Чтоб услыхал хоть один человек - Акутагава Рюноскэ. Страница 19

Мода на критику и эссеистику привела к сокращению художественного творчества. Это не моё суждение. Это суждение Сато Харуо (см. «Тюокорон», № 5). А также суждение Миякэ Икусабуро (см. «Бунгэй дзидай», № 5). Оба эти случайно совпавшие суждения привлекли моё внимание. Они представляются мне верными. Сегодняшние писатели, как говорит Сато, устали. (К ним, разумеется, не причисляются писатели, утверждающие: «Я не устал».) То ли от беспрерывной работы (нигде в мире не пишут так много, как в Японии), то ли от множества личных дел, то ли от возраста, с которым не поспоришь, то ли… – в общем, хотя обстоятельства и претерпевают изменения, писатели действительно устали. Среди писателей рыжеволосых тоже есть немало таких, кто на закате жизни взялся за критику…

Сато считает, что в век критики необходимо обращаться к самым коренным вопросам. Не особенно отличается от него и Миякэ, требующий «критики, касающейся первостепенных проблем». Я бы тоже хотел, чтобы критические работы писались кровью. Что является первостепенным для критики? Множественность мнений. А при множественности мнений появление, так сказать, «настоящей критики» сопряжено с реальными трудностями. Но мы, хотя каждый имеет своё мнение, обязаны защищать свои принципы, ставить проблемы. Масамунэ Хакутё прекрасно делает это в своих критических обзорах, в своей работе «О Данте». Возможно, в его суждениях как критика можно найти некоторые недостатки. Но потомки, как говорил Лассаль, «будут не укорять нас за ошибки, а хвалить за пыл наших сердец».

Миякэ пишет: «Полностью отдать критику на откуп «настоящих» писателей – значит столкнуться с опасностью застопорить развитие литературы». Читая это, я вспомнил слова Бодлера: «Поэт заключает в себе критика. Но критик не всегда заключает в себе поэта». Действительно, поэт, несомненно, заключает в себе критика. Но способен ли такой критик в художественной форме, именуемой «критика», создать своё критическое произведение? Правда, это уже другой вопрос.

Не один я хочу появления «настоящего критика», о котором говорит Миякэ.

На японском Парнасе сложились определённые традиции. Например, для поэта Муроо Сайсэй создание прозаических и драматических произведений – не развлечение. Однако, когда прозаик Сато Харуо пишет стихи, для него это, как ни странно, именно развлечение. (Я, правда, помню, как сам Сато возмущался: «Мои стихи – не развлечение».)

Возможно, это один из фактов, подтверждающих слова о «всемогуществе писателя». То же можно сказать и о том случае, когда писатель является одновременно и критиком. Читая третий том «Собрания сочинений» Огая, я понял, насколько критик Огай-сэнсэй превосходил «профессиональных критиков» того времени. И понял, как уныло и бедно время, когда таких критиков нет. Если говорить о критиках эпохи Мэйдзи, то вместе с Мори-сэнсэем и Нацумэ-сэнсэем следует назвать и лучших представителей журнала «Хототогису». Известный же токийский насмешник Сайто Рёку, хотя и заимствовал, с одной стороны, западничество Мори-сэнсэя, а с другой – японизм и китаизм, так и не смог стать критиком. (Но всё же я питаю симпатию к Сайто Рёку, не создавшему ничего, кроме эссе. Во всяком случае, он был мастером слова.) Но это моё личное мнение…

Мори-сэнсэй как критик подготовил эпоху Мэйдзи, когда появилась литература натурализма. (Парадоксальная судьба – в эпоху, когда появилась литература натурализма, Мори-сэнсэй превратился в антинатуралиста. Может быть, это произошло потому, что глаза Мори-сэнсэя были устремлены к более высокому небу. В общем, можно смело назвать парадоксом, что в двадцатые годы эпохи Мэйдзи даже Мори-сэнсэй, так много говоривший о Золя и Мопассане, стал одним из антинатуралистов.) Если и то время называть веком критики, если, к счастью, слова Миякэ: «Разве можно надеяться, что наступит расцвет японской литературы?» – продиктованы лишь эмоциями, то насколько спокойно можем мы ждать появления новых писателей? Или скажем так: насколько беспокойно можем мы ждать появления новых писателей?

