Моя зловредная привычка (СИ) - "Чепо". Страница 59

“Зекки…”

На перепуганный крик вбежал мистер Шелтон и кто-то из гостей. Вызвали врача и приняли срочные меры; когда высокая температура спала, измученный жаром и собственным бредом, Даниэль провалился в спасительную темноту без сновидений.

У Айзека выпал сотовый из руки, когда раздались долгие гудки прерванной связи. Глядя на то, как телефон лежит на дорогом паркете, Оуэн думал лишь об одном: “Я потерял Его”.

Отец встал из-за стола и, подойдя к сыну, похлопал того по плечу, думая, что тем самым подбадривает. Глаза Айзека превратились в зеленое стекло, не выражающее никаких эмоций, кроме ненависти к Уильяму Оуэну, который вздрогнул и отдернул руку, немного нервно улыбаясь.

- Ты сделал все правильно, сын, - мистер Оуэн вернулся к своему месту, наблюдая, как парень подбирает сотовый и прячет его в карман.

- Ты понимаешь, что я натворил? - тихим, рокочущим голосом обратился к мужчине Айзек, глядя на него с дикой яростью. - Я только что, своими руками, разорвал свое сердце, сукин ты сын. И если ты причинишь Дани хоть какой-то вред, то имей в виду. Я убью не тебя, а себя, понятно? Напишу предсмертную записку, в которой скажу, что ты виноват во всем. Пусть люди узнают, какая ты тварь.

Отец Айзека побледнел, нервно улыбнувшись.

- О чем ты…?

- Не смей Даниэля и пальцем трогать, - Айзек развернулся, направляясь к двери не слишком твердой походкой. - И еще, - младший Оуэн обернулся. - Забери свои чертовы деньги, можешь их больше не присылать. У тебя отныне нет сына.

Айзек в полном бреду, каким-то чудом, добрался до дома. Зайдя в квартиру, он тут же сполз на пол возле двери, поджимая к груди колени, чтобы, уткнувшись в них лицом, закричать от боли, глотая слезы. Своей истерикой он напугал Курта, который как раз что-то делал на кухне. Тот выбежал на болезненный, даже животный, какой-то отчаянный вопль, увидев сидящего на полу Айзека, находящегося как будто в параллельной Вселенной. Парень не отвечал на вопросы, смотрел лишь в одну точку, что-то бормоча под нос. Хофману пришлось дать ему оплеуху, после чего он потащил Оуэна под душ, где облил холодной водой. На кухне Курт напоил Айзека горячим чаем с успокоительными и уложил в кровать, гадая, почему глаза у его друга полны такой боли, словно все внутри него умерло.

Шелтон проболел почти все каникулы. Родители хотели отменить свою поездку, но тетя Клэр решительно настояла, чтобы они отправились в запланированное путешествие. Она уверила, что с ее дорогим племянником ничего не случится - кризис уже миновал, а современная медицина творит чудеса. Обеспокоенные и попрежнему встревоженные, Шелтоны нехотя отбыли.

Бэтти Армстронг попыталась навестить его, но парень притворился, что крепко спит. Тетя вздохнула и выпроводила девушку - на сей раз, навсегда.

Зато неожиданно нагрянула Аделаида, узнавшая, что Даниэль все еще в Ноттингеме. Ей Шелтон очень обрадовался. Они проговорили почти два часа, пока Даниэля не сморила усталость. На следующий день Адди снова пришла. Она вела себя непривычно тихо, была какой-то воздушно-легкой, мило улыбалась, чего не делала раньше, и бросала на Дани теплые, почти нежные взгляды. Блондин не выдержал и поинтересовался, отчего такие перемены. Аделаида странно смутилась и до Шелтона дошло - он все еще нравится девушке. Вопреки всем ее утверждениям, что чувств на расстоянии не бывает, она выказывала их, хоть и без всякой надежды на взаимность.

Даниэль ни словом не обмолвился об Айзеке и, вообще, о своей личной жизни, но умная девушка и сама догадалась, что ему отчего-то больно. Ее присутствие скрасило последние дни, до отлета в Атланту - Даниэль практически выздоровел и мог возвращаться.

