Чтоб услыхал хоть один человек - Акутагава Рюноскэ. Страница 40

Я с большим интересом слушал этот рассказ. Когда речь зашла о каллиграфии, сэнсэй сказал: «Это писал мой сэнсэй, посмотрите» – и показал стихотворение гогон, написанное на плотном листе бумаги. Иероглифы в стиле рикутё. Даже Фусэцу не сравнится с этим каллиграфом. Я рассматривал свиток с большим интересом. «Так смотреть не годится. Лучше вот как», – сэнсэй взял свиток и поднёс его к лампе. Иероглифы посредине были чёрными, а по краям капельки туши серебрились, иероглифы казались выгравированными на бумаге. «Ну как? Уникальный стиль. Ни одному японскому каллиграфу такое не под силу». Я слушал сэнсэя с огромным интересом.

Сэнсэй развернул альбом китайской каллиграфии и указал на иероглиф «запах».

– Посмотрите на этот угол. Загнутый внутрь внешний крючок выполнен в стиле рикутё. Ни один японский каллиграф не сможет выполнить это с таким совершенством.

Растерев китайскую тушь в большой медной тушечнице, он погрузил в неё кисть с тонким концом и на лежащем рядом небольшом листе бумаги написал этот иероглиф. Ему удался загнутый внутрь внешний крючок.

Сэнсэй показал нам много надписей на надгробьях, ксилографов с образцами каллиграфии, письмен, вееров.

– Вот это, – сказал он, – надписи на надгробиях ханьской династии. Я рад, что Фусэцу участвовал в их воспроизведении, но у меня – подлинник. (…)

Мы проговорили так долго, что опоздали на последний поезд.

– Переночуете у меня, – сказал сэнсэй. Мы с удовольствием приняли его предложение. Он проводил нас в одну из комнат. Она поражала отделкой, изысканностью. В ней мы и переночевали. (…)

На следующий день мы вместе с сэнсэем вернулись в Токио, сразу же пошли в университет и занимались до пяти часов – представляешь, как мы устали. (…)

Арендовали землю в Оцуке. Зиму поживём у се– бя, а с февраля приступим к строительству дома. Он будет гораздо просторнее теперешнего, и, когда ты будешь приезжать, нам будет гораздо удобнее.

Исида-кун [131] организовал в первом колледже Исторический кружок. Он дошёл до того, что даже ездит туда читать лекции.

Театр под открытым небом, руководимый Ямамото, поставил в парке Сироумэ в Табате пьесу Идзуми Кёка «Рубин», но провалился. Даже Кумэ, присутствовавший там, сказал: «Смотреть её было просто невыносимо».

Танигути-кун по-прежнему занимается изо всех сил. А вот Сано и Нэмото собираются уходить из университета. Нарусэ-кун роздал товарищам деньги, которые у него были, чтобы оплатить обучение, а сейчас пришёл срок платить, и он совсем приуныл. Нэмото деньги, полученные из дому на европейский костюм, решил истратить по-своему, а когда костюм сшили, ничего не уплатил, придравшись к качеству. Сам же на эти деньги поехал в Мисаки.

Есть ещё новости. Курода и Исихара тоже уходят из университета. Кумэ и Нарусэ занимаются довольно серьёзно. Саэки-кун во время послеобеденного перерыва часто сидит под каштаном в университетском саду в позе монаха секты дзэн и дышит животом. (…)

5 декабря 1913 года, Синдзюку

Состоялся филармонический концерт. Лучше всего было исполнение Баха Кроном. Концерт проходил в Императорском театре. Перед сценой стояли огромные, высотой со сцену, кадки с пальмами. Сцена была прекрасно убрана – её окружали щиты, на которых был лаконичный египетский рисунок, состоящий из тонких и толстых линий, правое и левое wing [132] были окрашены в темно-красный цвет. (…)

Хуже всех выглядела Накамура Канэко, исполнявшая Брамса и Томё. Не взволновал меня и Верди в исполнении Хигути Нобухиры.

Театральная ассоциация поставила «Ученика дьявола» и «Побеждённого». Я слышал, что в переводе пьесы Шоу масса ошибок. В общем, обе вещи сделаны неинтересно. Слаб и Ричард в исполнении Мори.

