Золушка и Мафиози (ЛП) - Беллучи Лола. Страница 15

Я беру в руки одну из фотографий, и при взгляде на нее у меня в горле застревает хрип. Страх на лице Рафаэлы подогревает мою ненависть к Марсело за то, что он не смог закончить жизнь так, как заслуживал.

Засунутого в задницу метала было недостаточно.

Этот сукин сын заслуживал того, чтобы его плоть была содрана с костей, переплавлена и использована в качестве корма для свиней за то, что посмел приложить свой грязный рот к тому, что принадлежит мне, за то, что имел наглость изобразить на лице Рафаэлы выражение отвращения и отчаяния.

Я потираю большим и средним пальцами виски, чувствуя, как пульсация в них усиливается, и словно в качестве неожиданной мести мое тело хочет заставить меня почувствовать все то, что чувствовала Рафаэла. От отвращения у меня сводит желудок и горчит во рту. И еще одним резким ударом воспоминание о том, как Чезаре сравнил Рафаэлу с собакой, завладевает моими мыслями. Я с силой ударяю кулаком по столу, прекращая прежнюю ритмичную поступь.

Я выдыхаю воздух сквозь зубы, слыша слова брата так, словно он стоит передо мной и говорит их в этот самый момент, внушая, что Рафаэла - чертова домашняя зверушка.

Как и она, которая защищала свою подругу, словно львица, когда я назвал Габриэллу питомцем Витторио. Даже спустя месяцы я все еще отчетливо помню храброе выражение ее лица, когда она столкнулась со мной на маминой кухне при нашей первой встрече.

Рафаэла не стеснялась ни моего присутствия, ни размера, ни положения. Возможно, она уехала из Италии, когда была слишком молода, чтобы много знать обо мне, но я не сомневаюсь, что после возвращения она услышала обо мне достаточно предостережений.

В нашем мире быстрее сплетен могут быть только пули. А может, даже и не они.

И хотя я знаю, что не отношусь к тем, кто легкомысленно относится к неуважению и дерзости, ради своей подруги и вопреки здравому смыслу Рафаэла встала на ее сторону, и это меня позабавило.

Я подумал, что она пытается привлечь мое внимание, и то, что меня отвергли, когда я впервые за ней увязался, меня не удивило. Но то, что она продолжала сопротивляться во всех остальных случаях, и особенно решимость, которую я обнаружил в ее глазах, когда потрудился посмотреть, удивили.

То, как она защищала свою подругу, не имело ко мне никакого отношения. На самом деле сегодня я думаю, что, если бы Рафаэла могла вернуться в прошлое и промолчать, чтобы я не смотрел на нее, она бы так и сделала. Если бы могла, конечно. В чем я, честно говоря, сильно сомневаюсь.

Моя куколка - боец. Все эти месяцы отказа уступить безумному притяжению между нами и моим необоснованным ухаживаниям только подтверждают это. Я знаю, что на первый взгляд то, как я прессую Рафаэлу, не сильно отличается от того, что делал Марсело, но ни разу, даже в первый раз, в ее глазах не появилось ничего, хотя бы отдаленно напоминающего страх или отвращение.

Сначала она была любопытна и немного возмущена. Как я посмел? Она уже сказала мне нет. Но как бы она ни была возмущена, ее глаза были полны вожделения. Я всегда нахожу его в них. Рафаэла постоянно говорит мне об этом не ртом, а кожей и телом.

Однако на фотографии, которую я держу в руках, я вижу лишь отчаяние и некое опустошение, которое способен испытывать только человек, находящийся в состоянии крайней уязвимости. А моя жена не может позволить себе чувствовать себя уязвимой.

Из моего горла вырывается едкий смех. Я скомкал фотографию, отбросил ее в сторону и сосредоточил свое внимание на другой, более свежей, сделанной на поминках несколько дней назад.

Я цокаю языком.

Ни один сукин сын, осмелившийся сделать Рафаэлу хоть слегка уязвимой, не имеет права продолжать дышать и уж точно не получит пощады в виде медленной смерти. Марсело был последним, и я могу в этом поклясться.

Возможно, платье было лишним признанием вины. Рафаэла не глупа, она, конечно, поняла часть того, что я имел в виду. Интересно, поняла ли она все? Интересно, поняла ли она, что подарком было не платье, а повод, по которому она должна была его надеть.

