Схватка за Родос - Старшов Евгений. Страница 21

Великий магистр, как простой воин, бьется у бреши плечом к плечу вместе со своими воинами — словно вернулись дни его молодости, когда молодой дворянин сражался за освобождение своей Родины от английских захватчиков… Теперь золотые (точнее, конечно, позолоченные) доспехи магистра предательски выдают его в лучах восходящего солнца, но никто не видит, как струится кровь из его ран — малиновое одеяние с белым крестом для того и носится иоаннитами на протяжении веков, чтобы скрывать льющуюся кровь от врагов и друзей. Хвала Господу, раны не тяжелы, а латы хоть и пробиты стрелами, но стрелы не проникли своими жалами столь глубоко, чтобы старый рубака обращал на них внимание.

Падают рядом с магистром его верные рыцари. Ранен в ногу брат. Вот и отчаянному дель Каретто досталось. Но никто не покидает своего поста: только мертвым позволено прекратить бой…

Обеспокоенно посматривает магистр на турецкие корабли — сколько еще смертоносных ударов обрушат они на форт, прежде чем их атакуют орденские галеры и брандеры! Он велит подняться на верх башни и посмотреть, как там орденский флот — и ему говорят, что он уже прошел цепь и теперь осторожно пробирается по фарватеру среди затопленных ранее судов: еще чуть-чуть, и выйдет на простор — и тогда османы будут атакованы на море, будет легче! Весть же магистру приносит Элен.

— Ах, негодница, — шутливо говорит он ей, — что ж ты здесь, а? Плохо твой англичанин смотрит за тобой!

— Дядюшка, это я за ним слежу! Могла ли я его сюда спокойно отпустить? А для меня здесь не более опасно, чем в любом другом месте крепости! Смотри, как я научилась! — и мадемуазель де ла Тур выстрелом из своего миниатюрного ружья пробила грудь стрелку-янычару.

— Поосторожнее, моя девочка, — предостерегает ее магистр. — Не думай, что сможешь перестрелять их всех. Врагов очень много. Рубишь их, рубишь, а все новые лезут. Порой мне кажется, что это те же самые, и наши удары не достигают своей цели!

Снова удар османских ядер — не до болтовни, магистр серьезно велит Элен уходить. Та для видимости уходит, но затем возвращается на битву в другом месте, чуть подальше.

Теперь волею случая близ магистра оказался Лео Торнвилль. Он храбро бьется, но тут османское ядро ударяет совсем близко и взметает целый смертоносный фонтан больших и малых камней. Лео отброшен, упал навзничь, а когда вскочил, тряся контуженной головой, то увидел д’Обюссона, также отброшенного к стене, с окровавленной головой без шлема. Торнвилль бросился к нему, но магистр уже шевелится и пытается сам подняться.

Лео помог ему встать, спросил:

— Ты ранен, господин?

Д’Обюссон улыбнулся, превозмогая боль, и, ощупав голову, ответил:

— Нет, сынок. Так, кожу поцарапало, не более того. Камнем большим попало.

Лео мимоходом глянул на свои руки — они были все в крови д’Обюссона. Без колебаний юноша снял свой шлем и протянул магистру со словами:

— Прошу! Мою пустую голову прострелят — невелик убыток, а твоя всему Родосу… да что, всему христианскому миру нужна!

Магистр взял шлем, сказал:

— Пред Богом все равны. Так что это брось… Я знаю ту, которой твоя голова нужна! Но твою рыцарскую услугу я не забуду.

Д’Обюссон тут же был окружен встревоженными рыцарями и всеми прочими осажденными, переволновавшимися за него. Они кричали, чтоб пришел лекарь, но магистр немедленно всех успокоил, повторив, что с ним все в порядке, а затем сказал, указав на Торнвилля:

— Найдите шлем молодцу, или саллет хотя бы.

Фабрицио дель Каретто со слезами на глазах промолвил:

— Господин наш и брат, молим тебя все: оставь эту брешь, ты — магистр, и не имеешь права рисковать собой, дабы не осиротить наш орден.

