Мой Террорист (СИ) - "Осенний день". Страница 10

Смотрю на поверенного с уважением. Это называется «навел кое-какие справки»? По-моему, информация очень подробная. И наводит на разные мысли. Точнее, внушает подозрения. Этот Гуров, судя по всему, авантюрист еще тот. Спрашиваю адвоката, не кажется ли ему, что все это очень похоже на рейдерский захват. Тот отвечает, что он, конечно, не может судить о том, что предшествовало продаже, его в известность не ставили, но в самой сделке лично он никаких признаков рейдерства не видит. Похоже, что Гуров, говоря юридическим языком, добросовестный приобретатель.

Интересуюсь, почему мы узнаем о продаже только сейчас, если сделка состоялась два месяца назад. По идее, новый владелец контрольного пакета должен был сразу же созвать заседание совета директоров. Оказывается, сразу после покупки Гуров начал на фирме масштабную аудиторскую проверку. Вероятно, совет будет созван после ее завершения. Похоже, проверка подходит к концу, как раз вчера с поверенным связалась секретарь Гурова и просила известить нас с Юрием Петровичем, что заседание состоится через неделю.

Под конец адвокат советует как следует подумать, прежде чем принимать наследство. Напоминает, что вместе с ним ко мне перейдут и долги отца. Остатки имущества незначительны, а долгов много, и неизвестно, что еще может выплыть. Возможно, от наследства лучше отказаться.

Всю неделю хожу по знакомым отца, пытаясь докопаться до причин катастрофы, должен же хоть кто-то что-нибудь знать. Откровенничают со мной неохотно, но все-таки постепенно передо мной вырисовывается неприглядная и довольно жалкая правда. Оказывается, последние несколько лет отец очень сильно играл. В карты, в рулетку, еще черт знает во что, не удивлюсь, если и в «одноруких бандитов». Играл запойно, здесь, в Москве, в подпольных казино. Более того, в бизнес-кругах ходят слухи, что и в компании далеко не все благополучно. Как-то не укладывается в голове, неужели это возможно? Это же незаконно, в столице игорный бизнес под запретом, но потом вспоминаю, что я не в Европе.

Бросаюсь к дяде Юре. Он тоже поражен. И он, и мама, конечно, знали, что отец любит иногда поиграть, но совершенно не представляли масштабов бедствия. Они считали, что он играет лишь изредка, на отдыхе, в солидных заведениях Лас-Вегаса или Монте-Карло. Они не могли даже предположить. В который раз удивляюсь нашей всеобщей беспечности. Ведь были же наверняка какие-то признаки. Но, с другой стороны, невозможно было даже представить что-то подобное. Отец всегда был таким ответственным, спокойным, надежным – каменная стена, за которой можно спрятаться от всего на свете, опора, которую, казалось, ничего не в состоянии расшатать. Действительно, кто бы мог подумать.

К концу недели случается хорошее. Мама приходит в сознание. Она нехотя, еле слышно, отвечает на вопросы врача о самочувствии, называет свое имя, возраст. Меня и дядю Юру она словно не замечает. Просто смотрит сквозь нас. Она вообще мало на что реагирует. Но я все равно счастлив, что наконец-то снова слышу ее голос. Врач еще не может сказать ничего определенного. Пока трудно понять, что это: органическая травма или просто шоковое состояние. Открытых ранений мозга нет, но на рентгеновском снимке видна большая гематома, возможно, когда она рассосется, все придет в норму. Но, также вероятно, что это займет намного больше времени. Мне так не хочется ждать, я втайне надеюсь, что уже завтра будет все по-другому. Но назавтра все то же. Мама снова на меня почти не реагирует, как будто даже не узнает. Но, когда я уже собираюсь уходить, она мне улыбается, даже гладит по голове. Кажется, я ей все-таки нравлюсь, что ж, это уже кое-что.

Вечером дома на меня наваливается как-то все сразу. Смерть отца, его предательство, не могу назвать по-другому, как он мог так поступить с нами… Мамина болезнь … Денежные проблемы: на что жить, на что я буду ее лечить, все счета уже заблокированы, у меня осталось лишь немного наличных. Отдельную палату, сиделку, лекарства на первое время оплатил дядя Юра, но это же не может так продолжаться. Все эти проблемы, обиды впиваются в меня острыми шипами, так больно… Так больно, что я, наконец, плачу. Слез скопилось столько, что теперь, когда они льются, я никак не могу их остановить. Реву долго, в голос. Засыпаю в слезах. Кажется, плачу даже во сне.

