Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года - Булдаков Владимир. Страница 60

Левоэсеровские лидеры не были уверены в необходимости вооруженного выступления, надеясь как-то договориться с другими социалистами. 24 октября стало известно, что левые эсеры даже угрожали покинуть ВРК, если его деятельность будет направлена на свержение правительства. Со стороны большевиков прозвучали заверения: цель ВРК – исключительно наведение революционного порядка. Трудно сказать, верили ли они в это сами, поверили ли им левые эсеры. Однако последние согласились остаться в ВРК. Ход событий складывался из неопределенностей. Переворот развивался своим, отнюдь не заговорщическим чередом.

Многие считали, что все должно решиться на II съезде Советов, назначенном на 25 октября 1917 года. И только Ленин считал, что большевики вправе взять власть независимо от его решений. Так или иначе, съезд стал своего рода ширмой для прикрытия действий, реально определивших судьбу революции. Был очерчен круг проблем, которые действительно волновали массы. 21 октября на заседании большевистского ЦК было решено, что тезисы для съезда о «земле, о войне, о власти» подготовит Ленин, о рабочем контроле – Милютин, по национальному вопросу – Сталин, о текущем моменте – Троцкий. Однако непохоже, что к соответствующим выступлениям, не говоря уже о решении названных вопросов, большевики подготовились. Темп революционных импровизаций нарастал.

24 октября 1917 года, в 9 часов утра ВРК начал рассылать большевистским комиссарам воинских частей, солдатским и матросским комитетам предписание № 1. В нем утверждалось, что большевистские газеты закрыты правительством (к тому времени они были уже освобождены), а Петроградскому Совету грозит «прямая опасность» со стороны юнкеров и ударников. Чтобы не допустить «второй корниловщины», следует привести верные части «в боевую готовность» и направить их представителей в Смольный. Всякое промедление рассматривалось как измена делу революции. Солдаты были настроены против любого лидера, готового призывать к продолжению войны и возвращению к прежним порядкам. Это настроение и стало важнейшим двигателем большевистской революции.

В свое время В. И. Ленин утверждал, что большевики имели в столице «тысячи вооруженных рабочих и солдат», что позволит захватить «и Зимний дворец, и Генеральный штаб, и станцию телефонов». Силы контрреволюции он оценивал в 15–20 тысяч и выражал надежду, что «даже казацкие войска не пойдут против правительства мира». Разумеется, вождь Октября физически не мог располагать сколько-нибудь точной информацией. Впрочем, не имел ее никто. Рассчитывать на Красную гвардию, которой приписывалась едва ли не решающая роль в перевороте, мог только сугубо штатский человек. Позднее историки пришли к заключению: к 23 октября из 20 тысяч красногвардейцев лишь 18 тысяч были вооружены, а в целом Красная гвардия представляла собой «неоформленную массу людей, совершенно неподготовленных к планомерным боевым действиям». Очевидно, что большевикам приходилось рассчитывать на нечто другое.

В большевистском руководстве было предостаточно и нервозности, и неразберихи. Считалось, что «Керенский выступил», а потому с утра 24 октября всех руководящих большевиков вызывали в Смольный, где воцарилась обстановка осажденной крепости. Впрочем, ЦК большевиков дал конкретные задания: Я. М. Свердлов наблюдал за действиями правительства, А. С. Бубнов осуществлял контроль за железными дорогами, Ф. Э. Дзержинский – за почтой и телеграфом; были и другие назначения. Поскольку исход событий был неясен, предусматривалось создание дополнительного штаба в Петропавловской крепости. Распоряжений было много, степень их выполнимости – неясна. Однако одна из антибольшевистских газет опубликовала «тщательно выработанный стратегический план» будущего большевистского восстания – в Смольном «зачитывались этим апокрифом и весело хохотали».

Произошло то, что не могло не случиться. В критических условиях аккумулированная агрессивность масс легко перерастает в трансгрессию – безрассудную готовность «проломить стену». Вялая социальная среда сопротивляться этому не может. А потому массы приветствуют торжество силы.

Ночь с 24 на 25 октября Керенский провел в штабе Петроградского военного округа в безрезультатных телефонных переговорах с верными воинскими частями, затем принял решение лично выехать навстречу войскам Северного фронта, вызванным на защиту Петрограда и находившимся, как ему ошибочно думалось, в пути. На глазах у многочисленных толп он отправился с Дворцовой площади в сторону Гатчины в собственном автомобиле, сопровождаемый машиной американского посольства. Этот вояж был безнадежным. Тем не менее появились слухи, что «высланные навстречу кронштадтцы, измайловцы и моряки беспрекословно сдали оружие и присоединились к войскам, верным правительству».

Положение части министров, заседавших в Зимнем дворце, было не лучше. 25 октября П. А. Пальчинский (инженер по специальности, почти два месяца занимавший должность помощника по гражданской части военного генерал-губернатора Петрограда) стал начальником обороны Зимнего дворца. Он констатировал «беспомощность» и «безнадежность настроений» у военных руководителей, отсутствие планов обороны, общий «кавардак», «растерянность и вялость офицеров и отсутствие настроения у юнкеров». Возможностей исправить положение не просматривалось.

Между тем восстание развивалось медленно. Стараясь по-своему подтолкнуть события, Ленин отправился с конспиративной квартиры в Смольный. Он потребовал от представителей ВРК скорейшего захвата телеграфа, телефона, мостов и вокзалов. Призывы носили скорее характер вождистской риторики: к Зимнему дворцу уже стягивались войска. Сыграло свою роль и то, что многочисленные солдатские казармы были расположены к Зимнему намного ближе, чем преданные правительству военные училища. Наконец в 10 часов утра 25 октября ВРК выпустил знаменитое обращение «К гражданам России». В нем утверждалось, что «Временное правительство низложено», а государственная власть «перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов – Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона». Мнения самих рабочих и солдат никто не спрашивал, однако все почему-то уверовали, что захват власти идет именно от лица съезда Советов. Людям казалось, что стихийные события разворачивались по понятному им сценарию.

Противники большевиков были словно загипнотизированы происходящим. Командующий Петроградским военным округом Г. П. Полковников через четверть часа после появления обращения ВРК сообщал командующему Северным фронтом В. А. Черемисову, что «положение в столице угрожающее», однако «уличных выступлений, беспорядков нет, но идет планомерный захват учреждений, вокзалов, аресты». При этом «юнкера сдают караулы без сопротивления, казаки, несмотря на ряд приказаний, до сих пор из казарм не выступили». Примерно в то же время генерал для поручений при Керенском Б. А. Левицкий докладывал, что «части, находящиеся в Зимнем дворце, только формально охраняют его». Похоже, со стороны было виднее. Так, Б. В. Никольский 25 октября 1917 года записывал: «Завтра у нас будет новое правительство, причем переворот совершается еще спокойнее и легче, нежели в феврале. Петроградский гарнизон снимает Временное правительство как горничная тряпкою пыльную паутину…»

Кто же осуществил переворот? Некоторые идейные анархисты оценивали произошедшее довольно реалистично:

На деле все было сложнее. Лидеры большевиков имели смутное представление о происходящем восстании; большинство «революционных» солдат предпочитало нейтралитет; толпы, окружавшие дворец, если и стремились проникнуть внутрь, то скорее из любопытства. Лишь некоторым матросам казалось, что все было хорошо организовано. В хаотичное время организованность – понятие относительное.