучше контролирует свои эмоции. Тебе не хватает утончённости, служанка.

Джунн бросил на Эйлу многозначительный взгляд, как бы говоря: "Тебе следует над этим поработать".

Это раздражало. Эйла вспомнила собственные слова, сказанные Сторми в ту ночь, когда они встретились в коридоре дворца. Чуть не плача, она спрашивала у него: "Как ты оказался в Варне? Как ты стал советником королевы? Почему ты не вернулся ко мне?"

Сторми, раздражающе спокойный, говорил: "Звезды и небо, Эйла! Говори тише. Держи себя в руках".

– Твои брови... – продолжала королева, выгибая одну из своих. – Изгиб твоего рта, когда ты недовольна. Да, вот так. Он делает так же. Я была в курсе, что в своей родной стране он потерял сестру, и едва увидела тебя, то удивилась.

– Тогда... вы позволите мне дождаться, пока он не вернётся? – спросила Эйла.

Её не интересовали мысли королевы, а у той слова кружили, словно морские птицы. Почему могущественные люди никогда не могут просто перейти к делу?

– Я бы в любом случае позволила тебе остаться, – сказала Джунн. – Считаю, ты можешь быть мне очень полезна.

Эйла открыла рот. И снова закрыла его. Прикинула, насколько рискованно рассказывать Джунн всё, что ей известно о скире Киноке, а не просто дождаться Сторма. Ждать две недели – это потерять много времени. Но, насколько она предполагала, если рассказать Сторми, тот подтвердит: "Нельзя ничего рассказывать королеве, она тайно работает с ним". Королева Джунн могла рассылать сколько угодно зелёных перьев хоть во все концы света, а Эйла всё равно ни на йоту не доверяла ей. Что, если она всё расскажет, а её потом банально упрячут в подземелье?

Королева Джунн поднесла чашку к губам, пар вился перед её лицом, как хвост белой кошки.

– Ты умна, – сказала она, делая глоток жидкого сердечника. – Если ты хоть в чём-то похожа на брата, то у тебя острый ум и склонности к науке, стратегии. Жаль, когда великие умы ограничены только обстоятельствами. Ты больше не служанка, Эйла. Твои обстоятельства изменились, и ты тоже вместе с ними, – её губы, окрашенные в тёмно-красный цвет сердечником, изогнулись в лёгкой загадочной улыбке. – А ещё... когда-то я знала кое-кого вроде тебя. Девушка, которая много лет провела в позолоченной птичьей клетке, от которой ожидали только подчинения и песен по первому требованию, служения, а в остальном – молчания. Она не была служанкой, но от этого не становилась свободной. Её единственным спасением были... книги, письма. Внешний мир существовал лишь фрагментами, только за оконными стёклами – кроме тех случаев, когда она читала и писала.