Квартира встретила его привычной тишиной. Родители еще не вернулись, но звонили каждый день. Даниэль уверил их, что в полном порядке. Разбирая вещи, Шелтон наткнулся на ключ от квартиры Айзека, который недавно висел на общей связке, но был лихорадочно сдернут с нее и упрятан подальше. Кусочек металла обжигал ладонь, а в глазах предательски защипало. Помотав головой и несколько раз глубоко вдохнув, Даниэль убрал его в самый неприметный угол, затолкав куда-то, под старый хлам.

Через день ему предстояло, пожалуй, самое трудное - прийти в университет и постараться не встретить там Оуэна.

Каникулы для Айзека тянулись мучительно медленно, в каком-то тумане и мареве неизвестности. Он знал, что рано или поздно столкнется с Даниэлем в университете - это было страшнее всего, что можно только придумать. Оуэн целыми днями сидел дома, что пугало впечатлительного Хофмана. Курт не отходил от друга ни на шаг, пытаясь выяснить, что случилось, но Айзек молчал. В конечном итоге, забота брюнета настолько достала Оуэна, что он по ночам стал сбегать - погонять на машине, на большой скорости, по ночному городу. Айзек никогда не приветствовал лихачеств, но это помогало не думать о Дани.

В квартире все напоминало о нем. Было так плохо, что хоть вешайся. И все же… Айзек знал, что все испортил своими собственными руками и, вжимая ногу в педаль газа, переставал ненавидеть себя, лишь лихорадочно гадая: “Разобьюсь? Не разобьюсь? Умру? Не умру?”. Ему было глубоко плевать, и это стало для Курта полнейшей неожиданностью. Он видел, как Айзек засыхает на глазах, поэтому в один из вечеров повел того в клуб, однако все закончилось тем, что Оуэн напился, неся какой-то бред про разбитое сердце.

Хофман пытался завести разговор о Даниэле, но Айзек так сильно вздрагивал, что, в конечном итоге, все вопросы пришлось забыть. Пару раз Курт порывался сам позвонить блондину, и отказывался от этой мысли, понимая - все, происходящее между этими двумя, не его дело.

- Айзек, - Курт без стука вошел в комнату друга, наблюдая, как тот держит в руке медальон, подаренный Даниэлем, и который он никогда не снимал, - Что ты делаешь?

- Завтра начинается новый семестр, - глухо ответил Оуэн. Хофман в недоумении посмотрел на парня. - Я не могу больше носить его подарок. Это будет нечестно, если он меня увидит с ним, после всего того, что я сделал.

- Что ты сделал? - не понял Курт, но Айзек ничего не ответил, с тоской глядя на дорогую сердцу вещь. На обратной стороне серебряного донышка виднелась четкая гравировка: “Любимому”.

Пусть Дани будет счастлив, хоть и не с ним. Айзек желал ему этого, а сам… Сам он как-нибудь выкарабкается.

*

Начиная с первого же учебного дня Даниэль взял себе за привычку, ходить с опущенными в пол глазами или утыкаясь в телефон, боясь наткнуться на Оуэна. Он много переписывался с Аделаидой, которая всеми силами старалась отвлекать его от невеселых дум. Мысли об Айзеке Дани гнал от себя, как только мог. Шелтон капитально забивал голову чем угодно, лишь бы только не впоминать о нем. Подобное насилие над собственным разумом выливалось в еженощные кошмары…

Одногруппники заметили, что Даниэль как-то изменился, став слишком молчаливым и почти перестав улыбаться. Чаще всего на его лице была маска холодного спокойствия. Рэй Гранд пытался расшевелить приятеля в своей привычной манере, но потерпел неудачу. Даниэль не стремился к общению, но здравый смысл подсказывал, что ему нельзя оставаться одному. Поэтому, скрепя сердце, блондин ходил с ребятами в кафе и на прогулки, даже в кино.

Вернувшиеся мистер и миссис Шелтон, ужасно расстроились побледневшему и заметно похудевшему сыну. Дани солгал, что просто еще не до конца оправился от болезни, чувствуя себя препаршиво от собственного вранья.

Так пролетела долгая неделя. Чтобы хоть как-то себя занять, Айзек решил согласиться выступить на той конференции, что ему предлагал преподаватель истории. Обговорив все детали, историк предложил Оуэну зайти к нему в конце лекций, чтобы подобрать необходимый материал. Так же Айзек обсудил с историком то, что хотел бы устроиться на кафедру либо лаборантом, либо помощником. Хоть кем-нибудь, потому что ему срочно нужны деньги.