Пьер д’Обюссон положил одну руку на плечо дель Каретто, вторую — на плечо Торнвилля и торжественно сказал:

— Прежде всего я — воин Христов. И никто не может отнять у меня права умереть на защите Его веры и Церкви. Эта брешь — пост чести, который принадлежит вашему великому магистру. Этот пост я могу оставить только мертвым! Вспомните, как просил отдать себя под суд тяжело раненный Жан де Вилье за то, что остался жив, когда пала Акра! Так что… Фабрицио, мальчик мой, не печалься! Если я паду здесь, ты заменишь меня и довершишь славную защиту Родоса, так что тебе более пристало бояться, нежели мне — такая ответственность ляжет на твои плечи и тебе придётся ее вынести. — Магистр добро улыбнулся. — А если я и останусь жив, думаю, все равно — когда-нибудь именно ты заменишь меня на моем посту.

Все пристально посмотрели на дель Каретто — д’Обюссон ясно высказался, кого он видит своих преемником. Сам же молодой итальянец смутился, но сказать ничего не смог, да и некогда было — накатывалась очередная волна идущих на приступ османов.

Тем временем орденские галеры, буксируя за собой брандеры, быстро шли в атаку на турецкие суда, вальяжно стоявшие на якорях вкруг башни Святого Николая и лениво постреливавшие по ней.

Один из доверенных людей Алексиса из Тарса почтительно обратил внимание флотоводца на приближавшуюся опасность. Тот, не вполне разобравшись в происходящем, распорядился повернуть корабли бортом к новоявленному противнику и перенести обстрел на него.

Неся урон, орденские галеры сами открыли ответный огонь и даже где-то, при удаче, протаранили врага. Тогда по команде тарсянина наперерез им стали выдвигаться турецкие галеры. Это не входило в план д’Обюссона, и потому были задействованы брандеры. Орденские галеры стали прикрывать их собой от галер Алексиса, одновременно отбиваясь от нападавших пускаемыми из сифонов струями греческого огня.

Взяв на вооружение все многовековые хитрости античной военно-морской науки, крестоносцы оснастили свои брандеры многочисленными приспособлениями — "кошками", крючьями, приделанными к форштевню острыми шипами. Место нашлось и для "воронов" — длинных мостков с железным клювом на конце, которые, когда резко опускались, пробивали вражью палубу и намертво застревали в ней. Все для того, чтобы начиненные горючим материалом суда намертво сцепились с врагом в смертельных объятиях и сгорели вместе с ним.

И вот эти суденышки, подняв паруса и бодро мчась на веслах, выныривали из-за галер, бросались к своим жертвам и загорались. Сколь много храбрецов пожертвовали своими жизнями — и на подходе к кораблям противника, и в процессе зажигания, и при сцеплении, и потом, когда пытались спастись за бортом. Кто их сосчитает, кто назовет по именам? Как в форте Святого Николая, здесь главенствовало одно желание — убить, уничтожить, а не спастись самому. Так гибли большие султанские корабли, пылая огромными факелами на морском просторе. Так же гибли и принесенные в жертву "греческому огню" галеры.

Едкий черный дым начал расстилаться над акваторией Родоса. Трещали горевшие суда, истошно орали сгоравшие заживо люди, вода с шипением тушила пламя, но, вопреки законам физики и природы, не всегда могла это сделать — крестоносцы знали толк в горючих смесях…

Вот среди огненной стихии — наши знакомые: Джарвис, Чиприано Альберти, его друг арагонец Палафокс… Джарвис — на одной из галер: большую орденскую каракку ему не дали, приберегли, да и не хотели насадить ее ненароком на затопленные брандеры. Ну что же, бравый англичанин и на галере покажет, на что способен опытный штурман! Он определил себе флагманский корабль турок, указал на него на буксируемом брандере, как на желанную цель — и вот маленькое суденышко, начиненное горючим, несется навстречу большому кораблю. С того стреляют из пушек, благо мимо. Палят из тяжелых ружей — убили одного гребца, разбили в щепы край борта, продрали парус. Рискуя своим судном, Джарвис приблизил галеру к османскому флагману и, теряя своих людей, позволил-таки брандеру добраться до цели, намертво впиться в него своими крючьями, после чего оба судна запылали.

Чиприано Альберти, бывший на брандере, отдал людям приказ спасаться, а сам замешкался, привлеченный суетящимся высоким чернобородым человеком в роскошной кольчуге, островерхом шлеме и при дорогом оружии. Не иначе — турецкий флотоводец! Да, но с лица вроде как грек… А ну если это сам Мизак? Ведь Мизак, как известно, из рода Палеологов. Вот это удача!..