Слабо играет миссис Даджен Титосэ Хаяси. В майоре Суиндоне в исполнении Канаи слишком много от Симпа [133]. Лучше всех был генерал Бэргони, которого играл Сасаки. «Побеждённый» – это нечто неописуемое. Те, кто знает эту пьесу, были, несомненно, поражены: неужели можно так бездарно поставить её?

Общество Фуюдзан [134] открыло в крытых оцинкованных железом сараюшках, построенных на руинах за средней школой Дзюнтэн, выставку, названную Институтом свободы. Впервые в ней участвует со своими картинами Минами-сан. Все они не особенно интересные. Хороша лишь одна, где изображена устремлённая в ярко-голубое небо красная труба. Больше всего привлекли внимание «Труппа Эгава» (два полотна, на одном из которых изображена ложа) Кобаяси Токусабуро и несколько работ Китаямы Сэйтаро. Повысил своё мастерство и господин Сохати. Ёри следует за Куродой Киётэру из Фуюдзана. Его работы, как и работы господина Рюсэя, сделаны очень хорошо.

В Императорском отеле был концерт Доры фон Мёллендорф, известной в мире немецкой скрипачки. Ей аккомпанировала Бецворд.

Это была самая прекрасная скрипичная музыка, какую я когда-либо слышал. У меня и сейчас стоит перед глазами фигура женщины в голубом платье, играющей на скрипке, движением головы отбрасывающей назад свои густые каштановые волосы. Звук инструмента поистине чудесен.

Прекрасно играла и Бецворд. На ней было чёрное бархатное платье с серебряным шитьём. Встретился с господином Кубо Macao.

Исида-кун, как founder [135] Исторического кружка первого колледжа, провёл первое заседание. Присутствовали Сайто-сан и ещё преподаватель университета Кэйо. Этим преподавателем был человек, читавший Виндельбанда, у него учился Исида-кун. Члены общества преуспели в немецкой и английской философии, гуманитарных науках. Кумэ заметил с досадой, что, если бы преподаватель не пришёл, он бы сам прекрасно провёл заседание.

В первом колледже физический кабинет и кабинет врача теперь разделены коридором. Такой же широкий прекрасный коридор ведёт и в столовую. Сэто-сан уже три дня обсуждает то, что, поскольку нынешним студентам недостаёт душевной активности, «Кокумин симбун» необходимы больший самоконтроль, большая «самоактивность» и самоуравновешенность.

Существует мнение, что в поэтическом сборнике Голсуорси «Mods, Songs and Doggerels» [136] буквально на каждой странице можно найти модные философские идеи Бергсона, и этим он примечателен. Мне кажется, три последние строфы «Му Dream» [137] в начале сборника действительно хороши.

В университете открыта выставка греческого и индийского искусства. Масса прекрасных вещей среди древнегреческой керамики и кукол, собранных Такакусу-саном и Куроита-саном. Из пяти заострённых палочек, которыми писали на раковинах и пальмовых листьях, две украли, сказал ассистент с отделения индийской философии.

Торидэ [138] ставит «Профессию миссис Уоррен» и «Море» Йитса. Думаю, ничего у него не получится. Самые дешёвые билеты стоят пятнадцать сэн, поэтому Кумэ предложил нам пойти всем вместе.

Нэмото с сентября совсем не показывается. Говорит, будто Танимори-кун попал в исправительную колонию. На самом же деле он решил покутить и прожигает жизнь в Нихонкане [139].

Сано, Исихара и Курода тоже веселятся, как могут. (…)

Саэки-кун и Сакасита-кун аккуратно посещают университет, не пропуская ни одного дня. У Сакаситы-куна нос красный, наверное, потому, что он каждый день ест имбирь. Правда, это утверждает Нарусэ, а его словам особенно доверять нельзя.

Нарусэ жил на втором этаже некоего дома, принадлежащего Хонго Кикудзаке, прозвище которого Химэро, но с этого месяца переезжает к родным. В сентябре я одолжил часы Сано, а тот не возвращает, я очень огорчён.