Так называемые «настоящие критики» берутся за критические перья, чтобы отделить зерно от плевел. Я сам иногда чувствую в себе такое мессианское желание. По большей же части я пишу для того, чтобы интеллектуально воспеть самого себя. Критика для меня почти ничем не отличается от создания прозаических и стихотворных произведений. Познакомившись с суждениями Сато и Миякэ, я решил написать эту статью, предваряя свою критическую работу.

Примечание. Написав эту статью, я узнал от Хорики Ёсидзо, что одну из своих критических работ Уно Кодзи назвал: «Литературное, слишком литературное». Я далёк от подражания Уно и не собираюсь создавать с ним единый фронт в области пролетарской литературы. Я выбрал этот заголовок с единственной целью показать, что касаюсь лишь вопросов литературы. Надеюсь, Уно поймет меня.

Сейчас, возможно, уже покажется старомодным критически анализировать положительное и отрицательное в деятельности «группы неосенсуалистов» [34]. Но я, прочитав произведения писателей этой группы, прочитав критические статьи об их произведениях, почувствовал непреодолимое желание написать о ней.

Если говорить о поэзии, то она во все времена развивается в интересах «группы неосенсуалистов». В этом смысле абсолютно верно утверждение Муроо Сайсэй, что Басё был самым великим поэтом годов Гэнроку, к которому приложимо определение «нео». Басё всегда стремился к тому, чтобы стать «нео» в литературе. Поскольку проза и драма содержат элементы поэзии, то есть являются поэзией в широком смысле, для этих жанров тоже важно появление «группы неосенсуалистов». Я помню, что в какой-то степени к «группе неосенсуалистов» примыкал Китахарё Хакусо. (Символом поэтов того времени были слова: «Свобода чувств».) Я помню, что Танидзаки Дзюнъитиро принадлежал к «группе неосенсуалистов»…

Я, естественно, испытываю интерес к сегодняшним писателям этой группы. Эти писатели, во всяком случае те из них, кто участвует в полемиках, опубликовали теоретические работы, значительно более «нео», чем мои размышления о «группе неосенсуалистов». К сожалению, я недостаточно знаком с ними. Мне известны, да и то, пожалуй, не особенно хорошо, лишь их произведения… Когда мы выпустили первые свои повести и новеллы, нас назвали «группой неорационалистов» [35]. (Мы, конечно, сами так себя не именовали.) Но если рассмотреть произведения писателей «группы неосенсуалистов», то нужно сказать, что они в некотором смысле гораздо более «неорационалисты», чем были мы. Что означает в «некотором смысле»? Это означает, что их так называемую сенсуальность освещает свет рационализма. Однажды мы с Муроо Сайсэй смотрели на луну над горой Усуи, и вдруг, услышав его слова, что гора Мёги «напоминает имбирь», я неожиданно для себя обнаружил, насколько эта гора действительно напоминает имбирный корень. Подобная так называемая сенсуальность не освещена светом рационализма. Что же представляет собой их сенсуальность? Ёкомицу Риити, чтобы объяснить мне, что представляет собой взлёт их так называемой сенсуальности, привёл мне фразу, принадлежащую Фудзисава Такэо: «Лошадь бежала, как рыжая мысль». Я не могу сказать, что мне подобный взлёт совершенно непонятен. Но эта строка явственно родилась в результате рационалистических ассоциаций. В этом, видимо, и состоит особенность этой группы. Если же цель так называемой сенсуальности – новое само по себе, то я должен считать более чем новым восприятие горы Мёги как имбирного корня. Восприятие, существовавшее ещё с далёких времён Эдо.

«Группа неосенсуалистов», безусловно, должна была возникнуть. И возникновение её было совсем не лёгким, как возникновение всего нового (в литературе). Мне трудно испытывать восхищение писателями «группы неосенсуалистов», или, правильнее сказать, их так называемой неосенсуальностью, – я уже говорил об этом. Но всё же критики слишком суровы к их произведениям. Так или иначе, писатели этой группы пытаются двигаться в новом направлении. Это следует признать, безусловно. Высмеивать их усилия – это не просто наносить удар по писателям, именующим себя сегодня «группой неосенсуалистов». Это означает наносить удар по их дальнейшему росту, по той цели, которую поставят перед собой писатели «группы неосенсуалистов», которые придут вслед за ними. А это, естественно, не будет способствовать свободному развитию японской литературы, её прогрессу.