Интересно, поняла ли она, что единственным алтарем, к которому она подойдет, будет мой или надгробие того, кто попытается занять мое место.

Чезаре был крайне неправ, сравнивая ее с Голиафом, но в одном он был прав: если она не моя, то Рафаэла не будет ничьей другой, и мне почти жаль ее за то, что она стала объектом моей одержимости.

РАФАЭЛА ЭСПОЗИТО

— Иди сюда, моя девочка.

Мама окликает меня, когда я прохожу через кухню с корзиной чистой одежды, и я оглядываюсь на нее через плечо. Ее темные светлые волосы зачесаны назад и повязаны цветистым шарфом. Несмотря на свою просьбу, она не смотрит на меня. Я делаю глубокий вдох, измученная, хотя день только начался.

Неужели люди, работающие в офисе, на рынке или в аптеке, так же ненавидят работу по дому, как я?

Я никогда не понимаю, надоедает ли мне, или я просто не рождена для этого. Иногда мне кажется, что если я уберу еще один шкаф с постельным бельем, то умру. К сожалению, этого не случается, но я надеюсь, что в следующий раз все получится. Поэтому я спрашиваю:

— Ты позволишь мне разложить одежду в спальнях?

— Нет, нет, нет. Сейчас же иди сюда.

Я надавливаю кончиком языка на внутреннюю сторону щеки и подхожу к старому деревянному столу в центре кухни, где мама разминает тесто. Юбка ее платья колышется от каждого движения ее рук. Я ставлю корзину на скамью, собираясь вымыть руки, но София качает головой и вытирает муку с ладоней, заканчивая вытирать их чайным полотенцем, повязанным вокруг талии.

Включенная печь нагревает каждый сантиметр терракотового пола и толстых стен. Я еще не успела прийти, а моя футболка уже начала прилипать к коже. Потолочные балки - единственные, кто не подвержен жару.

Слава Богу, потому что хуже сауны был бы пожар.

— Тебе нужна моя помощь. Подать тебе что-нибудь?

Я оглядываюсь по сторонам, уже разыскивая скалку среди висящей на стенах утвари. Мама кривит губы, на несколько секунд отводя взгляд от моего синего взгляда, и кожа на ее шее напрягается, когда она колеблется. У меня холодеет в животе. Моя мама любит говорить. Если она колеблется, этот разговор не может быть хорошим. Я отказываюсь от мытья рук и сажусь на скамейку рядом с корзиной, чтобы подождать.

— Твой отец уже ведет переговоры о второй помолвке для тебя, и это несправедливо.

Я моргаю, ошеломленная.

Не от информации, после поминок я знала, что это не заставит себя ждать. А от человека, который готов вести переговоры под крышей мертвого жениха, наверняка торопясь, а я этого не понимаю.

Мой отец никогда не был примером отцовства, и меня воспитывали, прекрасно объясняя мою роль в этой семье. Я всегда знала, что Кармо отправит меня подальше, как только на горизонте появится выгодный брак. Но я и представить себе не могла, что меня выхватит тот, кто предложит самую высокую и быструю цену.

Это удивляет меня не меньше, чем возмущение матери, но только до тех пор, пока я снова не начинаю прислушиваться к ее словам и не понимаю, что жертва несправедливости, о которой она сетует, - не я, а она.

Я выдергиваю несколько прядей из обтрепанного подола шорт, чтобы найти, чем занять руки.

— Я не заслужила этого, я сделала все возможное, чтобы вырастить идеальную дочь: умную, красивую, умеющую говорить и вести себя. Последние двенадцать лет я работала в этом доме как рабыня, и ради чего? Ради чего? За что? — Спрашивает она, ее глаза наполняются влагой.

Мои родители всегда были сумасшедшими? Или что-то случилось за то время, что я провела вдали от них? Потому что я не помню, чтобы они были настолько не в себе раньше.

Возможно ли, что я была слепа все это время?

— Почему ты такая? — Снова спрашивает она сквозь слезы. — Почему ты не можешь сделать так, чтобы тебя заметили? Это же не так сложно! Заместитель босса уже заинтересован, стоит только приложить немного усилий...