Схватка за Родос - Старшов Евгений. Страница 17

— Прошу прощения, — встряла в разговор орденская бюрократия, в лице рыцаря-секретаря Филельфуса. — Мы ни в коем случае не сможем отсечь Георгу Фрапану голову, поскольку он не является дворянином и, следовательно, подлежит казни исключительно через повешение. Единственное, в чем можно отступить от узаконенного порядка лишения жизни, так это в том, что его, если он окажется предателем, можно повесить за ногу, вниз головой.

Д’Обюссон расстроенно махнул рукой:

— Филельфус, я отлично понимаю, к чему ты клонишь, но твое ехидство в данном случае, мягко скажем, неуместно. Да, мне нелегко изменить свое первое впечатление, но и дать себя обдурить я тоже не дам. Прав наш брат, великий маршал: используем его насколько возможно, а вредить не дадим. Приставим постоянный караул — человек эдак в шесть, а дальнейшее будет очевидно. Первым делом, пусть начертит нам план турецкого лагеря! И насчет вражеской батареи, что стоит против башни Святого Николая, пусть тоже подумает, проверим его… Распорядитесь там, чтобы его поместили в немецком "оберже"!

— А кстати, мы так сами и не решили, что делать, — взял слово лейтенант дель Каретто. — По последним сведениям, по башне уже идут трещины, она начинает здорово сыпаться, предбашенные укрепления разбиты. Их восстанавливают по мере сил, однако все, что подкрепляют ночью, вновь развеивается в прах дневной стрельбой.

— Немец прав, да и среди нас никто в этом не сомневается. Башня Святого Николая — это ключ от Родоса. Потеряем ее — потеряем контроль над гаванями. Думаю, этот мастер Георг не имеет умысла направить наши силы туда, чтобы дать туркам прорваться в другом месте. Просто этот человек, как и мы, имеет дело с очевидной истиной. Дело даже, собственно, не в самой башне — надо полагать, ей недолго осталось. Но следует все равно оборонять от турок этот пятачок, чтобы не дать выставить пушки на молу. К тому и будут приложены все наши усилия. Подготовку к борьбе за этот архиважный стратегический пункт я мыслю разбить на несколько этапов. Первый надлежит исполнить тебе, дель Каретто. Как моему лейтенанту я даю тебе неограниченные полномочия по обороне башни: выберешь цвет нашего рыцарства — именно так! — и отправишься туда лично, посмотришь, как дела, что нужно для того, чтобы успешно держаться дальше. В общем, не мне тебе объяснять. Дам орудий — хороших, много. Возьмешь дерево, искусных плотников из греков. Османы думают, что подавят нашу башню — вот и будет им неприятный сюрприз. Шарль де Монтолон, кому знать эту башню лучше, нежели тебе? Не так давно мы принимали ее от тебя после последнего переустройства и укрепления! Слышали, что сказал наш гость? Возможно, башню будут штурмовать при поддержке огня с моря. Разумеется, мы тоже об этом неоднократно думали. Чтобы отогнать корабли дерзкого врага — мало затопленных судов, мало пушечного огня со стен. На орудия башни Святого Николая лучше не рассчитывать, поскольку, сами понимаете. Там и твоих пушек, дель Каретто, может не остаться. Потому будем жечь нечестивцев брандерами! Это мы обсудим с великим адмиралом, чтоб враг не застал нас неготовыми. Кроме того, полагаю, нелишне будет держать под рукой сильный отряд аркебузиров… Но это, как говорится, ближе к делу. В общем, смотрите, действуйте, я навещу вас при первой возможности — сегодня вечером или завтра. С Богом!

На этом совещание завершилось. Дель Каретто пошел собирать рыцарство. Это видел со стены Фрадэн, как и то, что башня Святого Николая вдруг "поползла".

