Дорога из желтого кирпича (СИ) - "Осенний день". Страница 7

Птица, в самом деле, вскоре вернулся и они с Нарядным смотали. А я один в комнате остался. Стою посередине как дурак и как будто все еще вижу улыбку его и глаза эти погибельные. И ощущение у меня такое, как будто я только что на дорожку из желтого кирпича наступил и, вроде бы, даже немного по ней протопал. И где-то там впереди Изумрудный город чуть виден. А может это свитер его зеленый.

Вы, конечно, предыдущего оратора уже слышали, так что в курсе того, что я вытворил. Поэтому повторяться не буду. Могу только в свое оправдание сказать, что ничего я такого вовсе не планировал. Просто задело, что этот ископаемый Варвар так жестко порицал то, о чем представления даже не имеет. Доказать чего-то решил. Хотя, это я вру. Ничего я не решал, все само собой вышло. Я и сообразить ничего не успел, а уже на кровати лежу и его к себе прижимаю. И целую. Варвар, конечно, сначала обалдел. Но потом активно так в процесс включился. И я улетел. Честное слово, не думал даже, что так хорошо будет. Я, вообще-то, посмотреть на его реакцию хотел, но только глаза у меня сами собой закрылись. И я в этом поцелуе как будто растворился. Таким наслаждением меня затопило, такой истомой. Так что наблюдать мне некогда было, да и нечем. Если бы в тот момент под нами пол рухнул, я бы, наверное, и то не заметил. Так бы и приземлился на нижнем этаже с закрытыми глазами и в полном блаженстве. Просто безумие какое-то.

Все приятное рано или поздно кончается и поцелуй наш сумасшедший тоже закончился. Лежим. Тяжело под ним, конечно, но очень здорово. Приятная такая тяжесть, желанная. И руке моей у него в волосах тоже очень хорошо, вынимать не хочется. Лежим, в глаза друг другу смотрим. Ну, что сказать? Обычные глаза. Серые, в коричневую крапинку. Как у многих. Ресницы недлинные и не особенно густые, темно-русые, как и волосы. И тоже с рыжим отливом. Вот что интересно, этот Варвар вообще весь обыкновенный. Ну, кроме роста и мускулов. А так – обычное лицо, обычные глаза с обычными ресницами, волосы тоже обычные. Это если по отдельности рассматривать. А в целом, скажу я вам, довольно волнующая картина получается. И целуется он тоже просто, без особых вывертов, а вот на тебе…

Лежим, оба дышим тяжело, у него стоит, у меня стоит, и он мне спокойно так объясняет, что, мол, ничего особенного он не почувствовал. Ну, почти спокойно. Дурдом, да? Ну, не почувствовал так не почувствовал, ври, если хочешь.

Потом Ромка пришел и мы с ним в кино отправились, как и собирались. Я очень надеялся, что он ничего не заметил. Но он заметил. И спросил.

- Влад, а что это вы с Пашкой такие странные были?

Я, конечно, напрягся.

- В смысле «странные»?

- Ну, взбудораженные какие-то, красные оба. Подрались, что ли?

Что тут говорить? Соврал, конечно. Не стану же я ему рассказывать, что мы, перед тем как он пришел, на его кровати лизались? Тем более, что вышло это случайно и наших с Ромкой отношений никак не касается.

- Немного, – говорю, – Даже не подрались, а скорее, поспорили.

- Из-за чего?

- Да так, ерунда. Достал он меня своей простотой.

- Да нет, это ты зря. Пашка нормальный парень. Если вы с ним подружитесь, он за тебя любого порвет. И не такой он простой, как на первый взгляд кажется, поверь.

Порвет он. Я сам кого угодно порву. А что Варвар не такой уж простой я понял. На пол не сморкается. И речь у него нормальная, правильная. Словарный запас неплохой, не как у людоедки Эллочки. Тут я по аналогии его «Элли» вспомнил. Смешно так стало. Двухметровая Элли с мускулатурой бодибилдера. Я даже чуть вслух не засмеялся. А Ромка продолжает:

- Я завтра с ним поговорю, чтобы он к тебе не цеплялся.

А вот этого не надо. Есть у меня опасения, что не сможет Варвар ему соврать, спалит контору.

- Брось, Ромик, – небрежно так отвечаю, – Мы уже все выяснили. Все в порядке. Да и по барабану он мне. Главное, что тебе нравится, ты же с ним в одной комнате живешь.