***

Видно, я и правда плакал во сне, потому что просыпаюсь с мокрым лицом и просто жуткой головной болью. Чувствую себя как с похмелья. Как некстати меня развезло, сегодня это чертово заседание. Я и так не жду от него ничего хорошего, а тут еще такое состояние. Плетусь в душ, рассматриваю себя в зеркале. Вид у меня точно как после недельного запоя, вместо глаз заплывшие щелочки, каждое веко по килограмму. Долго стою в душевой кабинке, подставив лицо под прохладный дождик. К сожалению, почти не помогает.

Перед выходом снова смотрю в зеркало. Встречаюсь взглядом с бледным серьезным парнем в строгом темном костюме. Все бы ничего, но эти опухшие глаза… Отыскиваю солнцезащитные очки. С костюмом смотрится странно. По-моему, я похож на гангстера из дешевого боевика, но все равно так лучше. На улице серый дождливый день, наконец-то погода испортилась. На тротуарах – море зонтов, на стеклах машины – прозрачные капли. Я рад этой перемене, продрогшая сырая Москва совпадает с моим настроением. Город плачет вместо меня.

К издательству мы с Юрием Петровичем подъезжаем почти одновременно. Он сейчас мой единственный союзник, его двадцать процентов и мои двадцать – это все-таки не ерунда, почти половина. Спрашиваю дядю Юру, что он думает делать. Он нервно покусывает губы.

- Антон… Я, наверное, тоже продам. Если, конечно, он предложит.

Не нахожу, что сказать. Просто молча смотрю.

- Антон, пойми… Это все так непонятно… страшно. Эта дикая ситуация… Я слабый человек… И, знаешь, далеко не семи пядей во лбу. Весь этот большой бизнес… Я, в общем, неплохо справлялся, но потом, когда это все так разрослось… Я потому и ушел. Почувствовал, что больше не тяну. Не обижайся.

Я, в общем-то, не в обиде на него. Мне самому страшно. Продать… Может быть и стоит. Мерзкое чувство, я как будто предаю отца, предаю компанию, которой он столько отдал. Отбрасываю эти мысли подальше, в конце концов, он сам все разрушил. Мне некогда сейчас думать о том, как сберечь остатки, я должен решать наши с мамой проблемы. Возьму и продам. Вполне возможно.

В вестибюле останавливаемся. Куда идти? Раньше такие заседания всегда происходили в комнате отдыха за кабинетом отца, чего там, все ведь свои. Но вряд ли сейчас это уместно. Заминка недолгая, нас, оказывается, встречает секретарша нового генерального – блондинистая стервочка в строгом офисном костюмчике, ловко сидящем на очень даже неплохой фигурке. Обтянутые телесной лайкрой ножки в классических «лодочках» тоже вполне. Стервочка – воплощение делового этикета – улыбается профессиональной нейтральной улыбкой и приглашает нас пройти в зал заседаний. Оказывается, он здесь есть. А я и не знал.

Блондиночка уверенно ведет нас по офисным лабиринтам. В издательстве непривычно тихо. Никто не дымит в курилке, не трепется в коридорах. Все затаились, все трясутся за свои места. Новый владелец обычно приходит с командой. Хотя на самом деле волноваться надо лишь топам, все остальные могут расслабиться. Кого волнует, кто подшивает в папки накладные или вкладывает письма в конверты?

Садимся с Юрием Петровичем за длинный овальный стол – символ политкорректности. Идеальные плавные линии, никаких острых углов, но в то же время и никакой фамильярности круглого стола. На столе уже стоят стаканы, маленькие бутылочки с минеральной водой. Секретарша предлагает принести чай или кофе, но мы отказываемся, напряженное ожидание не располагает. Тогда она снова вежливо улыбается и, сообщив нам, что господин Гуров будет через десять минут, исчезает. Отмечаю, как грамотно действует господин Гуров. Заставляет себя ждать, показывает, кто здесь теперь хозяин.