Заметя ужас и смятение горожан, монах с большим распятием забрался на стену и, невзирая на вражеские пули и стрелы, вдохновенно обратился к людям — кажется, первый раз в жизни не с обличениями, а со словами ободрения:

— Не бойтесь, христиане! Уповайте на Бога, и Он сокрушит врага мышцею высокою! Время испытаний настало для плодоносного и цветущего виноградника Бога Саваофа — разумею святую Церковь Христову — насажденного десницею Превышнего Отца добродетелями, который премного полит Сыном этого Отца волною Собственной, Животворящей Крови, который Дух Утешитель Своими чудными, невыразимыми дарами сделал плодоносным, которую одарила высочайшими, различными преимуществами, вне нашего понимания, стоящая и прикосновению неподлежащая Святая Троица. И вот ныне ее пожирает и потравляет вепрь лесной, нечестивый султан Мехмед и подручный его христопродавец Мизак-паша, который из рода Палеологов. Но смотрите в глубь вещей, в самый корень, ибо не сии еретики, но чрез них уничтожает пышные плоды веры этот свернутый змей, этот гнусный, ядом дышащий, враг нашего рода человеческого, этот сатана и дьявол, потопляющий виноградные лозы указанного виноградника Господня и плоды его, изливая на них яд своего еретического нечестия. Но если Бог за нас — что нам этот яд, что все его осадные машины и пушки?! Делайте каждый свое дело, вносите лепты своего труда в оборону и не бойтесь, по слову Господню, убивающих тело, но души убить не могущих! Нет более той любви, как если кто положит душу за други своя! А кто эти други? Это же ваши ближние — вспомяните притчу о милосердном самарянине!

Очевидно, "лекция" началась уже давненько и, судя по всему, не думала прекращаться. Дель Каретто изумленно задрал голову вверх и сказал своим спутникам:

— Ушам не верю — что-то наш боевой петух поет несвойственные ему песнопения!

— Не ядром ли его в голову задело?

— Ну, по крайней мере, теперь он говорит то, что нужно, и его не столь мерзко слушать, как обычно.

Посмеявшись, рыцари пошли дальше. По пути им встретился Торнвилль, который, навестив Элен после очередного ночного дежурства, направлялся к гавани, чтобы поискать там Джарвиса, с которым он не виделся уже несколько дней. Итальянец узнал его, тепло поприветствовал и тут же пригласил принять участие в предприятии:

— Будь в полдень у ворот Святого Павла — у тебя будет достаточно времени отпроситься у своего лейтенанта, утрясти все прочие дела и собрать припасы. Мне нужны бравые молодцы, а дело такое, что от нас, быть может, вся судьба Родоса зависит. Придешь? Надо полагать, будет штурм — поквитаешься со своими бывшими хозяевами!

— Как я могу отказать! — пылко воскликнул Лео, хотя сразу же почувствовал боль от расставания с Элен. Однако же, в самом деле, отказаться от такого дела — не быть рыцарем вовсе. Он предупредит ее, а дальше — как Бог устроит. Все в руках Божьих.

Незадолго до полудня Лео прибыл, куда было велено. Он был несколько смущен тем, как запросто его отпустила Элен. Не секрет, что она была склонна носить маску холодности, внешне оставаясь спокойной, когда внутри бушует буря, но теперь чуть ли не равнодушно отпустила возлюбленного, как говаривал покойный дядюшка Арчи, к дьяволу в пасть. С чего бы?..

От горьких дум, приправленных горьким перцем пробуждающейся ревности, его отвлекла трескотня итальянской речи: группа наемников-южан с ружьями на печах определенно шла к воротам Святого Павла. Вдруг один из них остановился и удивленно воскликнул:

— Никак сэр Торнвилль?

— Он самый, — настороженно ответил Лео, прищурившись и пытаясь разглядеть, кого это из знакомых итальянцев ему Бог послал. А затем вдруг раз — и глазам своим не поверил: — Чиприано Альберти?! Освободитель?!

— А кто же еще, черт возьми!

Мужчины крепко обнялись, похлопывая друг друга по спинам, потом отошли друг от друга на шаг, вгляделись друг в друга — и снова обнялись.

— Давай присядем, Лео!

— Вы куда? К башне Святого Николая?

— Ну да. И ты, надо полагать, туда же?

— Да, начальник сказал явиться сюда. Ну надо же! Когда ты прибыл?

— Незадолго до осады, в отряде Бенедикта делла Скалы.

— И мы так и не встретились!

— Значит, зря говорят, что этот глупый мир ужасно тесен.

— Никак не ожидал тебя здесь встретить! — все еще не верил своим глазам Торнвилль, да и не таков был склад души Альберти, этого авантюриста и интригана, чтобы оказаться здесь и участвовать в абсолютно невыгодном деле, деле защиты Родоса и веры Христовой.