Фильм, на который мы ходили, крутили уже довольно долго, поэтому в зале народу мало было. И мы, конечно, этим пользовались. Сидели сзади и целовались. Целовался я с Ромкой, а сам о том поцелуе, с Варваром, думал. И когда до общаги провожал, тоже. И по дороге домой вспоминал. Да что это такое вообще? Какого я так впечатлился-то? Влюбиться, что ли, решил? Нет уж, чур меня, чур! Не надо нам такого счастья. В натурала влюбиться – последнее дело, засада полная. Самому мне не доводилось, если, конечно, мою дурацкую школьную лав стори не считать, но рассказывали. Даже если ты его и совратишь, он тебе потом всю душу вынет своими сомнениями и моральными страданиями.

А Варвар натурал, это как два пальца. То, что он от этого, чтоб его, поцелуя так разбалделся и даже возбудился, ничего не значит. Любой мужик возбудится, если его так сосать. Не буду скромничать, я в этом деле не то, что вне конкурса, я в жюри могу сидеть. И по Ромке он не страдает, это я ошибся. Потому что, когда я об этом заговорил, не смутился ничуть. Разозлился только очень, что я их с Ромой дружбу посмел опорочить такими гнусными подозрениями. Так что на Варвара мы забьем, как бы он там ни целовался.

Пришел домой. Дома хорошо, спокойно, чисто. У меня всегда чисто. Я вообще чистюля и порядок наводить люблю. У Виолетты убираться ни желания, ни времени никогда не было, так что я с двенадцати лет нашу с ней хату сам вылизывал. Вот и пристрастился, наверное. Подошел к зеркалу, стою, себя рассматриваю. Опять Варвара вспомнил. Мейк ап мой, видите ли, ему не понравился и побрякушки тоже. Ну и на здоровье. Не собираюсь я ему объяснять, что все это – раскраска, железки – мои доспехи и маска. Я без них себя уязвимым и голым чувствую. И все это только дома с себя снимаю. Не его это дело. И мне, в общем-то, глубоко плевать, что там простые российские парни о моем имидже думают.

Разделся я, волосы наверх закрутил и в ванную пошел. Встал я под душ и, наконец, напряжение снял. Меня еще этот Паша Смирнов завел не по-детски, а потом мы с Ромкой в кино, конечно, добавили. На кого, вы думаете, дрочил? Правильно, на Варвара, чудо наше дикое. Стою, глаза закрыл, рукой двигаю и словно тяжесть его на себе опять чувствую. Вода по коже бежит, а мне кажется, что это он меня своими руками гладит. Кончил так, что даже ноги подкосились, и я по стенке до самого дна ванны сполз. Ну, большое ему спасибо за кайф такой невдолбенный.

Вышел из душа и, перед тем как лечь, диск «Нау» поставил. Старая, конечно, группа, даже, можно сказать, олдскульная, но я ее люблю. Особенно одну песню. Про одинокую птицу. Я из-за нее «Наутилусом» и заинтересовался. Ехал как-то в такси, а ее по «Авторадио» крутили, и я в эту песню сразу влюбился. А потом мне у них и другое понравилось. Далеко, конечно, не все, но очень многое. И вот сейчас эта песня как раз звучит:

Одинокая птица, ты летишь высоко,

В антрацитовом небе безумных ночей,

Повергая в смятенье бродяг и собак

Красотой и размахом крылатых плечей.

Я вдруг вспомнил, что Варвар Ромку Птицей зовет. Ну, уж нет. Это я – птица. Крылатая, красивая и одинокая. И песня эта, вся до последнего слова, обо мне. За это и люблю ее.

У тебя нет птенцов, у тебя нет гнезда

,

Тебя манит незримая миру звезда

,

А в глазах у тебя неземная печаль.

Ты сильная птица, но мне тебя жаль.

Ну, жалости нам не надо, как и защиты. Хотя, знаете, вру я, конечно. Сам себе вру. Хочется иногда, чтобы кто-нибудь пожалел. Кто-нибудь надежный и сильный. Какой-нибудь… хм… защитник слабых и обиженных. Но я себе распускаться не позволяю. Это дело такое – только начни. Не заметишь сам, как в тряпку превратишься. Раскиснешь, а тебе в это время в душу не разуваясь влезут, натопчут там, намусорят, а то еще и наплюют.

Черный ангел печали, давай отдохнем,

Посидим на ветвях, помолчим в тишине.

Что на небе такого, что стоит того,

Чтобы рухнуть на камни тебе или мне?

Одинокая птица, ты летаешь высоко,

И лишь безумец был способен так влюбиться: